Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

чтобы шведского королевича Карла (курсив автора. - В.Ф.) избрать вели­ким московским князем», после чего историк привел известные слова Киприана в передаче Скарина114. Подача Карамзиным информации о Киприане была подхвачена в литературе115, хотя тот никогда не убеждал московских бояр избрать на русский престол шведского принца и не уве­щевал их примером, что летописный Рюрик был шведом. С опреде­ленной миссией Киприан посещал Москву, но посещал в январе 1615 г. и не с той целью, что приписал ему Карамзин.

С провалом в январе 1614 г. переговоров в Выборге Швеция не отка­зывается от мысли сохранить за собой Новгород. Фельдмаршал Горн объявил новгородцам, что если Москва не поставила герцога в русские цари, то он не желает быть только на одном Новгородском государстве. Поэтому, запрашивал Горн, хотят ли они «присоединиться к шведской короне не как порабощенные, но как особое государство, подобно тому, как Литовское государство соединено с Польским королевством? Коро­левское величество соизволил, чтоб вы ему и его наследникам, как великому князю Новгородского государства, непременно крест цело­вали...». Затем фельдмаршал произнес слова, показывающие всю про­форму его запроса: король «имеет право Новгородское государство за собою и за своими наследниками навеки удержать». После чего новго­родцам был выставлен ультиматум: «Так как вы поддались под оборону его королевского величества и короны шведской, то вам надобно решить, как быть к московским людям, друзьями или врагами, потому что к двоим государям вам вдруг прилепиться нельзя; королевское величест­во хочет знать, что ему делать».

Новгородцы воспротивились плану отделения от России, и, спро­шенные через своих конецких старост, они твердо сказали, что раз При­сягнув королевичу Карлу-Филиппу, то останутся верны своей клятве, а «под свейскою короною быть не хотим; хотя бы и помереть пришлось за свое крестное целование, не хотим слыть крестопреступниками, а если над нами что и сделаете за прямое наше крестное целованье, в том нам судья общий наш содетель». Киприан поддержал и благословил тех нов­городцев, кто решил «умереть за православную веру», но шведскому ко­ролю «креста не целовать». Митрополит Исидор упросил Горна отправить в Москву посольство, которое, как объяснялось ему, убедило бы бояр признать Карла-Филиппа русским царем, «и если они не послушаются, то новгородцы поцелуют крест королю». Вместе с дворянами Я.М.Бо-борыкиным и М.Д. Шеврук-Муравьевым хутынский архимандрит отбыл в Москву. В столице открылся реальный замысел новгородцев: послы просили милости у государя от имени всех новгородцев, что по неволе целовали крест королевичу и чтобы он вступился за Новгород, который не мыслит себя без России. Царь сначала держал делегацию под стражей шесть недель, затем выпустил: Новгород был прощен.

По приказу Михаила Федоровича послам были выданы две грамоты: одну явную от бояр, где те сурово выговаривали новгородцам и называли их изменниками «за совет покориться шведскому королевичу», а вторую, тайную, - от самого государя, в которой он сообщал новгородцам, что «вины им все отдал». По возвращению послов был объявлен боярский ответ, а царская милостивая грамота в списках стала тайком распростра­няться в Новгороде для поддержания духа горожан. Но о ней было доне­сено Горну. Посольство было арестовано, а дворяне отосланы в Швецию. Самому Киприану от оккупантов, как с болью и состраданием отмечал летописец, «многая мука бысть; биша бо его немилостивно; послеж того бою биша на правеже до умертвия, и стужею и гладом моряху»116. Несомненно, Е.И. Кобзарева сильно преувеличивает, говоря, что «реше­ние о признании Михаила Романова было для новгородцев не совсем простым делом. ...Однако жестокость шведов не оставляла новгородцам возможности выбора и предопределяла их обращение к Москве»117.

Остается добавить, что в последний раз вопрос о выборе королевича в московские цари шведы попробовали поднять на Дедеринских перего­ворах. 4 января 1616 г., когда Делагарди напомнил, что новгородцы «крест королевичу Карлу целовали» и посему русским надо «в своем при­говоре устоять и королевича Карла Филиппа на Московское государство принять», то князь Д.И.Мезецкий в резкой форме ответил ему: «Что ты за бездельное дело затеваешь? Мы королевича не хотим, да и сам госу­дарь ваш к боярам писал, что, кроме московских родов, никого на Мос­ковское государство из иноземцев не выбирать... и только вперед станете об этом говорить, то нам не слушать»118. 5 и 7 января шведские послы вновь попытались продолжить разговор на эту тему, но, встретив реши­тельный отпор со стороны русских, поняли полнейшую его бесперспек­тивность и перевели его в плоскость требований от России уступок в пользу Швеции больших территорий и выплаты огромной контрибуции.

