Русский анархизм и евреи. XIX-XX век

Заехав по дороге в Тамбов (и поделившись с читателем впечатлениями от встречи с отрядом "Одесских анархистов- террористов" из 250 человек во главе с "командиром. Мишей"), Махно с сопровождавшими его гуляйпольцами возвращается в Москву. Многие страницы второй книги воспоминаний посвящены встречам со знаменитым в свое время анархистом теоретиком

Иудой Гроссманом (Рощиным), которого Махно уважительно именует не иначе как "Товарищ Иуда Гроссман-Рощин".

"Товарищ Шапиро тоже произвел на меня впечатление опытного и делового товарища. Однако, тов. Шапиро, еще до встречи моей с ним, был мне известен, как крайний синдикалист… Раза три я был вместе с тов. Аршиновым у тов. Шапиро… При виде Аршинова и меня он бросал свою работу, подходил к нам… и нужно сказать правду, оставил во мне хорошее впечатление"."

Возвращаясь на Украину, Махно проезжал Орел. "Побродил по этому городу… Город, в котором, при самодержавии Николая Второго Романова, существовала каторга. На этой каторге, в особенности, не было предела разнузданности по отношению политкаторжан. Дух антисемитизма здесь гулял в той мере, в которой только смогли проявлять его управители… начиная от начальника и кончая темным невежественным надзирателем - ключевым или постовым у дверей камер, при выходе на прогулки, на самой прогулке, Это в Орловской каторге чуть не каждого прибывшего в нее политкаторжанина, под воротами, спрашивали: - Жид? - И если отвечал: - Нет, - заставляли показать крест. А когда не оказывалось последнего, били, приговаривая:- Скрывает, мерзавец, свое жидовство. - Били до тех пор, пока не срывали с него арестанского костюма и не убеждались на половом члене. Но и в этом случае били, только теперь уже за то, что не носит креста…"

Первые вести о трагедии своей семьи, страдавшей от рук немецко- австрийских оккупантов и украинских националистов, принесли Махно знакомые евреи сразу по возвращении на Украину из российской поездки.

"Высадился я на ст.Беленикино и… встретился в тысячной толпе… со многими гуляйпольцами. Один из них - сын одной хорошо знакомой мне еврейской семьи, некий Шапиро - бросился мне на шею. Он многое сообщил мне о положении… в Гуляй-Поле.. От этого Шапиро и ряда других еврейских парней я узнал, что дом моей матери сожжен… Старший мой брат, Емельян, который, как инвалид войны, не принимал никакого участия в политической организации, расстрелян. Другой старший брат, Савва… был схвачен и посажен в Александровскую тюрьму. За мое отсутствие… немцами совершено много расстрелов, главным образом крестьян-анархистов"."

Аршинов-Марин, описывая этот эпизод, подчеркивает, что возвращавшегося на родину Махно спасли от властей именно евреи:

"В одном месте Махно чуть не погиб, будучи схвачен немецкими властями с чемоданом анархистской литературы. Его спас один знакомый гуляйпольский еврей-обыватель, потративший большую сумму денег на его освобождение"."

Сам Махно в мемуарах называет имя этого человека: гуляйпольский гражданин Коган. Махно передал ему свой чемодан с вещами, объяснив кому его нужно сдать в Гуляй-Поле, переоделся, вышел из поезда и пешком 25 верст добирался до родного села.

Собственно, с возвращения в Гуляй-Поле в июне 1918 года, когда вокруг Махно начинают группироваться крестьянские повстанческие группы, и начинается история массового народного движения, известного под названием махновщина. При объединении отряда Нестора, состоявшего из остатков разгромленной анархистской организации села и сочувствующих крестьян, с анархистским отрядом бывшего матроса Феодосия (Федора) Гуся", возникает зародыш будущей могучей Революционной повстанческой армии Украины.

Сама история борьбы Махно с оккупационным германским корпусом, с белой армией, с петлюровцами, различными бандами и- в итоге - с красными - не входит в нашу задачу и является темой отдельного исследования.

