Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

Александр во главе тяжелой македонской конницы и большей части фаланги напал на левое крыло врага, но тот­час же был атакован с фланга скифскими и бактрийскими всадниками. Он послал против них конницу своего второго корпуса, а сам напал на неприятельскую пехоту, отрезанную от своей конницы. Боевые колесницы, пущенные теперь Дарием против врага, причинили грекам мало вреда и легко были взяты или уничтожены ими. Фаланга маневрировала на равнине, как на плац-параде; легковооруженные азиаты не были в силах устоять против ее натиска; в конце концов во всеобщее бегство был вовлечен и центр персидского войска с самим Дарием. Конница левого крыла, оставшаяся теперь совершенно изолированной, тотчас последовала этому при­меру.

Между тем левое крыло греческого войска, предводи­мое Парменионом, подверглось нападению конницы непри­ятельского правого крыла и ввиду численного перевеса пер­сов очутилось в очень затруднительном положении. Фессалийские и фракийские всадники с трудом отстаивали свою позицию, и Парменион был совершенно лишен возможности последовать за Александром в его наступательном движе­нии. Вследствие этого в середине македонской боевой линии образовался широкий свободный промежуток, куда немед­ленно ворвались персидские и индийские отряды непри­ятельского центра. Это был критический момент сражения; имей Александр против себя греческого полководца и грече­ские войска, он неминуемо проиграл бы битву. Но варвары бросились грабить македонский лагерь, не заботясь о том, что происходило в остальных пунктах поля битвы. Тем вре­менем Александр справился с персидским центром, но не мог отправиться в погоню за бежавшим врагом, потому что должен был прежде всего выручить изнемогавшего Пармениона. На пути к тому месту, где стоял Парменион, он встретил персидские отряды, возвращавшиеся после раз­грабления его лагеря. Он попытался отрезать им отступле­ние, но варвары дрались с мужеством отчаяния; Александр потерпел большой урон, его друг Гефестион был ранен ря­дом с ним, и в конце концов персам все-таки удалось про­биться. Когда Александр, наконец, добрался до своего лево­го крыла, там опасность уже миновала, так как Мазей, ко­мандовавший этой частью персидских сил, при известии о бегстве Дария прервал сражение. Теперь Парменион занял неприятельский лагерь, тогда как Александр пустился в по­гоню за царем. К утру он достиг Арбелы, где завладел мага­зинами и военной кассой неприятельской армии; но Дарий успел уже бежать в Мидию, и продолжать преследование было бесполезно. Таким образом, самый ценный трофей ус­кользнул из рук Александра, ибо только взятие в плен пер­сидского царя могло положить конец войне. Но и без того плоды победы были громадны; персидское войско было со­вершенно рассеяно; десятки тысяч пленных достались в до­бычу победителю, путь в Вавилон и Сузу был открыт. И все эти успехи были куплены ценою сравнительно ничтожных жертв: из македонских полков Александра выбыло лишь сто

человек; союзники и наемники понесли, правда, больший урон, но в общем потери македонской армии не превышали пятисот человек.

После этого Александр двинулся прежде всего на Вави­лон, который и был сдан ему сатрапом Мазеем без боя; и здесь жители приветствовали царя как освободителя от пер­сидского ига. Затем он пошел к Сузе, куда еще из Арбелы был послан отряд войска. О сопротивлении не было и речи: город со своей крепостью немедленно сдался, и хранившие­ся здесь сокровища персидского царя, около 50 тыс. талан­тов (свыше 120 млн руб.), попали в руки победителя. Поко­рить Армению был послан перс Мифреин, сдавший Алек­сандру Сардскую крепость; но сатрап Оронт сумел удер­жаться в этой гористой стране.

