Богдан Хмельницкий

дайте помощь и пороха пришлите побольше. Это письмо писано уясе тому третий день,

а мы в крайней нужде. Ради Бога помогите. На честпый мир нет надежды.

Хмельницкий надеется быть господином всей Польши. Голод чрезвычайный и

неслыханный, ежедневные труды и опасности терпим мы из любви к отечеству и

вашему величеству. Помогите нам, ради Бога, порохом, чтобы мы, по крайней мере,

погибли*в бою, как воины, если за нескорою присылкою войска нам придется

погибнуть».

Письмо это написано было условною азбукою.

11-го августа посланец прибрал голову по-мужицки, как русин. Нельзя было

перескочить через окопы; оп с козаком и двумя татарами бросился в пруд, который

примыкал с одной стороны к обозу, ночью переплыл ого на лодке, прополз, как змея,

посреди спящих неприятелей, и к свету добрался до болотистого места; там просидел

он целый день, боясь показать голову, чтоб не встретить красной козацкой шапки или

татарской кучмы. Ночыо он снова полз по траве; при малейшем шуме припадал лицом

к земле и притаивал дыхание, как охотник за медведем. Таким образом оп достиг до

бурьянов, где уже мог ИДТИ сгорбившись, а когда минул стан неприятельский, то

побежал, выдавая себя за русского мужика, а далее, по почте, прискакал в местечко

Топоров, где застал Яна Казимира 2).

Сейм, как уже было сказано, дал королю право собрать, в случае необходимости,

посполитое рушенье. Между лицами, окружавшими короля, происходило недоумение

относительно этого. Польское правительство употребило меры к ограждению себя от

соседей, послало нарочных послов в Московское государство, Швецию и

Трансильванию с изложением своей справедливости въ

1)

Jak. Mickal. ks. pam., 428.

a) Hist. ab exc. Wlad. IV, 45.—Annal. Polon. Clim., 1.137.—Hist. Jan. Kaz., I, 71.—Pam.

do pan. Zygm. Ш, Wlad. IV i Jan. Kaz., II, 81—Woyna dom.,77—Pam. о wojn. koz. za

Chmieln., 53.—Истор. о през. бр. У некоторых лицо, доставившее королю письмо,

называется Скршетуский.—У Пастория (Ilist. plenior) Скршетусвий и Стомииковский—

два распые лица и оба приносили королю вести один за другим.

296

отношении к украинскому восстанию; однако многие из сенаторов представляли,

что неблагоразумно оставить королевство без жителей, годных к отражению

неприятеля: не могли не опасаться Ракочи, который переговаривался с Хмельницким;

боялись Швеции, постоянной соперницы Ииолыпн 1). Другие страшились, чтобы в то

время, когда дворяне выйдут на войну, не сделалось возмущения между польскими

хлопами, в подражание украинским. Сверх того, доходили слухи, что'шляхтичи на

своих сеймиках негодовали и находили противозаконным, что на них наложили

особенную подать и, вместе с тем, призывают на посполитое рушенье 2). «Это значит,

говорили они, с одного вола драть две шкуры!» Тогда король оповестил снова сейм к 1

июня. На этот сейм не явилось и сорока послов, и потому многие впоследствии не

признавали его правильным сеймом, достойным своего названия. Заседания

продолжались шесть дней и предметом споров было посполитое рушенье.

Оссолинский и его приверженцы доказывали, что его собирать не нужно, представляли,

что в войне искусство и храбрость ценятся более многолюдства, хвалили наемное

войско и указывали на трусость и невоинственность польских шляхтичей, показавших

себя под Пилявою. Главным противником Оссолинского был подканцлер куявский

епископ, и его стороны держались духовные. «Этому было причиною, говорит

современник, не столько .любовь к отечеству, сколько то, что при сборе поснолитого

рушенья они надеялись ничего не платить с своих имений, между тем как в противном

случае принуждены были бы давать пособия на жалованье наемным войскамъ».

