Хождение в Москву

Хрущев, по-видимому, в душе не желал рубки деревьев, ломки церквей. Он даже обратился с вопросом, что, мол, делать, товарищ Сталин, москвичи протестуют, когда мы сносим старинные здания, а тот ему, недолго думая, ответил: "А вы взрывайте ночью".

Особенно много сломали по трассе первых линий метро. Так, например, от Волхонки до Красных ворот снесли Храм Христа Спасителя, Крестовоздвиженский монастырь, все стоящие на пути церкви (Похвалы Богородицы, Николая Стрелецкого, Георгия, Параскевы Пятницы и других - всего свыше десяти), а также Красные ворота. Такая же картина - на линии, что шла под Арбатской площадью и Арбатом, лишившимся всех Никол.

Какие здания строили и где? Если в двадцатые годы упор делался на рабочие окраины, то теперь строительство переместилось в центр, на набережные, в пределы Садового кольца. Вместо заводских поселков и рабочих клубов воздвигались монументальные здания.

"Помню как-то раз, когда мы, несколько человек, осматривали новый комплекс, строившийся вокруг Моссовета, Каганович указал на институт Маркса-Энгельса и спросил:

- Кто, черт возьми, проектировал это страшилище?

...Плоская, приземистая, серая глыба института Маркса-Энгельса и в самом деле представляла собой сооружение чрезвычайно мрачное..."

Спустя двадцать лет после этого осмотра Хрущев резко изменит стиль советской, сталинской архитектуры, вернется к "плоским", "серым глыбам", коробкам, причем типовым, одинаковым. Но тогда он безоговорочно поддерживал Сталина и Кагановича, взявших курс на искоренение конструктивизма, замены "плоских глыб" зданиями с колоннами и прочими атрибутами из арсенала классицизма, ставшего вдруг эталоном.

Казалось (а многим сегодня продолжает так казаться), что перед войной строили в Москве много домов. Но это глубокое заблуждение. "Жилищное строительство, - признает Хрущев, - ограничивалось абсолютно необходимым минимумом, и строившиеся жилые дома далеко не компенсировали все те дома, которые сносились, чтобы расчистить место для заводов".

Но ведь кроме домов, сносимых за заставами, ломались безжалостно Тверская, Моховая, другие улицы. Много снесли, притом довольно больших, жилых зданий, четырех-,пятиэтажных. А строили в год всего (при бурном росте числа жителей) по 400-500 тысяч квадратных метров жилья, меньше, чем в годы нэпа, когда население прибывало малыми дозами. Это при том, что намечалось "сталинским планом" превзойти уровень нэпа в несколько раз!

Будучи "отцом города" Хрущев не только безропотно сносил старые здания, но и, выполняя указания вождя, беспрекословно проводил репрессии, санкционировал аресты многих ближайших соратников по работе в МК и МГК, райкомах, на Метрострое... Среди них оказался и бывший сослуживец по Бауманскому райкому - Борис Трейвас, о котором он сгоряча сказал в 1937 году невестке:

- Мы его с Ежовым расстреляли...

Что подразумевал Хрущев под словом "мы"?

Конечно, не столько себя и Ежова, сколько Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова и других лиц из ближайшего окружения вождя.

"Одна из моих обязанностей в качестве секретаря МК заключалась в наблюдении за деятельностью московского управления НКВД", - признает Хрущев. Но не только в этом проявлялось его личное участие в адской бойне людей.

"Когда заканчивалось следственное дело, - говорил он, с трудом подбирая слова, - и Сталин считал необходимым, чтобы и другие его подписывали, то он тут же на заседании подписывался и сейчас же вкруговую давал другим, и те, не глядя... уже как известное дело по информации, которую давал Сталин, характеризовал, так сказать, это преступление... те подписывали. И тем самым, так сказать, вроде коллективный приговор был..." (цитирую по книге Роя Медведева "Н. С. Хрущев. Политическая биография").

Так перо в руках тех, кто подписывал приговор, превращалось в топор. Его не раз брал в руки молодой Хрущев.

