История «демократической контрреволюции» в России

Выполнив свою грязную работу, «демократическая контрреволюция» в конце 1918 г. уступила пальму первенства прямой интервенции и военно-террористической белогвардейской диктатуре. На этом, втором этапе, продолжавшемся до весны 1920 г., эсеро-меньшевистская контрреволюция как бы отошла на второй план. Она выступала в первую очередь как подсобная сила интервентов и белогвардейцев, на которых международным империализмом и внутренней реакцией была сделана главная ставка.

В конце гражданской войны и в начальный период нэпа остатки мелкобуржуазных партий опять стали проявлять значительную активность и усилили свою антисоветскую деятельность, стремясь подготовить почву для реставрации капитализма.

«Чистая демократия» в авангарде контрреволюции

После разгрома интервентов и белогвардейцев руководители мелкобуржуазных партий решили, что теперь уже никакие тактические соображения не мешают им вести ничем не ограниченную борьбу против Советской власти. В сентябре 1920 г. конференция эсеров записала в резолюции, что, поскольку контрреволюционная опасность сходит со сцены, период действия решений IX Совета партии подходит к концу и она «предвидит неизбежность в будущем возобновления вооруженной борьбы с большевистской властью» [65]. Затем в Париже была возобновлена коалиция с кадетами.

В феврале 1921 г. X Совет партии эсеров принял постановление, в котором было сказано, что «вопрос о низвержении диктатуры коммунистической партии со всей силой железной необходимости ставится в порядок дня». ЦК меньшевиков не выступал открыто за возобновление вооруженной борьбы с Советами, но осенью 1920 г. он дал директиву местным организациям об усилении саботажа, стачечного движения и других антисоветских действий.

Еще до этих постановлений развернулась подготовка антисоветских заговоров и мятежей, а руководство ими было возложено на «Административный центр», орган «Внепартийного демократического объединения», созданного в июле 1920 г. на съезде заграничных представителей меньшевиков и эсеров, на средства империалистов и белогвардейских эмигрантских организаций.

Летом 1920 г. ЦК эсеров предложил приступить на местах к созданию якобы беспартийных, а фактически эсеро-кулацких «Союзов трудового крестьянства», цель которых заключалась в подготовке и разжигании кулацких мятежей. Местным организациям партии вменялось в обязанность «указывать этому движению здоровые пути и лозунги, содействуя организации на освобожденной территории местных органов демократической государственности».

Мелкобуржуазные партии старались использовать для контрреволюционной агитации тяжелое экономическое положение страны, резкое сокращение потребления трудящихся в результате упадка народного хозяйства, вызванного империалистической и гражданской войнами, трудности перехода к мирному строительству.

Делая ставку на продовольственные затруднения и недовольство части крестьян политикой военного коммунизма, ЦК эсеров стремился централизовать отдельные проявления этого недовольства в кулацкие мятежи. В директиве о тактике партии он рекомендовал партийным организациям, «выдвигая лозунг решительного искоренения большевистской диктатуры… всеми силами предостерегать крестьянство от разрозненных стихийных выступлений, разъясняя всю их практическую нецелесообразность». Вожди эсеров мечтали о большем. Суммируя различные материалы о их деятельности, ВЧК в докладе от 24 июля 1921 г. пришла к совершенно определенному выводу, что партия социалистов-революционеров «явилась организатором и вдохновителем кулацких бунтов и вела энергичную работу по подготовке всеобщего восстания против власти Советов». Что же касается деятельности меньшевиков, то она характеризовалась так: «Партия меньшевиков, на словах высказывающаяся против насильственного свержения Советской власти, в последние месяцы поддерживала всякое движение недовольства… стараясь внести в это движение организованность и планомерность» [66].

