Богдан Хмельницкий

между собою и побуждали других поселян составлять такия же партии. Несколько

дворян попались к ним и были замучены. Услышав о волнении, князь Корецкий

отрядил против бунтовщиков три тысячи своей конницы. Этот отряд легко бы,

казалось, мог расправиться, по одиночке, с шайками крестьян, которые, как доносили

князю, действовали одна от другой отдельно. Но вышло не так. Хлопы окружили его и

обратили в бегство, и еслиб у хлопов были в то время лошади, то верно бы истребили

всех. Событие это, как следовало ожидать, способствовало к распространению мятежа;

слух о нем скоро дошел в Варшаву и наделал там большего переполоха. Король был

недоволен Корецким, и поручил канцлеру написать к нему письмо с выговором. «В

настоящее время, было писано в этом письме, вовсе негодится возбуждать и раздражать

хлопов. Еслиб даже казненные вполне были достойны этого, и тогда нельзя похвалить

такой строгости; благоразумный человек должен сообразоваться с обстоятельствами и

знать, что не всегда должно наказывать преступление, когда из этого может произойти

соблазн. Ваша милость, требуя от своих хлопов повиновения, сами вашими поступками

возбуждаете и усиливаете в них строптивость и неуважение к себе. Извольте же

исправить сделанную вами ошибку, ибо по вашей вине не должна страдать вся Речь-

Посполнтая» 1). Неизвестно, как поправил свои ошибки Корецкий. Мятеж то

усиливался, то улегался, но не прекращался. Как только бывшие в войске в прошлую

войну хлопы возвращались в свои жилища, владельцы стали их мучить. «Вот это и

вашему Хмельницкому будет, — говорили они, —• дайте

*) Stor. delle guer. civ., 202—204.

345

только нам справиться». Хлопы составляли шайки, владельцы обращались к

Хмельницкому с жалобами *). Хмельницкий казнил непослушных, вешал, сажал на кол

2), и чрез то имя его, которое до того времени произносилось с благоговением

русскими, стало у многих предметом омерзения. Забужане и поднестране, самый

бойкий и отважный народ в Южной Руси, отличались пред всеми приверженностью к

буйству и неповиновению. Они составляли шайки, называемые в том крае ватагами

левенцов. В Червоной Руси их звали опришками: в числе последних, кроме

непокорных панских хлопов, были карнатские горцы; название опришки быдо

старинное, но прежде они образовали небольшие разбойничьи шайки, не имевшие

никакой задачи, кроме грабежа, теперь они стали сплочаться и преследовать одну цель

—освобождение от власти панства и возмездие шляхетству за прежния утеснения.

Начались попрежнему убийства и пожары; начальником мятежных стал Нечай,

храбрый Брацлавский полковник. Говорили, что к Хмельницкомурнагрянула толиа

тысяч в пятьдесят “).

«Так-то ты нас покидаешь, гетман,—говорили они,—покидаешь тех, кого обязан

защищать и не давать в обиды панству! Или ты слеп и не видишь, что ляхи тебя

обманывают своими ласками, чтоб потом погубить коварно? Или не понимаешь, что

они хотят тебя обезоружить, поссорив с верными воинами? Поступай же, как хочешь;

если тебе нравится неволя, оставайся в ней; а мы выберем себе другого старшего,

который лучше тебя постоит за насъ».

Гетман не осмелился пренебречь голосом брацлавского полковника, любимого

народом Нечая, которого имя до сих пор осталось в народной поэзии идеалом мужества

и отваги. Гетман убоялся,—говорят летописцы, — чтоб его не свергли с гетманства. В

уверенности, что гетман не посмеет принять против него суровых мер, Нечай не

огриничился смелыми заявлениями, и после приведенного выше объяснения с

Хмельницким, в мае, находясь недели три в Киеве, отправил просьбу к Очаковскому

бею прислать к нему в полк Брацлавский две тысячи орды, так как ляхи, писал он, не

хотят быть с нами в мире. Эта орда, ворвавшись в Подолию, разорила несколько дворов

шляхетских, убила одного шляхтича в его доме и ушла с добычею. Кисель требовал,

чтоб Хмельницкий за такой поступок самовольный казнил Нечая; Хмельницкий

обещал, позвал Нечая, но тотчас выпустил. Кисель сообщает, что Хмельницкий взял

тогда с Нечая несколько тысяч злотых. Нечай' был богач и в народе имел силу, равную с

Хмельницким 4). Гетман прибегнул к изворотам.