Ему же по долгу службы приходилось инспектировать тюрьмы, где сидели его товарищи по партии. Во время одной из таких инспекций и встретил он неожиданно в камере несостоявшегося родственника, дядю невестки, Бориса Трейваса... Откроем книгу "Хрущев вспоминает":

"Я знал также Трейваса. Он был широко известен в 20-х годах, как видный деятель комсомола. Это был умный, способный, порядочный человек. Я познакомился с ним в московской партийной организации, когда мы полгода вместе работали в Бауманском районе. Как-то раз Каганович отвел меня в сторону и предупредил, что в политической биографии Трейваса есть темное пятно. Он, кажется, принадлежал к так называемому "молодежному союзу девяноста трех", члены которого в свое время подписали декларацию в поддержку Троцкого. Кончил Трейвас трагически. Когда Сталин предложил секретарям обкомов проинспектировать чекистские тюрьмы в своей области, я во время инспекционной поездки увидел в тюрьме Трейваса. Когда в 1937 году началась бойня, он не избежал ее".

Мы никогда не узнаем, о чем думал Хрущев, увидев в тюрьме бывшего соратника, да и не его одного. Возможно, что пожалел, хотел даже помочь...

Ясно только, что ничем не помог... И не позволил сыну жениться на племяннице "врага народа", разрушил брак Леонида Хрущева с Розой Трейвас, не колеблясь, разорвал свидетельство о женитьбе, выгнал из дому невестку вместе с "блудным сыном", чтобы потом насильно увезти его из Москвы.

Надо полагать, что Хрущев не играл роль стороннего наблюдателя в те самые дни, когда поднялся девятый вал урагана 1937 года. Вряд ли он только инспектировал тюрьмы, молчал и не задавал не положенных по чину вопросов. Иначе зачем было ему, как теперь стало известно, "чистить" государственные архивы, где хранились документы, относящиеся к годам террора? Эта горькая правда, на мой взгляд, не умаляет героизма Никиты Сергеевича Хрущева. Двадцать лет спустя после великого террора, будучи в окружении старых соратников, подписывавших приговоры вместе с ним, именно он поднимется на трибуну партийного съезда и сорвет завесу, что прикрывала сталинские преступления (да и его тоже).

Именно Хрущев настоял не только на таком выступлении, начав тем самым эру гласности, но и на том, чтобы открылись двери всех темниц, где все еще томились миллионы невинных.

Этот подвиг история никогда не забудет, поэтому имя Хрущева люди будут помнить с благодарностью всегда.

...Из "дома на набережной" Никита Сергеевич уехал на родную Украину, куда его направил Сталин первым секретарем ЦК партии республики. В Москве за ним осталась квартира вблизи Кремля в известном большом доме на улице Грановского, где с первых лет советской власти жили многие большевики. Сюда двенадцать лет наезжал время от времени в столицу, став кандидатом, а затем членом Политбюро. Только в 1949 году вернулся Никита Хрущев в столицу, где его ждали великие дела...

ПО СЛЕДАМ ЕГОРА ЖУКОВА

Было время, когда каждый год в Москву приезжали тысячи малолетних крестьянских детей. Отцы и матери вынуждены были отрывать их от сердца, от родного дома и посылать на учение в город. Здесь их "университетами" становились трактиры и рестораны, всевозможные мастерские, лавки и магазины, где с малых лет постигалось ремесло официантов, поваров, сапожников, скорняков, приказчиков, так нужных большому городу.

Такой жребий выпал и на долю сына крестьянина Калужской губернии Константина Жукова, промышлявшего сапожным ремеслом. Но сын его, Егор Жуков, не пожелал гнуть спину над верстаком, как отец, и, хотя росту был небольшого, характера оказался твердого.

- Ну вот, теперь ты грамотный, можно будет везти тебя в Москву учиться ремеслу, - сказал Константин Жуков сыну, когда тот принес домой похвальный лист. В подарок за успехи он получил рубаху от матери, а отец сшил ему сапоги.

19 ноября 1908 г. мальчику исполнилось двенадцать лет. За плечами у него было три класса церковноприходской школы, оконченной с отличием. Но учиться дальше сын деревенского сапожника мог только мечтать. На вопрос: "Кем хочешь быть?" - ответил: "Хочу в типографию" - чтобы иметь возможность читать книги. Но даже этой робкой мечте не суждено было сбыться: знакомых среди печатников у Жуковых не оказалось. В Москве, к счастью, жил брат матери Михаил Артемьевич Пилихин. Как и многие односельчане-бедняки, мальчиком он отправился в Москву, стал мастером, а со временем завел собственное дело. Вот к нему-то и решили определить бедного родственника.