На почве продовольственных трудностей, снижения жизненного уровня удавалось кое-где вызвать колебания и некоторых групп пролетариата. «Рабочий класс, — писал Ем. Ярославский о положении в стране в 1921 г., — был обессилен, распылен, в значительной степени разбросан по деревням, окруженный мелкобуржуазной стихией, подверженный частично влиянию кулацких настроений. Немудрено, что при таких условиях и в городах кое-где появилось недовольство среди отсталых слоев рабочего класса» ^[67]  Однако главная ставка в борьбе против Советской власти была сделана на кулацкие мятежи. Используя голод, разруху, недовольство продразверсткой, мелкобуржуазные партии организовали в 1920–1922 гг. «малую гражданскую войну» — серию антисоветских выступлений, получивших общее собирательное название эсеро-кулацкого политического бандитизма.

Кулацкие банды выступали со своими платформами, которые были сформулированы партией эсеров и выражали их социально-политические цели. Так, в программу крупнейшего кулацкого мятежа — антоновщины, так же как и в программы эсеро-кулацких мятежей Поволжья и Сибири, были включены пункты, предусматривавшие свержение Советской власти и замену ее Учредительным собранием; установление, впредь до созыва Учредительного собрания, временной власти из представителей партий и союзов, участвующих в борьбе с большевиками, «крестьянской диктатуры — истинного народовластия»; отмену продразверстки и свободу торговли; денационализацию промышленных предприятий; ликвидацию колхозов и совхозов и уравнительное землепользование; ликвидацию коммунистической партии и др. В целом программа кулацких мятежей и «Союза трудового крестьянства» была программой замены диктатуры пролетариата буржуазной республикой. Поволжский «Комитет по ликвидации коммунизма», созданный эсерами, прямо заявил, что «буржуазная республика в России неминуема». Лидер меньшевиков Мартов также подчеркивал, что «целью борьбы, как и прежде, является возможно безболезненный переход от режима диктатуры… к режиму демократической республики».

Таким образом, эсеры и меньшевики вновь встали во главе контрреволюции и после того, как провалились планы свержения диктатуры пролетариата силами интервентов и белых армий, международный империализм и внутренняя контрреволюция все свои надежды опять возложили на мелкобуржуазные партии. Это обстоятельство неоднократно подчеркивал В. И, Ленин. «Вся буржуазия помогает теперь меньшевикам и социалистам-революционерам, — говорил он на III конгрессе Коминтерна. — Эсеры и меньшевики являются сейчас авангардом всей реакции. Нынешней весной мы имели случай ознакомиться с плодами этого контрреволюционного содружества» [68]. Раскрывая закономерность этого явления, В. И. Ленин в ряде своих работ обращается к письму Ф. Энгельса А. Бебелю, в котором подчеркивалось, что «чистая демократия» в качестве крайней буржуазной партии может оказаться последним якорем спасения для всего буржуазного и даже феодального хозяйства. В такой момент за ее спиной окажется вся реакция, вокруг нее сплотятся буржуазия, остатки феодального имущего класса и большая часть мелкой буржуазии. Наш единственный противник в день кризиса и на следующий за ним день, писал Ф. Энгельс, объединенная реакция, группирующаяся вокруг чистой демократии, и этого, я полагаю, не следует упускать из виду [69].

Дело заключалось в том, что для осуществления своей реставраторской программы контрреволюции было необходимо любым путем заручиться поддержкой какой-либо части масс, а для этого — выдвинуть определенные лозунги и выработать тактические приемы. В годы интервенции и гражданской войны враги Советской власти выступали либо под открыто белогвардейским монархическим флагом «единой и неделимой России», либо под прикрытием буржуазных лозунгов типа «Вся власть Учредительному собранию». Но теперь положение изменилось. Открыто выступать против Советской власти стало невозможно. Выставлять вслед за Деникиным и Колчаком контрреволюционно-монархические лозунги было бессмысленно. За знаменем с двуглавым орлом не пошел бы никто, кроме кучки уцелевших белогвардейских офицеров и дворян-помещиков. Утратил доверие масс, в том числе крестьянства, и лозунг Учредительного собрания. «Учредилка у них ругательное слово, — говорил В. И. Ленин. — Не только у развитых коммунистов, но и у крестьян. Они знают из практической жизни, что Учредительное собрание и белая гвардия означают одно и то же, что вслед за первым неминуемо приходит вторая» [70].