Морские были

- Разлука ненадолго, - улыбнулся Семейка. - Встретимся на реке Анадырь.

Однако Семейка ошибся. В последний раз видел он и Анкудинова, и раненого Федота Попова.

Грозный океан, притихший лишь на короткое время, снова разыгрался, грянул шторм и теперь разлучил их навсегда.

Долгие дни и ночи несло по океану маленький обветшалый коч Семейки. Далеко на западе то появлялись, то снова исчезали смутные очертания берега. И когда они утонули в волнах в последний раз, кормщик оставил руль, закрыл руками лицо и лег на дно лодки.

Семейка еще нашел в себе силы перебраться на корму. Полз он по скрюченным закоченевшим телам, падал, захлестнутый ледяной пеной, тормошил, поднимал на ноги, ласковым словом и угрозой заставлял измученных людей снова взяться за черпаки.

Уже миновал сентябрь - страшный месяц похода, но по-прежнему не стихал океан. Люди в отряде Семейки умирали от голода и жажды.

Может быть, и Семейка не раз прощался с жизнью, но никому он ни слова не сказал о том, что и сам не верит в спасение. Удивительная воля его еще объединяла обессилевших людей.

В глухую темень, когда не видно было даже протянутой руки, Семейка первый услышал грохот прибоя. Словно осыпались где-то далеко груды камня, и все явственней становился этот каменный гром.

Южнее Анадыря, недалеко от корякской земли, крутой гребень подхватил полуразбитый коч и бросил его на скалы...

Десять недель по скалам, по болотным топям, через бескрайнюю заснеженную пустыню пробирался малочисленный отряд Семейки к Анадырю. Страшен был этот путь полураздетых и голодных людей.

Только двадцать пять человек осталось от всей экспедиции, но Семейка знал, что многим и из этих счастливцев никогда не увидеть родных мест.

Еще тринадцать человек погибло в пути, когда отряд разделился для поисков анаульских кочевий.

У реки Анадырь, в декабрьскую стужу, от которой со звоном трескается земля и реки тундры промерзают насквозь, в жестокий холод и пургу оставшиеся двенадцать человек собрали плавной лес и построили себе жилище.

И когда в жилье загорелась трескучая лучина, Семейка достал хранимую на груди у сердца связку своих бесценных бумаг и принялся писать челобитную в далекую Москву. Он сообщал о походе отряда, о том, что уже обойден грозный "Большой Каменный нос" и открыта река Анадырь, о которой рассказывала легенда.

Жила в сердце казака надежда, что если погибнут они все до одного, этот клочок бумаги с помощью неведомых друзей, быть может, дойдет по указанному на нем адресу.

Двадцать лет провел казак Семейка в непрерывных походах, открывая новые земли, реки, горные хребты, неизвестные племена...

В 1662 году в ночлежный дом в Якутске попросился как-то скромный служилый человек.

Хозяин ночлежки удивился: этот вновь прибывший исполосованный шрамами оборванец вел себя необычно. Он не спросил ни горькой; ни еды, - молча взял ушат, прошел к колодцу и долго отмывал дорожную грязь. Потом уселся за стол и стал раскладывать какие-то бумаги. Постепенно перед ним оказался целый ворох исписанной пожелтевшей бумажной рвани. Человек внимательно читал, что-то записывал и бережно разглаживал листки на ладони так, словно хотел их согреть.

Заросший нечесанной русой бородой, с лицом, побуревшим от ветра и стужи, с тяжелыми, натруженными руками и неожиданно ясным задумчивым взглядом синеватых глаз, он показался хозяину подозрительным из-за этих бумажек: может быть, беглый, опасный человек?

В тот вечер в своих тесовых палатах якутский воевода встречал гостей. Были среди них богатые купцы, промышленники, духовенство, - якутская и приезжая знать. В самый разгар празднества воеводе доложили, что в ночлежном доме обитает какой-то подозрительный казак, по видимости, из беглых. У казака того видели какие-то тайные бумаги, которые он никому не показывал, а сам читал и перечитывал целый день напролет. Что это за бумаги и какими писаны письменами, хозяин ночлежного дома не дознался, так как подозрительный очень уж ревниво их хранил.

- Где же он сейчас, этот бродяга? - встревоженно спросил воевода. - Не бежал ли?

Испуганный дьяк докладывал:

- Нет, весел он и спокоен. К вашему дому идет.

- Схватить, обыскать, привести сюда! - грозно скомандовал воевода. - С тайными бумагами мне еще не попадались...

Так случилось, что сверх всех своих ожиданий и надежд казак Семейка предстал перед самим стольником и воеводой Якутского острога и лично ему рассказал о дальнем своем походе вокруг "необходимого" мыса, который он с товарищами обошел, и здесь же показал чертежи...

Воевода и гости смеялись: какого-то служилого человека они было приняли за важную персону! Да и казак потешен, - о безвестном каменном мысе говорит, будто отыскал там несметные сокровища!

- Накормите в людской и отпустите, - решил повеселевший воевода. - А эти бумаги его пускай в приказную избу передадут.

Сонный дьяк был явно не в духе. Он медленно обернулся, глянул через плечо на Семейку и, некоторое время помедлив, принял его челобитную и чертежи.

- Подумаешь, еще одна река! - молвил он недовольно. - Мало ли их уже сосчитано в земле сибирской? И что ты за реками да за мысами гоняешься, человече? Ты бы с дюжину соболей, чернобурых или песцов принес, - вот был бы документ важности первостепенной. Экая важность, еще один мыс да река!

В пыльный архив на полку, будто камень в воду, канула челобитная казака Семейки.

Но в Якутске в то время находились не только тупой воевода, проныры-купчики да равнодушные дьяки. Немало здесь было отважных, пытливых людей, неутомимых и бесстрашных исследователей Сибири. Для них весть о том, что отряд казаков уже обошел Восточный мыс, явилась событием огромного значения. Властно позвала она в дорогу новые тысячи русских землепроходцев. Волнующую весть услышали и русские ученые. На картах 1667-1672 годов ими уже был обозначен пролив, отделяющий Азию от Америки.

Вскоре открытие казака Семейки стало достоянием всего мира. Но имя отважного первооткрывателя из-за равнодушия царских чиновников было забыто. Среди ученых неоднократно возникали споры о том, кто же первый прошел проливом, отделяющим Азию от Америки. Строились различные догадки и предположения. А "отписка" казака Семейки долгое время безвестно лежала в архивной пыли.