День освобождения Сибири

23 мая наступил, наконец, и её эпилог.

В этот день всеми советскими исполнительными органами в пределах Транссибирской железнодорожной магистрали была получена правительственная телеграмма, подписанная начальником оперативного отдела народного комиссариата по военным делам товарищем Араловым с уведомлением: «Предлагаю немедленно принять срочные меры к задержке, разоружению и расформированию всех эшелонов и частей чехословацкого корпуса (выделено мной. — О.П.) как остатка старой регулярной армии. Из личного состава корпуса формируйте красноармейские и рабочие артели. Если нужна помощь чехословацких комиссаров, обратитесь к помощи комитетов чехословацких эсдеков в Пензе, Самаре, Петропавловске и Омске. О предпринятых мерах и результатах сообщите в Москву народному комиссару по военным делам…».

Драма близилась к своему завершению: разоружать, расформировывать и определять в рабочие артели. Об этих «рабочих артелях» чехословаки — в большинстве своём бывшие военнопленные — имели вполне определённое и однозначно негативное представление, сформировавшееся в период пребывания их в русских концлагерях. Значит, опять холодные бараки, полуголодное и полностью бесправное существование и, самое главное, — безрадостная перспектива быть выданными австрийским властям на расправу. Дальнейшие комментарии, как говорится, излишни.

В то же день, 23 мая, чехословакам каким-то образом удалось узнать и ещё об одной телеграмме, посланной челябинскими властями в Екатеринбург в адрес местного совдепа с просьбой направить в Челябинск отряд рабочих красногвардейцев для помощи в операции по разоружению чехословацких легионеров. Занавес…

Теперь спрашивается: как бы поступили мы в такой ситуации?..

Во время исполнения этого гамлетовского монолога Владимир Высоцкий, говорят, метался по сцене, как загнанный егерями волк. Наверное, точно в таком же состоянии, если будет, конечно, уместно подобное сравнение, находились и легионеры в период с 23-го по 25 мая 1918 г., то есть в ситуации, когда или — ты, или — тебя. И чехословаки решили: оказать сопротивленье. Для общего руководства предстоящими теперь совсем уже не детскими «играми», по предложению брата Голечека [395], они избрали временный исполнительный комитет из 11 человек под председательством всё того же Б. Павлу. В него вошли представители от вновь избранного отделения ЧНС, а также от офицерского и рядового состава военнослужащих корпуса. А для координации действий отдельных частей и оперативного управления ими была избрана особая тройка (или, как сказали бы сейчас, — военная хунта) в составе поручика Чечека, капитана Гайды и подполковника Войцеховского.

Временный исполком сразу же разослал по эшелонам распоряжение: «Оружия нигде Советам не сдавать, самим столкновений не вызывать, но в случае нападения защищаться». Таким образом, конференция, по мнению ряда мемуаристов, а также некоторых исследователей данного вопроса, утвердила операцию так называемой «активной обороны». Однако Радола Гайда в своих воспоминаниях, по мнению отдельных комментаторов, выдвигает немного другую версию, он полагает, что временный исполком срочно разработал тогда в Челябинске и принял к действию план не обороны, а, напротив, полномасштабного наступления, то есть восстания, которое планировали поддержать местечковые подпольные организации с их вооруженными группами. Причём всё должно было свершиться в ближайшие же календарные дни конца мая 1918 г.

В определённой степени вполне логично предположить в связи с этим, что новый, весьма и весьма опасный, план разрабатывался и утверждался опять-таки не без участия кураторов из Антанты. И в самом деле: в одиночку, без всесильных покровителей, решиться на такой отчаянный шаг, как вооруженный мятеж внутри суверенной страны, ещё год назад являвшейся великой державой и имевшей до недавнего времени одну из самых сильных армий в мире?.. При всём, как говорится, уважении — вряд ли. Другой вопрос: почему вышеупомянутые кураторы согласились перенести дату запланированного восстания с конца июня на конец мая, то есть на месяц раньше срока? Да просто, видимо, другого выхода у них тогда не было, вот и всё [396]. Промедли они ещё хотя бы чуть-чуть, продолжая проповедовать тактику временного непротивления злу насилием, и Чехословацкий корпус уже через несколько недель оказался бы полностью разоружен и расформирован большевиками. И тогда сибирским подпольщикам пришлось бы действовать в одиночку, полагаясь только на собственные силы и оружие. Шансы на успех восстания в таком случае уменьшались бы ровно наполовину, если не больше.

Когда Троцкий узнал о том, что легионеры приняли решение не подчиняться распоряжению о полной сдаче оружия [397], терпение теперь лопнуло и у него. 25 мая вышел его знаменитый приказ [398]:

Поздно вечером того же 25 мая правительственная телеграмма с данным приказом поступила в Сибирь. В связи с этим хочется подчеркнуть, во-первых, что, видимо, всё-таки не совсем правы те исследователи, которые считают, что именно последнее распоряжение Троцкого самым непосредственным образом спровоцировало чехословаков на мятеж в Сибири. По нашему мнению, приказ наркома военмора от 25 мая 1918 г. ещё больше и сильнее, что ли, убедил легионеров в правильности принятого ими накануне решения, но и только. Само же тайное постановление челябинской конференции о вооруженном сопротивлении, как мы показали выше, было принято однозначно до, а не после того, как Троцкий подписал свой последний приказ. Роковое решение легионеров явилось реакцией скорее на правительственные телеграммы из Москвы от 21-го и 23 мая, к которым Лев Давидович имел лишь косвенное отношение. Суть дела от наших уточнений особо, конечно, не меняется, и, тем не менее, некую дополнительную ясность в данном вопросе мы посчитали нужным всё-таки внести.

6. Наздар [399] от Родиона Ивановича (Гайды)

По некоторым сведениям, уже по дороге из Челябинска в Новониколаевск, то есть числа 24 мая, Гайда телеграфом посредством секретного кода отдал распоряжение командиру одного из своих батальонов, находившемуся в Мариинске, капитану Кадлецу немедленно начать вооруженное выступление против местных большевистских властей. По прибытии в Новониколаевск 25 мая сам капитан Гайда в местной гостинице «Метрополь» провёл последнее совещание с представителями городского подполья, на котором заговорщики утвердили дату и время совместного вооруженного выступления: в час ночи 26 мая. Известить заговорщиков о начале мятежа должна была сигнальная ракета, а опознавательными знаками послужить бело-зелёные (национальные цвета сибирских областников) повязки на рукавах. В Новониколаевске в это время находился один из членов Западно-Сибирского комиссариата ВПАС Михаил Линдберг, которого Гайда также уведомил о перенесении даты начала всесибирского выступления, о чём Линдберг, в свою очередь, тут же поспешил сообщить в Томск, остальным членам ЗСК. Начальника центрального военного штаба подполковника Гришина-Алмазова на тот момент в Новониколаевске не оказалось, он находился в Томске, так что общее руководство выступлением передали, по всей видимости, одному из его помощников по центральному штабу полковнику Белову. Известно также, что в комитет по организации стихийного выступления в Новониколаевске вошёл в качестве одного из руководителей ещё и правый эсер Нил Фомин.