Мария кровавая

Раннее детство Марии пришлось на пик популярности Генриха VIII. Он вполне соответствовал идеалам рыцарской монархии, подняв ее на вершины, немыслимые для его средневековых предков: победил во Франции, успешно правил беспокойными, но обожающими своего короля подданными и, наконец, зарекомендовал себя одним из самых богатых и наиболее щедрых правителей Европы. Завидев его, смеющегося, в шлеме с красным плюмажем и в золотых доспехах, покрытых маленькими золотыми колокольчиками (этими колокольчиками он кидался в воинов Максимилиана во время осады Теруанна), или скачущего на охоту в сопровождении всего двора, невозможно было отвести взгляд. Генрих привлекал внимание и вызывал восхищение своих современников, как ни один король до него. Его правление представлялось грандиозным театральным действом, в котором он играл главную роль. Всех, кто находился рядом, восхищали его любовь к переодеванию и сюрпризам (когда он появлялся в образах различных персонажей), а также его вкус к театральным представлениям и его непредсказуемость — как в личных, так и в государственных делах. На протяжении всей жизни Генрих никогда не забывал о своем возрасте и всегда вел себя соответственно. Он воссоздал английскую монархию, сотворив ее по своему образу и подобию, причем с выдающимся мастерством.

Детство Мария провела в гигантской тени Генриха. В общественном сознании дочь была неотделима от отца, но ее представляли как любимую игрушку короля, еще одно украшение подобно массивному, усыпанному драгоценностями адмиральскому свистку или накладному воротнику с огромными бриллиантами. Он называл ее жемчужиной, «самой большой жемчужиной королевства». В глазах Генриха она была сокровищем, которое нужно защищать, хранить и… выгодно сбыть, когда придет время. А то, что она когда-нибудь сможет наследовать престол отца, казалось просто невероятным. Таким образом, в детстве за ней ухаживали, воспитывали и учили не тому, как править Англией, а как наиболее успешно превратиться из дочери в жену, то есть из сокровищницы отца перекочевать в сокровищницу супруга. Все образование Марии было направлено на то, чтобы сформировать ее слабым, подчиненным существом, которое может искупить свою врожденную греховность только путем раболепного и неусыпного самоотречения. Личность Марии складывалась под влиянием этого контраста, когда, с одной стороны, существовал славный величественный отец, а с другой — она, которой все восхищаются, но от которой одновременно постоянно требуют подавления в себе любых проявлений индивидуальности.

Контраст этот усиливался тем фактом, что, как правило, отца она видела только по праздникам. Начиная с трехлетнего возраста Мария видела родителей только на Пасху и Рождество. В остальное время она переезжала в своем паланкине из Виндзора в Хэнворс, затем в Ричмонд, потом в Гринвич, где по приказу Вулси стелили свежий тростник и «освежали» комнаты для принцессы. Рождество для нее было самым ярким событием года. Во-первых, она навещала отца с матерью, а во-вторых, этот праздник длился целых двенадцать дней — с представлениями, танцами, маскарадами, вершиной которых была раздача новогодних подарков. На четвертое Рождество Марии группа детей под руководством королевского драматурга Джона Хейвуда показала в ее честь представление. На следующий год у нее появился собственный «владыка буянов» [13] — Джон Тергуд, один из камердинеров свиты, который задумал и поставил представление с шуточными народными танцами в костюмах героев легенды о Робин Гуде, конями-качалками и исполнением мелодий па колокольчиках. На шестое Рождество Марии Тергуд превзошел самого себя. Рождество в тот год принцесса проводила с Генрихом в Дитоне, близ Виндзора, и ее праздник был миниатюрным повторением большого королевского празднества. У нее, как и у Генриха, главным на представлении была позолоченная и раскрашенная кабанья голова, участники ее рождественской пантомимы появились в шлемах с опущенными забралами и в доспехах, увешанных шкурками кроликов с хвостами. Каждый из девяти ее танцоров имел десять дюжин позвякивающих колокольчиков, а маскарадный костюм одного из участников паптомимы потребовал «такого количества соломы, что ею можно было покрыть двенадцать человек». Вторым представлением была кровопролитная потешная битва, причем реквизит артистов включал двенадцать арбалетов, черный порох, четыре пушки и две дюжины копий для тапцоров в костюмах разбойников Робин Гуда. За кулисами ожидал «специальный человек, чтобы в нужный момент зарезать теленка». Ее рождественские подарки с каждым годом становились все дороже: золотой крест от графини Девоншир, двенадцать пар обуви от Ричарда Уэстона, высокая золотая солонка, украшенная жемчужинами, от Вулси, а от Генриха — посеребренный кубок с высокой ножкой, полный монет. От одной «бедной женщины из Гринвича» Мария получила в подарок увешанный золотыми блестками куст розмарина — один из символов Тюдоров.

