Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

Важно отметить, что у шведов к этому времени был уже пример и опыт использовать историографию, по словам В.В. Похлебкина, «как оружие в борьбе за определенную направленность политики». В 1523 г. Швеция, объединенная с 1397 г. с Норвегией и Данией в Кальмарскую унию (под эгидой последней), вооруженным путем выходит из нее, и шведским королем был избран Густав I Ваза. В 1544 г., когда была провозглашена наследственность шведской короны в доме Ваз, датчане настояли на том, чтобы их король Христиан III, как и короли времен Кальмарской унии, носил на своем гербе герб Швеции. В 1557 г. датский монарх видоизменяет униатский герб и шведские три короны оказались под датскими леопардами. На государственной печати Дании герб Швеции был помещен под датским и норвежским. В этих действиях Густав I справедливо усмотрел посягательство на свою корону, на что указал датскому монарху, укоряя его в желании вовлечь Швецию в новую войну. Противостояние между этими странами являлось борьбой за господство на Балтийском море и за территорию Сконе (Южная Шве­ция), принадлежавшей Дании, и потребовало, заключает Похлебкин, «идеологического обоснования претензий» и выдвинуло «необходимость создания концепции истории Дании, соответствующий моменту и задачам внешней политики». В 1553 г. в Дании вышло новое издание датской рифмованной хроники («Римкронике»), которая быстро дошла до Швеции, где вызвала негативную реакцию шведского короля. Не зная, что речь в ней идет лишь о переиздании давно известного сочинения, он в изложении событий времени унии усмотрел прямую насмешку над Швецией и поспешил взять реванш. Им явилась «История всех готских и шведских королей» Ю.Магнуса, вышедшая в 1554 г. В Дании она была встречена с большим неодобрением в силу враждебности, которой были проникнуты все известия, касающиеся ее истории.

В 1558 г. Густав I повелел издать несколько отрывков из датской риф­мованной хроники с пояснениями, написанными в самом решительном тоне, причем не обошлось без прямых ругательств. Автором большей части этой «ответной» хроники, переведенной на датский язык, был сам король, положивший в основу своих рассуждений о Дании и ее отно­шении к шведам труд Магнуса. В свою очередь датское правительство заказало описание датской истории со времени Саксона Грамматика до

XVI в. копенгагенскому профессору Х.Сванингу, назначенному госу­дарственным историком. И в 1561 г. была опубликована его «История короля Ханса», задача которой заключалась в том, чтобы «шведы видели, как хорошо им было во времена унии». Эта книга еще больше подлила масла в огонь и явилась прелюдией Северной семилетней войны между Швецией и Данией (1563-1570), в ходе которой борьба на литературно-историческом фронте не на минуту не затихала. Г.В.Форстен справедливо подчеркивал, что «о беспристрастности» данных исторических трудов «не может быть и речи, и они имеют значение лишь на столько, на сколько знакомят нас с настроением общества, с его политическими страстями и интригами»140. Датско-шведское противостояние длилось долгое время, и в него внес свою существенную лепту Петрей. Выше назывался его труд - «Краткая и полезная хроника о всех шведских и готских коро­лях...», в которой, следуя как своему первоисточнику («Истории всех гот­ских и шведских королей» Магнуса), так и задачам времени, Петрей по­зволил себе «много резких выпадов против датчан», в связи с чем они по­требовали его наказания. По совету властей Петрей бежит в Германию, откуда смог возвратиться лишь только в 1621 г., когда затих скандал141.

На создание шведами норманской теории повлияла и давняя мысль об исключительности истории их родины, которую в емкой форме вы­сказал в 1750 г. шведский поэт и историк Олоф Далин (1708-1763): «Мы, как шведы, должны благодарить творца за преимущество пред многими другими, которого нам не единый народ оспоривать не может»142. Впер­вые эта мысль была озвучена, видимо, в 50-х гг. XV в., когда была сос­тавлена «Прозаическая хроника», в которой, по словам специалистов, «фантастически возвеличивается вся история Швеции» от библейского потопа до середины XV века. В «Истории всех готских и шведских коро­лей» Магнуса, оказавшей на шведскую историографию последующих полутора столетий «наибольшее влияние», Швеция представлена «как мать-прародительница других народов», а сын Иафета Магог зачислен не только в праотцы, но и в первые короли готов. В генеалогических таб­лицах Э.Е.Тегеля этот же библейский персонаж выступает в качестве «праотца» и в качестве первого шведского и готского короля. В конце