В то самое время, когда при Арбеле решалась участь Азии, было закончено и подчинение Греции македонскому владычеству. Спарта была, как мы видели, единственным государством, которое до сих пор не признало этого влады­чества и не вошло в состав основанного Филиппом союза; она не могла забыть своего славного прошлого и ждала лишь благоприятной минуты, чтобы вернуть себе утраченную ге­гемонию хотя бы ценою измены общеэллинскому делу. По­этому она тотчас после перехода Александра в Азию завяза­ла сношения с Персией; летом 333 г. к царю Дарию в Сирию отправились спартанские послы, которые позднее были за­хвачены Александром. Но Спарта тщетно ждала помощи от персов, а вскоре битва при Иссе отняла у нее всякую надеж­ду на помощь с этой стороны. Тогда царь Агис III обратился в Крит, который находился вне сферы македонского господ­ства и где он еще по отцу имел большие связи. Действитель­но, ему удалось покорить большую часть городов острова; здесь явилась к нему и вступила в его службу часть грече­ских наемников, сражавшихся на стороне персов при Иссе; кроме того, к нему примкнул остаток персидского флота, крейсировавший в Эгейском море. Македонские военачаль­ники, разумеется, не могли оставаться безучастными зрите­лями этих событий; они послали подкрепления критским общинам, не желавшим переходить на сторону Агиса, а вес­ною 331 г. главный македонский флот вышел в море под на­чальством Амфотера, чтобы освободить остров от спартан­ского владычества.

Таким образом, дело все-таки дошло до войны между Македонией и Спартой. Агис зашел уже слишком далеко, чтобы возвращаться назад; да он и не хотел отступать. Раз война была неизбежна, — лучше было вести ее теперь, пока Дарий еще не был побежден. Итак, Агис открыл в Пелопон­несе наступательные действия; выступивший против него под начальством Коррага македонский отряд был уничто­жен, после чего Элида, большая часть Аркадии и почти вся Ахея перешли на спартанскую сторону. Исконные враги Спарты — Мессена, Мегалополь и Аргос — остались, ко­нечно, верны Александру; коринфян удерживал от отложе­ния стоявший у них македонский гарнизон. Теперь стремле­ние к освобождению от македонского ига обнаружилось и вне Пелопоннеса, даже в Фессалии и Перребии. Но Афины, чей голос имел решающее значение, держались нейтрально. Здесь хорошо понимали, что с тех пор, как все морские силы персидской монархии перешли в распоряжение Александра, аттический флот далеко уступает македонскому; а начать борьбу при таких условиях было бы явным самоубийством. Радикалы по обыкновению, не справляясь с реальным соот­ношением сил, — требовали, разумеется, перехода на сторо­ну Спарты. Положение Демосфена ввиду этой оппозиции было очень затруднительно; как угорь, извивался он на три­буне и, совершенно против своего обыкновения, сыпал на­пыщенными фразами; однако ему все-таки удалось удержать народ от необдуманных решений. В Тир к Александру было отправлено посольство с поручением уверить царя в предан­ности Афин, и Александр ответил на эту предупредитель­ность отпущением на волю взятых в плен при Гранике афин­ских граждан. Но в то же время он распорядился отправить в Эгейское море 100 финикийских и кипрских кораблей для подкрепления эскадры Амфотера, которая таким образом была доведена до двухсот шестидесяти триер; эта мера была, очевидно, рассчитана главным образом на то, чтобы нагляд­но показать Афинам безусловное превосходство морских сил царя.

На первых порах Антипатр не был в состоянии подать помощь тем из пелопоннесских государств, которые оста­лись верны Македонии. Дело в том, что как раз около этого времени Мемнон, македонский наместник Фракии, опираясь на воинственных обитателей страны, восстал против прави­теля монархии, которому он был подчинен, и Антипатр был вынужден для подавления мятежа выступить в поход со всеми своими силами. Вследствие этого Агис мог свободно действовать в Пелопоннесе: он немедленно приступил к оса­де Мегалополя, который храбро защищался, но, ниоткуда не получая помощи, скоро оказался в критическом положении. Ввиду этой опасности Мемнон и Антипатр помирились; Мемнон остался наместником Фракии, и Антипатр получил возможность обратиться против Греции. Движение в Фесса­лии было быстро подавлено; Антипатр стянул к себе контингенты своих греческих союзников и во главе 40-тысячной армии осенью явился в Пелопоннесе, как раз в ту минуту, когда Мегалополь уже был готов сдаться Агису. Спартан­ский царь, имевший в своем распоряжении лишь около 20 тыс. человек, принужден был снять осаду и удалиться на высоты, лежавшие к югу от города. Здесь напал на него Ан­типатр. Спартанцы не посрамили своей древней воинской славы; притом, на их стороне было преимущество крепкой позиции; но в конце концов численный перевес доставил победу македонянам. Царь Агис III пал и с ним 5300 человек его войска; однако и Антипатр понес очень тяжелый урон (осенью 331 г.).