Нам почти ничего не известно о том, что это такое — провести детство в эпоху Тюдоров. Для Марии это означало, по-видимому, шумные торжества и сверкающие залы больших дворцов, а также тихие небольшие особняки и зеленые аллеи, свет от свечей, свет от факелов и черную тьму. Это означало поездки по окрестностям во все времена года, плавание на королевской барке из Ричмонда в Гринвич и обратно, знакомство с разными животными, внезапные ливни и сладкий запах черешни и земляники в садах Хэнворса и Виндзора. А также молитвы священников, музыку, украшения и маленький троп. Однако в любом случае мир детства эпохи Тюдоров не был миром добрых воспитателей и снисходительных родителей, потакающих своим детям. Все посещавшие Англию в конце XV века были поражены тем, какой страх испытывали дети в присутствии родителей. Даже взрослые англичане нервно замолкали, когда в комнату входили их родители, и, пока говорили те, сами заговаривать не смели. Дети росли в страхе, и как бы само собой разумелось, что за малейшее непослушание их нещадно наказывали. Известный своей мягкостью Томас Мор с гордостью писал, что если и порол своих детей, то только павлиньими перьями, однако более типичным для того времени было поведение его друга, Ричарда Уайтфорда, сочинившего для детей маленькую молитву, с которой они должны были каждое утро обращаться к своим матерям:

Не меньше, чем последствий непослушания, дети страшились всего неведомого. Считалось, что в присутствии опасности необходимо «удвоить число больших пальцев на руке», то есть спрятать большие пальцы в сжатых ладонях, поскольку такая форма руки напоминает написание имени Бога на иврите. Детское воображение было переполнено полчищами невидимых зловещих существ, которые бродят по ночам и таятся в лесу. Список этих страшил был огромным: духи, ведьмы, колдуньи, сатиры, лесные черти, сирены, тритоны, кентавры, карлики, великаны, бесенята, упыри, нимфы, демоны, лешие, домовые-проказники, злые кобылы, человек, живущий на дубе, дьявольская колесница, огнедышащий дракон, эльф и ужасный «дух без костей». И всеми ими правило самое ужасное существо, состоящее из частей животных, которых дети боялись больше всего. Это дьявол, «с рогами на голове, извергающий из пасти огонь, с хвостом, глазами, как у змеи, кабаньими клыками, медвежьими когтями, кожей, как у негра, и рыкающим голосом, как у льва; когда мы слышим его страшный крик „Оооуу!“, мы замираем и очень боимся».

Эти страхи были как бы компенсацией за удовольствие от верховой езды и соколиной охоты. В шесть лет Мария хорошо держалась в седле, так что лорд Эбергавени подарил ей собственного копя. Генрих прислал ей большого ястреба, и почти все лето 1522 года она училась с ним охотиться. Однажды в августе Мария и ее слуги весь день провели в лесу близ замка Виндзор, питаясь только хлебом и элем. К началу 1520-х годов у принцессы была уже довольно солидная свита. В шесть лет она имела семь придворных дворян, десять камердинеров и шестнадцать пажей плюс помощники конюхов, кухонные мальчики, прачки и истопники. Список запасов в ее пекарне, буфетной и кухне с каждым годом становился все длиннее, а ее питание стоило королю почти тысячу двести фунтов в год. Среди членов увеличившейся свиты Марии появились двое, которые будут у нее служить несколько десятков лет. Это Беатрис ап Райс, которая обстирывала принцессу и умащала ее лавандовым маслом, и Дэвид ап Райс, который вначале был пажом, но скоро стал ее личным стражем. Чаще всего в ее свите менялись музыканты, редко кто задерживался больше четырех месяцев сряду. В большинстве своем это были англичане и французы, но встречались также и выходцы из Уэльса, как, например, Эландон, который появился в свите Марии, когда ей исполнилось девять лет.