День освобождения Сибири

Примерно 14 тысяч легионеров, в том числе 5-й и 8-й полки в полном составе, а также три батальона 2-го запасного полка, личный состав артдивизиона 2-й артбригады и инженерная рота, находились во Владивостоке.

Далее на запад до самого Иркутска ни одной чешской части не дислоцировалось. В Иркутске располагался, по имеющимся сведениям, один батальон 7-го Татранского (под командованием капитана Померанцева) полка, а при нём — личный состав двух батарей второго дивизиона 2-й артбригады. На станции Иннокентьевская, близ Иркутска, находились ещё два батальона (нам, к сожалению, не удалось выяснить какого полка) под командованием штабс-капитана Гоблика и поручика Фиолы. На станции Половина — батальон 2-го запасного полка. В Нижнеудинске ждал своей очереди на отправку эшелон с хлебопёками 2-й дивизии под охраной роты из 8-го полка. На перегоне между Канском и Нижнеудинском застрял последний эшелон 2-го запасного полка, а в самом Канске находился батальон ударников второй дивизии под негласным командованием подполковника Ушакова. Далее на запад, кажется, не было ни одного подразделения корпуса вплоть до самого Мариинска, где располагался, как мы уже указывали, батальон 7-го полка под началом капитана Кадлеца и при нём ещё личный состав двух последних артбатарей второй дивизии.

Дальше чехословаков опять оказалось погуще. На Новониколаевском вокзале вот уже почти месяц находились два первых батальона 7-го полка под общим руководством самого комполка, капитана Гайды. На подходах к городу разместился батальон 6-го полка. Далее в Омске стоял штабной эшелон Чехословацкого корпуса, в котором следовал на восток его командир генерал-майор В.Н. Шокоров, а также другие офицеры штаба под охраной роты ударного батальона первой дивизии. Ещё два батальона 6-го полка располагались: один — на станции Петропавловск, а другой — где-то на перегоне Петропавловск-Омск. В Челябинске дислоцировалась самая большая группировка в составе второго и третьего полков полностью, последнего батальона 6-го полка, а также 3-й запасной полк и 3-я ударная рота. Далее на запад, до самой Волги, никаких чехословацких формирований не было, лишь в Златоусте находился штабной вагон 1-го полка.

Ну и, наконец, в районе Сызрань-Пенза дислоцировались: личный состав разоруженной уже к тому времени 1-й артиллерийской бригады, 1-го и 4-го полков в полном составе, а также 1-й запасной полк. Причём несколько чехословацких батальонов, по-прежнему охранявших от немцев подступы к Пензе, находились в тот момент при полном вооружении и боекомплекте. Этой волжской группировкой примерно в 8–9 тысяч солдат и офицеров по поручению челябинской конференции командовал поручик Чечек. Уральская (челябинская) группа, насчитывавшая в своём составе тоже около 9 тысяч военнослужащих, поступила под начало подполковника Войцеховского, «сибирские» батальоны чехословаков общей численностью примерно в 4 тысячи человек возглавил по поручению конференции капитан Гайда, ну а во Владивостоке, тут уж, как говорится, сам бог велел, легионерами командовал начальник штаба корпуса генерал Дитерихс [400]. Ну вот, собственно, кажется, и всё.

ГЛАВА ВТОРАЯ ДЕНЬ ОСВОБОЖДЕНИЯ СИБИРИ

Днём освобождения Сибири Григорий Николаевич Потанин назвал 26 мая 1918 г. Ту же самую дату в качестве официальной впоследствии подтвердило и Временное Сибирское правительство. И в самом деле, именно 26 мая (в воскресенье, кстати) в результате целого ряда событий, растянувшихся на ночь, день и ещё одну ночь, советскую власть свергли сначала в Новониколаевске, потом в Челябинске, а за день до этого (25 мая) — в Мариинске. 26-го же числа была осуществлена попытка вооруженного мятежа и в главной цитадели советской Сибири — в городе Иркутске. Инициаторами и, собственно, главными участниками сего «стихийного бедствия» стали военнослужащие Чехословацкого корпуса, о которых мы предварительно и достаточно подробно рассказали в предыдущей главе.