XVII в. О.Рудбек отождествил древнюю Швецию с Атлантидой Плато­на143. В 1802 г. А.Л.Шлецер, прекрасно знавший шведскую историогра­фию, ибо она была одной из тем его ранних исследований, подыто­живал: в XVII в. «в Швеции почти помешались на том, чтобы распро­странять глупые выдумки, доказывающие глубокую древность сего государства и покрывающие его мнимою славою, что называлось любо-

вию к отечеству». В 1773 г. Г.Ф.Миллер справедливо указывал, что, «если шведы присвоивают себе варяг (курсив автора. - В.Ф.)У то сие происходит только от их мнения, якобы других никаких варяг не было, кроме шведского происхождения, и будто бы похождения их принадле­жали больше к шведской, нежели к российской истории»144.

Современный финский историк К.Таркиаииен ошибается, как до него ошибались многие исследователи, полагая, что Петрей, благодаря имен­но русским традициям, получил исходный пункг для своего норманист-ского толкования варяжской проблемы, «вероятно, из-за участия в вы­боргских встречах»145. Роль в этом переговоров в Выборге в августе 1613 г. несомненна, но «русские традиции» здесь абсолютно не причем. И только на половину можно согласиться с мнением шведского историка Э.Нюлена, отмечавшего, что «весьма Лестным для шведского националь­ного самосознания было утверждение средневековых источников, что Киевская Русь получила начала государственности из коренной области шведов»146. Но все источники до начала XVII в. молчат о подобном «экс­порте» государственности из Швеции на Русь. Более того, вся предшест­вующая Петрею шведская средневековая историческая литература XIV-XVI вв. никогда не проводила каких-либо аналогий между норманнами и варягами русских летописей147. И не рассказ ПВЛ о призвании варягов послужил исходным пунктом возникновения норманизма и варяжского вопроса вообще, а слова Киприана об этносе Рюрика в подаче шведских ученых, сквозь призму которых стали смотреть и на сам этот рассказ и на саму историю Киевской Руси. Архимандрит Киприан не касался эт­носа Рюрика, а его слова о «варяжском» происхождении Рюрика, т. е. о его выходе из пределов Западной Европы и его принадлежности к семье европейских монархов, многие из которых также возвеличивались на­чалом от римского императора Августа, были ошибочно приняты швед­ским переводчиком за свидетельство принадлежности варяжского князя к шведам и в таком виде были внесены в официальный документ. В нор-манистской литературе они были выданы за извечное мнение самих же русских о племенной принадлежности варягов, в связи с чем на летопис­цев стали смотреть как на «первых норманистов» и даже как на «созна­тельных творцов норманской концепции» истории Руси.

Летописцы никогда не связывали летописных варягов, положивших начало Древнерусскому государству, со шведами, не связывали даже тог­да, когда они сопоставляли древнюю историю Руси и Швеции и прово­дили в них определенные параллели. В Оболенском списке Псковской первой летописи, содержавшем ее редакцию середины XVI в., под 1548 г. помещен рассказ «О прежнем пришествии немецком и о нынеш­нем на Новгородскую землю, и о нашествиии богомерскаго свеискаго короля Густафа с погаными латыни на Рускую землю, и о клятве их». В нем летописец, говоря о шведах и зная особенности происхождения у

них королевской власти, пишет, что «земля же бе их не славна, но не ведома бе и не слышна, ноне же худа и мала бе земля, и людие грубы и не мудры бяху... Исперва не бе в них короля, но князь некий от иныя земля начат владети ими, яко же и у нас в Руси приидоша князи от варяг и начаша владети Рускою землею; и начат сии свеискии князец разбоем кормитися и богатети......Свеискии король не исперва бе кралевством,