Глава 7

Махновщина и борьба с антисемитизмом (по воспоминаниям участников движения)

Прежде всего, необходимо отметить, что ни один историк, более или менее серьезно исследовавший личность Махно и действия командиров его Повстанческой армии, не может привести ни одного факта конфликта на национальной почве, который не подвергся бы немедленному остракизму со стороны реввоенсовета махновцев. Те единичные проявления национальной нетерпимости в разноплеменной махновской армии, что имели место в 1919-1921 гг., беспощадно подавлялись. Это вынуждены признать и те советские историки, перед которыми была поставлена "социальным заказом" власти конкретная задача: обвинить Махно и его окружение во всем, в чем только можно обвинить политического и военного противника.

Вообще, Махно не мог позволить себе такой роскоши натравливать бойцов своей армии, принадлежащих разным национальностям, на гражданское население. На поддержке этого населения и базировалась знаменитая неуловимость и маневренность повстанцев. Агенты махновцев действовали в украинских селах, среди русского населения городов, в еврейских и греческих колониях и местечках. Оседлое население поставляло махновской контрразведке данные, позволявшие штабу армии загодя принимать своевременные и быстрые решения. В составе махновской армии действовали и еврейские, и украинские, и греческие части и подразделения. Странно было бы, если бы бойцы еврейской батареи под руководством Абрама Шнайдера спокойно реагировали на антисемитские акции своих сотоварищей по оружию, а греческие колонисты - на ругань бойцов-украинцев. Впервые и украинцы, и евреи, и греки поняли, что такое братство по оружию, во время известного боя у местечка Большой Токмак, где Махно сконцентрировал для отражения атаки генерала Шкуро еврейские и греческие полки, славившиеся дисциплинированностью и ненавистью к белым (июнь 1919 года). Армия, раздираемая национальными противоречиями, в этих условиях не только не смогла бы успешно осуществлять свои боевые задачи, но просто распалась бы через короткое время.'.. "Тут надо решительно отвергнуть бытующую до сих пор легенду об антисемитском характере махновского движения. Это в корне неверно, а закреплено в общественном сознании популярной когда-то поэмой Багрицкого "Дума про Опанаса". Там по приказу Махно убивают начальника продотряда по имени Коган, это некоторыми трактуется в духе сугубо национальном. Но характерно, что именно такую фамилию носил как раз предводитель Гуляйпольского Совета в годы гражданской войны, убитый деникинцами (об этом свидетельствует Аршинов)"

"Многие до сих пор искренне убеждены, что Махно - "обыкновенный бандит" и погромщик, увлекший за собой темную и падкую до грабежа, разложенную войной солдатско-крестьянскую массу. Многие по сей день считают Махно "авантюристом", веря злостным и нелепым сказкам о том, что он "открывал" фронт Деникину, "братался" с Петлюрой и "объединился с Врангелем"… С легкой руки большевиков, многие все еще повторяют клевету, будто Махно "возглавлял контрреволюционное кулацкое движение", и будто "анархизм" Махно - лишь наивная выдумка некоторых анархистов, искусно использованная им в своих целях… Но Деникин, Петлюра, Врангель, это - лишь яркие военные эпизоды: за них ухватываются и нагромождают горы лжи. Борьба с контрреволюционными генералами далеко не исчерпывает махновщину".

Так писал Вс.Эйхенбаум (Волин), член культпросвета Революционной повстанческой армии", проведший с Махно около полугода - с августа 1919 по январь 1920 (будучи арестован большевиками в начале 1920 года, провел в заключении около 10 месяцев. Освобожден во время действия договора Махно с советской властью. Позднее эмигрировал).

Эйхенбаум продолжает: "Нечего и говорить о том, что все сказки о бандитизме, об антисемитизме и других, якобы присущих махновскому движению, темных явлениях должны, с появлением этой книги, сойти на нет" "

Все подписанные договоры между Махно и большевиками регулярно нарушались советской властью. Москва неистовствала, наблюдая массовую поддержку обширных областей Украины махновскому движению. Еврейские общины Александровска, Мариуполя встречали повстанцев восторженно, видя в них защитников от петлюровских и белогвардейских погромщиков. Отрицательное отношение советской власти к анархическому движению усугублялось и личной ненавистью Троцкого по отношению к Нестору. Махно ни в грош не ставил "железного комиссара", не ценил его организаторские способности, не видел в нем блестящего оратора, - а, наоборот, повторял своим бойцам, что Троцкий - ни кто иной, как закомплексованный искатель славы, растущей на чужих костях, возможно - будущий диктатор России, способный утопить страну в крови во имя своих диких идеалов.