Отчизны внемлем призыванье...

Уже упомянутый нами Стремоухов, депутат от дворянства, посланный, с доносом на Муравьева к царю, все-таки не мог удержаться, вспоминая старого борца, от восторженной оценки его личности: «Александр Николаевич Муравьев был человек ума незаурядного, но мечтательного. Старый масон, с натурой увлекающейся, но с характером настойчивым и упорным, Муравьев, несмотря на свой возраст… был полон жизни и энергии… крестьянская реформа была встречена им с восторгом и с первого же момента он всецело посвятил ей свою деятельность. Мечтою его было: полное освобождение крестьян с землею и с немедленным прекращением всяких к помещикам обязательств» [90].

Автор воспоминаний конкретизировал свою мысль: если Муравьев решительно отвергал консервативные проекты дворянского большинства, то и проекты либерального нижегородского меньшинства его никак не удовлетворяли.

«Положение 19 февраля» не оправдало ожиданий Муравьева. «Разочарование его по получении „Положения“ было глубокое. Прочитав его, он заплакал и только сказал: „Бедные крестьяне!“» [91]

«Неисполнение требований помещиков и ослушание властям не прекращались, скорее усиливались, где проезжал Муравьев» [92].

Подобный государственный служащий, отмеченный царскими грамотами, выглядел на общем фоне парадоксально, если не сказать более. Он не мог надеяться на сочувствие царского окружения. И когда предводитель дворянства отправился жаловаться на губернатора в столицы, то с удовлетворением заметил, что попал в струю.

На пост министра внутренних дел вступил П. А. Валуев, он сменил либерала С. С. Ланского. Как желчно писал в одном из частных посланий Матвей Иванович Муравьев-Апостол, этому человеку были не дороги интересы России, он думал лишь о своей карьере. Валуев, не лишенный ловкости и ума, посоветовал Стремоухову обратиться за помощью против губернатора к министру юстиции графу В. Н. Панину и шефу жандармов князю В. А. Долгорукову. Оба они были нижегородскими помещиками и, естественно, настроены резко отрицательно к действиям А. Н. Муравьева. «Оба они одобрили данный мне Валуевым совет представиться государю, но при этом я не мог не заметить, насколько вообще в тогдашних правительственных сферах относились сдержанно к личности Муравьева» [93].

Если нижегородский помещик пишет о «сдержанном отношении», то Мария Агеевна Милютина, жена военного министра Александра II, в своих записках выражается более определенно. Еще в октябре 1858 года, в период либеральных заигрываний, приехав по делам в Петербург, Муравьев, по ее словам, царскими придворными «был принят с приметною холодностью и вечером не остался» [94]. Он был чужой в обстановке ослепительной роскоши, блеска и фальши петербургского двора.

Жизнь Муравьева в Нижнем заключалась не только в борьбе с крепостниками. Его дом посещали писатель В. И. Даль и А. Н. Карамзин, здесь нередко устраивались концерты. А летом 1858 года гостил у бывшего мятежника Александр Дюма-отец, автор романа «Учитель фехтования», героем которого был декабрист Иван Александрович Анненков. Дюма рассказывал об этой встрече в путевых заметках, названных «От Парижа до Астрахани».

Романист описал в них красоты нижегородского края, гордые просторы Поволжья, местное пароходство, живописный город, огромную ярмарку, поражающую воображение, но гвоздь повествования составляла встреча со старыми декабристами.

Еще в пароходстве Дюма узнал, что краем правит бывший бунтовщик Александр Муравьев, который, как сообщил начальник пароходства, приготовил писателю интересный сюрприз. Дюма поспешил в губернаторский дворец, тем паче, что предпочитал частные дома вельмож, их общество и прием комфорту местных гостиниц.

«Ровно в 10 часов мы были во дворце губернатора… — читаем мы в путевых записках „высокого курчавого человека“, как называли Дюма в России. — Генерала Муравьева мы застали в обществе m-lle Голинской, его племянницы, княгини Шаховской и нескольких друзей дома, между прочим Карамзина, сына историка. Не успел я занять место, думая о сюрпризе, который, судя по приему, оказанному мне Муравьевым, не мог быть неприятным, как дверь отворилась, и лакей доложил: „Граф и графиня Анненковы“. Эти два имени заставили меня вздрогнуть, вызвав во мне какое-то смутное воспоминание. Я встал. Генерал взял меня под руку и подвел к новоприбывшим. „Александр Дюма!“ — обратился он к ним. Затем, обращаясь ко мне, он сказал: „Граф и графиня Анненковы — герой и героиня вашего романа „Учитель фехтования““. У меня вырвался крик удивления, и я очутился в объятиях супругов» [95].

«В Нижнем мы провели три дня. Из этих трех дней мы провели два вечера и обеденное время у генерала Муравьева» [96], - рассказывал далее беллетрист.

Кстати, в Париж из Нижнего Новгорода Дюма привез не только приятные воспоминания. В подарок от генерал-губернатора А. Н. Муравьева он получил и повесть декабриста А. А. Бестужева-Марлинского, погибшего на Кавказе, — «Фрегат „Надежда“». В том же году в журнале «Монте-Кристо» повесть в переводе частями стала появляться под именем… Дюма. Правда, опубликовав в том же журнале прозу Пушкина — «Выстрел», «Метель», «Гробовщик», создатель «Трех мушкетеров» не посмел с творением великого гения обойтись столь же бесцеремонно. Под повестями он поставил подпись: «Пушкин. Перевод Александра Дюма».

Впрочем, мы несколько удалились от основной темы. Вернемся же к ней.

Заигрывания и ужимки властей с подданными подходили к логическому концу, на пороге были аресты Чернышевского и Серно-Соловьевича, разгром студенческого движения, наступление на печать..

Муравьев явно мешал.

Стремоухов, вдохновленный советами и поддержкой, катит из Петербурга в Москву и немедля отправляется в «Александрию» — московский Нескучный сад, где в то время находилась летняя резиденция императрицы.

«Не помню, — писал он, — в каких именно словах я доложил государю об отношении Муравьева к делам по уклонению крестьян от исполнения повинностей, не скрывая и осуждаемого вообще, одностороннего направления его действий, опасения возможности осложнения в дальнейшем ходе дела по исполнению реформы» [97].

Жалобщик был не один. Нижегородские помещики проявили завидное единение. «Находившиеся в то время в Москве нижегородские дворяне, из которых некоторые были поставлены в крайне стесненное положение неполучением следующих им оброков из своих имений… просили меня представить их министру для личного изложения ему своих жалоб» [98].

Колесо завертелось с надежной скоростью. «Дня через три после этого, — рассказывает далее Стремоухов, — я выехал обратно в Нижний. На полпути я встретился с Муравьевым, мчавшимся в Москву, вероятно, по вызову» [99].

Муравьева отставили более деликатно, нежели это делалось при Николае. Ему дали орден под занавес и назначили сенатором в Московском департаменте. Но теперь уже его личная инициатива оказалась парализованной. Оставалось лишь писать мемуары и ждать смерти…

Газета «Московские ведомости» решилась дать следующие сообщения относительно отставки Муравьева: «Весть… мгновенно облетев весь город, быстро понеслась во все концы Нижегородской губернии; все честные и преданные искренно добру и правде люди с грустью и сожалением приняли эту новость, только одно своекорыстие да взятка радостно встрепенулись от нея, подняв с улыбкой надежды и упования свои истощенные долгим постом лица» [100].