Гунны и Азербайджан

Анализ событий, описанных Каланкатуйским, послужил поводом для ряда по крайней мере спорных выводов в научной литературе. Сопоставляя сведения албанского историка с данными сирийской хроники Захарин Ритора, К. В. Тревер приходит к выводу, что отраженные в трех указанных главах события имели место в 531 г. (указ. соч., с. 228 - 229). М. И. Артамонов, указывая на хронологическое несоответствие внутренней связи рассказа Каланкатуйского с выводом К. В. Тревер, в свою очередь определяет приблизительное время вторжения 40-ми гг. V в. (с. 72, прим. 15). Исходя из этого очевидно, что реконструирование хода событий в Албании в этот отрезок времени невозможно на основании в первом случае неверной, а во втором - расплывчатой датировки. Между тем, принимая во внимание несомненную важность рассказа албанского историка, естественно предположить, что факт столь значительного вторжения кочевых племен на Кавказ после 440 г. (т. е. после смерти Месропа Маштоца) может найти либо косвенное, либо прямое подтверждение в других, близких к этому времени источниках. Действительно, такие исторические свидетельства имеются. С одной стороны, о двух больших вторжениях с севера на Кавказ сообщает Елишэ, а с другой - сведения о крупном набеге на Кавказ сохранил, как мы видели, Приск Панийский. Причем, если в первом случае Елишэ служит непосредственным источником Моисея Каланкатуйского в отражении событий V в., то во втором - зависимость албанского историка от текста Приска совершенно исключена.

Согласно Елишэ, первое вторжение относилось ко времени Иездигерда II и произошло около 452 г. через Дербентский проход (Чор), второе состоялось при Перозе, когда вторгшиеся в 460/1 г. через Дарьяльский проход (Аланские ворота) кочевники участвовали в подавлении восстания албанского царя Вачэ. В обоих случаях у Елишэ во вторжении участвовали гунны - хайландуры. Последнее нашествие почти буквально отражено Моисеем Каланкатуйским, в то время как первое опущено. Исходя из этого, можно предположить, что события, описанные Каланкатуйским, могут «быть основаны на привлечении местного албанского материала, насыщенною интересными подробностями, и соответствовать рассказу Елишэ о вторжении 452 г. на Кавказ гуннов - хайландур, тем более, что время и место действия, на первый взгляд, совпадают. Между тем даже беглое сопоставление текстов Елишэ и Каланкатуйского говорит об обратном: события 452 г. у Елишэ и нашествие «северных народов» у Каланкатуйского не имеют ничего общего. Основанные действительно на привлечении уникальных исторических свидетельств (по-видимому, не дошедшей до нашего времени албанской агиографии, т. е. описания жития святых), события, о которых идет речь у албанского историка, в гораздо большой степени находятся в связи с коротким, но четко датированным сообщением византийского историка о вторжении в Закавказье 466 г.

Для сопоставления сведений Приска с данными Каланкатуйского остановимся на анализе их основных моментов. Наиболее важным в этом отношении представляется вопрос о том, с каким именно проходом связано нашествие «северных народов» в рассказе Каланкатуйского. Сразу отметим, что, по мнению К. В. Тревер и М. И. Артамонова (указ. соч., с. 226 - 227) (с. 72, прим. 15), это вторжение было совершено через Дербентский проход. Аргументируя свое предположение, К. В. Тревер считает, что если бы кочевники проникли на Кавказ через Дарьяльский проход, то сначала они должны были появиться в Иберии, но в нее они устремились только после остановки у г. Халхал. Что ж, подобный ход рассуждений вполне приемлем, исходя из анализа политической ситуации в Закавказье 30-х гг. VI в., т. е. именно того времени, к какому К. В. Тревер и относит это вторжение. Вместе с тем он не представляется убедительным, исходя из анализа политической обстановки в Закавказье в середине V в., т е. после смерти Маштоца.

Придавая первостепенное значение наиболее важному в стратегическом отношении Дербентскому проходу, сасанидское правительство всеми силами стремилось сохранить за собой твердый контроль над ним, а со времени активизации на Северном Кавказе гуннов в еще большей степени усилило этот контроль. При Иездигерде II в проходе Чора началось наиболее интенсивное строительство оборонительных укреплений, начатых еще при первых Сасанидах и окончательно законченных при Хосрове Ануширване (531 - 579) возведением знаменитых Дербентских стен. Контроль над областью Чора и самим проходом, где постоянно находился сасанидский гарнизон, осуществлялся непосредственно из столицы Сасанидов - Ктесифона (ок. нын. Багдада) через персидского марзбана еще задолго до упразднения царской власти в Албании при Перозе, когда власть в стране целиком перешла в руки сасанидского наместника, появившегося в столице Албании - Партаве (нын. Барда) сразу после отречения Вачэ в 463 г. Закреплению политического господства в Закавказье Сасанидов в этот период еще больше способствовало ослабление на Северном Кавказе могущества гуннской группировки хайландур, а вскоре и ее распад, связанный с передвижением из-за Волги в район Прикаспийской низменности и давлением гораздо более сильной новой группировки кочевников - сабир. Относительная стабилизация внешнеполитического положения Сасанидов на кавказской границе позволила Перозу сосредоточить максимум усилий на востоке своей державы, где он предпринял ряд решительных мер в борьбе с усилившимся к этому времени объединением кидаритов.