Решили только, что король должен с войском идти в Украину: о посполитом рушеньи

не было сделано окончательного приговора. Тем не менее, король оповестил два раза о

том, чтоб все были наготове по востребованию 3). Эти оповещения в Польше

назывались вици. После первых и вторых вицей все должны быть под рузкьем, за

третьими—выступать без малейшего замедления. Каждый шляхтич, если только он не

был стар или болен и не поставлял другого вместо себя, должен был выезжать во всем

вооружении на боевом копе; за ним следовало несколько слуг, вооруженных саблями,

ружьями или стрелами; один из этих слуг сидел на высоком восе, запряженном в две

лошади; воз был сверху закрыт: там хранились съестные запасы, которые, по обычаю

времени, состояли из ветчины, сухарей, гороху, овса, уксусу и водки в большом

количестве. Хозяин избегал тратить эти запасы, когда проеззкал по населенным землям

и мог все купить, а берег на случай нузкды. В этом восе, кроме съестного, можно было

найти запасное оружие и разную домашнюю и военную утварь, как-то: котел для

варения пищи, топор, заступ, на случай необходимости копать валы, лопату, лукошко

для выноса земли и проч. ')

Король выехал из столицы с большим торжеством. Панский легат де-Торрес

благословил его в день св. Иоанна Крестителя и вручил ему освященное знамя и меч,

как воителю за католичество против врагов апостоль-

9 Памяти, киевск. коми., I, 3, 412.

2)

Annal. Polon Clim., I.—Памяти, киевск. коми., I, 3, 412.

3)

Hist. pan. Jan. Kaz., I, 71. — Annal. Polon. Clim., I, 136. — Stor. delle guer.

civ., 106—115.

4)

Stor. delle guer. civ., 132.

297

ской власти. Только то не гармонировало с этою торжественностью, что с королем

шла немногочисленная гвардия и приводила на память, по замечанию июльского

историка, пословицу: «не силен царь без войска». Королева была очень грустна,

провожая своего деверя-супруга *). Когда король выехал, под ним споткнулся конь,

чего прежде никогда не было с этим конем. Это сочли тогда же дурным

предзнаменованием 2).

Король прибыл в Люблин; паны окружили его; король начал с ними совещаться,

собирать ли посполитое рушенье. Канцлер Оссолинский был против этого.

«Отечество еще не в такой крайности, говорил он, чтоб собирать посполитое

рушенье против непослушных. Одно появление королевского величества устрашит

мятежников. Видали ли вы, как морозною ночыо вода покроется стеклом льда, а

взойдет солнце—лед растопится! Так от блеска величия государя растопляется злоба

мятежа и виновные падают в прах, устрашенные присутствием монарха».

Оссолинского подозревали в потачке козакам. В самом деле, быть может, он боялся,

чтоб не открылись слишком осязательно тайные причины украинского восстания, а

потому и желал уладить дело сколь возможно тише.

Впрочем, сам король разделял мнение Оссолинского. «Созвание посполнтого

рушенья,-—говорил,—которое было собираемо всегда только в крайности, произведет

нехорошее впечатление. Соседния государства будут думать, что Речь-Посполитая на

краю гибели».

Против этого возражал подканцлер литовский Саиега.

«Сохрани Бог,—говорил он,—чтоб мы короля, главу Речи-Посполитой, послали в

опасность! Выло время, когда мы, словно на медведя, ходили укрощать украинские

мятежи: тогда они были в зародыше, под предводительством какого-нибудь Павлюка;

теперь иное дело! Мы ополчаемся за веру, отдаем жизнь нашу за семейства и достояние

наше. Против нас но шайка своевольников, а великая сила целой Руси. Весь народ

русский из сел, деревень, местечек, городов, связанный узами крови и веры с козаками,

грозит искоренить шляхетское племя и снести с лица земли Речь-Посполитую. Вся

шляхта должна защищать свои права и вольности» 3).

Наконец, решили, что посполитое рушенье необходимо, однако, не изо всей

Польши. Король находил, что западную полосу королевства нельзя совершенно лишить