Почти в то же самое время, а точнее двумя днями ранее, в пятницу 24 мая, серьёзный вооруженный инцидент произошёл и в Томске, в нём приняли участие советские красногвардейцы, с одной стороны, и боевиками из офицерско-эсеровского антибольшевистского подполья — с другой. Следует заметить при этом, что данное вооруженное столкновение произошло без какого-либо участия со стороны чехословацких легионеров, их вообще не было на тот момент в городе [401]. Опасаясь неправильной интерпретации с нашей стороны, а тем более искажения исторических фактов, мы вместе с тем, осознавая, что ничего случайного нигде и никогда не происходит, всё-таки полагаем, что и случившееся 24 мая в Томске вооруженное противостояние со стрельбой имело последовательную логическую связь не только с предыдущими, но и с последующими событиями подобного рода и послужило, таким образом, если не началом, то, во всяком случае, — своего рода прологом предстоящей великой битвы за освобождение Сибири.

1. События 24 мая у женского Иоанно-Предтеченского монастыря в Томске

Днём 24 мая Томск внезапно был взбудоражен тревожным колокольным набатом, раздававшимся с территории Иоанно-Предтеченского женского монастыря [402]. Его спустя некоторое время поддержали колокольни и некоторых других церквей города. И в тот же час, словно по заранее обговорённому плану, из близлежащих улиц стали стекаться к монастырю горожане (хотя понятно, что многие пришли на звон колоколов чисто по собственной воле, ни с кем заранее не договариваясь), другие же начали собираться около своих приходских церквей. Потом вдруг неожиданно со стороны монастыря раздалась ещё и интенсивная оружейная стрельба, продолжавшаяся с перерывами в течение примерно полутора часов. Советские историки всегда трактовали это событие как заранее спланированную провокационную акцию со стороны офицерского антибольшевистского подполья [403]. Так что же произошло на самом деле?

В мае, как писала местная газета «Знамя революции» (№ 99 за 1918 г.), а также «Омский вестник» (№ 101 за тот же год), в результате ревизии двух крупнейших томских монастырей, мужского — Алексеевского и женского — Иоанно-Предтеченского, удалось выявить значительные запасы продовольствия в виде муки, круп, масла, солений и даже варений, а также значительное количество домашнего скота — коров, лошадей и овец. По постановлению Томского исполкома некоторую часть продовольственных запасов решено было реквизировать [404] в пользу Союза увечных воинов (инвалидов первой мировой войны), а также на нужды городских Домов презрения [405]. В добавок к этому, согласно тому же постановлению, подлежали конфискации ещё и несколько коров — для снабжения молоком детских приютов, и одной лошади — для распашки огородов там же, в Домах для сирот.

22 мая с накладными на продовольствие от Томского совдепа к стенам женского монастыря подъехал на автомобиле председатель Союза увечных воинов в сопровождении нескольких товарищей по «профсоюзу». Однако, несмотря на имевшиеся у него на руках документы, выданные городской властью, перед ним, а также перед недоумевающими взорами его товарищей предстали наглухо закрытые крепкие железные ворота, с обратной стороны которых монастырский староста в самой что ни на есть категоричной форме отказался выполнять требование незваных гостей — впустить их на территорию женской обители. Покрутившись некоторое время у монастыря, но так и ничего не добившись, горе-реквизиторы отправились, что называется, несолоно хлебавши, ни с чем, да восвояси. Получив в прямом смысле слова от ворот поворот, они, что вполне естественно, тут же пожаловались по инстанции на своих обидчиков, вследствие чего настоятельница монастыря мать Зинаида буквально на следующий же день была вызвана на «ковёр» к управляющему делами Томского исполкома Фёдору Орлову. Доподлинно неизвестно, каким образом удалось тогда уговорить упорствующую игуменью, но, как свидетельствует «Знамя революции» (№ 102 за 1918 г.), она дала-таки официальное согласие на конфискацию части продовольственных запасов монастыря в пользу инвалидов войны и детей-сирот.