«В реестр принимать более нельзя, — объявлял он, — кто захочет быть охочим

козаком, пусть будетъ» 5).

Это охочее войско, которое называли просто гультайством (сбродом),

’) А. Ю. и 3. Росс., Ш, 401.

'-) Памяти, киевск. коми., II, 3, 20—30.

3)

А. ИО. и 3. Росс., III, 401.

4)

Jak. Michalowsk. Xiega Pamietn., 549—551.

5)

Истор. о през. бр.—Annal. Polon. Clim., I, 179.—Histor. Jan. Kazim., I, 110.—

Pam. do pan. Zygm. III, Wlad. IV i Jan. Kazim., II, 123,—А. Ю. и 3. P., IU, 404.

346

гетман отправил под начальством того же Нечая, которого Киселю обещал казнить,

к Горыни, на границу от Польши.

В то же время, не показывая вида, что он каким либо образом потворствует

народным волнениям, он отрубил еще некоторым головы и, в том числе какому-то,

неизвестному по имени, который объявил себя гетманом и собирал под свои знамена

запорожцев ‘). Но выходило, что Хмельницкий строг был тогда к тем, которые были

менее сильны и значительны в народе, а тем, которые могли потягаться с ним,

мирволил.

Кисель узнал, что Хмельницкий начинает двоить, и не поехал к нему сам, потому

что знал его крутой и горячий нрав, а послал митрополита.

Старик явился к гетману.

«Уж я стар и дряхл,—сказал архипастырь,—не долго буду трудиться для пользы

вашей милости, пан гетман! Постарайся приобрести имени своему вечную

благодарность от короля и Речи-Посполитой, а от Нога благословение над своими

детьми. Усмири кровопролитие, осуши слезы изгнанников; иначе они потекут из очей

их на твою душу. Вспомни, что они наслаждались изобилием, а теперь лишены куска

хлеба; вспомни, что многие из собратий наших, исповедующих православную веру,

которую исповедую и я с тобою, проводят дни в слезах и поруганиях; иные уже умерли

с голода, других злодейски замучили хлопы. Бог взирает на это и месть его не

дремлет!»

«Тебе известно, почтенный архипастырь, — отвечал гетман, — что я употреблял

все меры, какие только мог; с моей стороны нет никакой вины. Но что-ж мне делать с

народом? Пока из маленького деревца вырастет большой дуб, много лет надобно

ждать!»

Хмельницкий приехал в Киев.

«Господа поляки,—сказал он Киселю, почесывая голову,—по выражению польской

летописи, поддели меня; по их просьбам я согласился на такой договор, который

исполнить нельзя никаким образом. Сами посудите: сорок тысяч Козаков; что я буду

делать с остальным народом? Они убьют меня, а на поляков все-таки поднимутся».

Кисель не находил, какой совет дать ему 2).

Тогда Хмельницкий назначил в Переяславле генеральную раду в первых числах

марта 3). Никогда еще не производилось в Украине такой рады;

Н Памяти, киевск. коми., II, 20.

2)

Annal. Polon. Clim., I.— Histor. Jan. Kaz., I,—Pam. do pan. Zygm. III, Wlad.

IV i Jan Kaz., П.

3)

Всех полков было в 1660 году шестнадцать: 1) Брацлавский, под

начальством Данила Нечая, занимал земли между Бугом и Днестром на юго-запад до

границ Молдавии и на юг до незаселенных степей, где кочевалАорды, по рекам

Лядовой и Рову, в нынешних уездах Могилевском, Ямпольском, значительной части

Винницкого и Брацлавского. Брацлав, главный город воеводства брацлавского, был

полковым городом этого полка. В нем заключалась двадцать одна сотия, и в числе их

Могилев, Ямполь, значительный тогда по торговле, местечки: Мурахва, Браилов,

Тульчин. 2) Уманьский, под начальством Иосифа Глуха, на правой стороне Буга, над