Совершенно иное положение наблюдалось в контроле Сасанидов над Дарьяльским проходом, который не всегда и не долго находился в руках Ирана. Являясь наиболее уязвимым местом на кавказской границе сасанидского государства и одним из главных факторов в политическом давлении Ирана на Византию, этот проход и находящееся в нем укрепление (Иуроейпаах Приска) неоднократно были предметом субсидий византийского двора Ктесифону. По свидетельству Иешу Стилиса, Пероз часто получал золото от ромеев для охраны этого прохода с тем, чтобы воспрепятствовать опустошению и разорению гуннами как сасанидских владений в Закавказье, так и византийский в Армении и на Евфрате. Между тем трудности, связанные с содержанием в малодоступном пункте постоянного гарнизона, тем более за счет нерегулярных, как правило, финансовых поступлений из Константинополя, а также не менее эффективное стремление сначала алан, а затем и гуннов сохранить за собой контроль над этим проходом, который позволял им совершать вторжения и грабить владения обеих держав, вынудили сасанидский двор отказаться на некоторое время от притязаний на господство в этом проходе. По словам Прокопия Кесарийского, Дарьяльским проходом (Каспийские ворота Прокопия) уже в начале царствования императора Анастасия (491 - 518) владел гунн Амбазук. И лишь в результате длительной войны с сабирами шаху Каваду (484 - 531) около 508 г. удалось более или менее прочно закрепиться в Дарьяльском проходе, где с этого времени был размещен постоянный сасанидский гарнизон (см. главу III).

Таким образом, на наш взгляд, наиболее вероятным местом вторжения «северных народов» в рассказе албанского историка мог быть именно Дарьяльский проход. Последовательность событий этого нашествия не только не противоречит такому положению, но четко его подтверждает. Вспомним, что, согласно Каланкатуйскому, «царь росмосоков с полком Тобельским» сначала перешел Куру и лишь затем, оказавшись в гаваре Ути, расположился у г. Халхал (т. е. близ нынешней Акстафы). Действительно, наиболее короткий и удобный путь к этому месту ведет именно через Дарьяльское ущелье и переправу через Куру, а не через более отдаленный Дербентский проход. Согласно сообщению Приска, гунны вторглись в Иберию также через Дарьяльский проход, так как Дербентский в эта время находился в руках сасанидского гарнизона. Однако в этой связи сразу же возникает вопрос: как в таком случае устранить возникшее противоречие между сообщением Приска о вторжении в Иберию и указанием Каланкатуйского о нападении на Албанию и остановку у Халхала? Между тем оба сообщения вовсе не противоречат друг другу. С одной стороны, по словам Елишэ и самого Каланкатуйского, зимняя резиденция албанских царей г. Халхал находился вблизи границы с Иберией, а албанский историк сообщает, что после разделения войска кочевников у Халхала одна их часть вторглась именно в Иберию. С другой стороны, Приск свидетельствует о нападении гуннов на армянские селения, а Каланкатуйский говорит о нашествии второй части войска на Армению. Таким образом, и в том и в другом случае последовательность событий не нарушается, несмотря на отсутствие в сообщении Приска недостающего звена в общей цепи событий - вторжения в Албанию. Между тем последнее обстоятельство также не противоречит дополнению Каланкатуйским сведения о нашествии третьей части войска на Албанию и легко увязывается с данными Приска. Видимо, здесь речь идет об одном и том же исходном районе, где сосредоточились основные силы кочевников во время вторжения и до момента их разделения на три части, и расположенном вблизи границ Иберии, Армении и Албании. Этим наиболее вероятным пунктом представлятся крепость, известная под названием Хунан (груз. Хунани, арм. Хунаракерт, местоположение которой точно определяется по «Географии Грузии» Вахушти Багратиона. Он локализует ее у места слияния р. Кдии (ныне Храми) с Курой, ниже так называемого «сломанного моста» или «места бывшего моста» (Нахидури хиди), на правом берегу Куры. Этот пункт действительно расположен как вблизи исторического Халхала на территории албанской провинции Ути, так и на границе между Иберией, Албанией и Арменией. Еще одним подтверждением данного обстоятельства может служить несомненная идентичность упомянутого в грузинской географии «сломанного моста» у крепости Хунан и «разрушенного моста» в рассказе Каланкатуйского.