То, что идеи Байера об этносе варягов произросли на давно и хорошо подготовленной почве, показывает его характерная тональность разговора о варягах: «А я утверждаю, что варяги русских летописей были люди благородного происхождения из Скандинавии и Дании, которые служили на жаловании у русских... и что по ним русские называют варягами всех вообще шведов, готландцев, норвежцев и датчан». На мысль, что родина варягов не ограничивается собственно Скандинавским полуостровом, и к числу таковых принадлежит также Дания, Байера подвигло несколько причин. Во-первых, самое тесное переплетение на протяжении многих веков судеб перечисленных скандинавских народов. Во-вторых, известие западноевропейского хрониста Титмара Мерзебургского (ум. 1018), на которое он прямо ссылается119. Хронист, рассказывая о войне Ярослава Мудрого и Святополка Окаянного за киевский стол, в которую вмешал­ся тесть Святополка польский король Болеслав Храбрый, зафиксировал со Слов очевидцев (немецких наемников в войске последнего) наличие под 1018 г. в Киеве «стремительных данов»120. В-третьих, более чем ве­роятно, что к мысли о Дании как родине варягов Байера подвела также французская литература XVII в., с которой он, несомненно, был знаком, как были знакомы с ней многие историки его времени, в том числе и русские. Ее ученый не называет, но, как подметил еще Куник, Байер так­же не указал некоторые работы своих шведских предшественников, которыми пользовался121.

В книге, изданной в 1607 г., Жак Маржерет, служивший в России в 1600-1606 гг., доносил до соотечественников: «Согласно русским летопи­сям, считается, что великие князья произошли от трех братьев, выход­цев из Дании, которые около восьмисот лет назад завладели Россией, Литвой и Подолией, и Рюрик, старший брат, стал называться великим князем владимирским». В 1649 г. вышел в свет историко-географический труд французского ученого Брие Филиппа, который также связывал Рю­рика с Данией122. Как задавался вопросом А.А.Куник, вывод варягов из Дании не был ли сделан Маржеретом на основании того, что ПВЛ «при перечислении варягов о датчанах не упоминает»? (к такому предполо­жению можно придти, лишь специально занимаясь варяжским вопро­сом, да еще будучи убежденным в норманстве варягов, и так будут пола­гать лишь два века спустя ученые-норманисты). По мнению Н.Г.Устря-лова и М.А.Алпатова, Маржерет, хотя и знал русский язык, вряд ли при этом пользовался летописями и сюжет о варягах скорее всего слышал, по предположению Алпатова, в пересказе кого-нибудь из русских123. Последнее звучит более чем невероятно. Если бы такое мнение действи­тельно бытовало в России того времени, то оно многократно было бы зафиксировано в отечественных памятниках, а тем более в записках иностранцев, часто и в большом числе посещавших в те годы Россию. Но, как вынуждены были признать, отметив тем самым безуспешность подобных попыток, Герберштсйн, побывавший в России дважды (1517 и 1526), и Петрей, проживавший в нашем Отечестве одновременно с Маржеретом, что они ни от самих русских, ни из летописей ничего не могли узнать (по словам Петрея, «отыскать», что хорошо говорит о нас­тойчивости его усилий), «что за народ варяги»124.

В действительности, суждение Маржерета представляет собой пере­нос вывода Сигизмунда Герберштейиа о Вагрии как о родине варягов на политическую карту Европы начала XVII века. Посол Габсбургской им­перии Герберштейн провел в России в общей сложности 16 месяцев и проявил большой интерес к ее прошлому. И на основании всех имею­щихся у него данных он заключил, что родиной варягов могла быть только южнобалтийская Вагрия, «город и область вандалов»125 (герман­ские источники называют балтийских и полабских славян «венедами» и «вандалами»). Дания в известии Маржерета выступает лишь в роли гео­графического понятия, и ее появление в работах французских авторов как того района, откуда вышли варяги, объясняется тем, что она, поглотив Вагрию, заслонила и подменила ее собою в представлении европейцев. Вагрией некогда называлась территория между Балтийским морем и реками Траве (Травной) и Свентине (Святыней) и озером Плонское на западе, занимавшая северо-восточный угол современной Голштинии, ко­торый венчает остров Фембре (Фемарн)126. В 1139 г. Вагрия была присое­динена к Голштинии, а в 1386 г. произошло объединение Шлезвига и Голштинии в фактически единое государство. В 1460 г. голштинская династия пресеклась, и датский король Кристиан I Ольденбург был избран на шлезвиг-голштинский престол на правах личной унии Дании со Шлезвиг-Голштейном127 (входили в состав Дании до 1864 г.). Транс­формация Вагрии в Данию очень скоро привела к гому, что Рюрика оп­ределенная часть западноевропейских ученых стала мыслить именно датчанином (например, Г.В.Лейбниц). С подобными мнениями Байер, несомненно, был хорошо знаком (а он знал труды Лейбница), что послу­жило еще одной причиной, заставившей его говорить о Дании как родине варягов.