Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди

В воскресенье, 15 ноября, в Москве академик Андрей Сахаров и два других известных советских физика — Андрей Твердохлебов и Василий Чалидзе — известили иностранных журналистов о создании ими в Советском Союзе Комитета по правам человека. В разосланном ими письме излагались цели комитета. Главная — содействовать властям в деле создания и осуществления гарантий прав человека. В письме имелась и одна оговорка — Комитет по правам человека отказывается иметь какие бы то ни было связи с зарубежными организациями, вредящими Советскому Союзу. Создание этого Комитета как бы провело водораздел между двумя течениями в диссидентском движении Советского Союза: если одно из них (яркий представитель — историк Андрей Амальрик) считало советский режим насквозь гнилым, непригодным к жизни, то другое (Сахаров, Чалидзе и др.), наоборот, — верило в жизнеспособность режима, поддающегося реформированию.

В этот же день в Никозии сборная Советского Союза по футболу играла отборочный матч чемпионата Европы со сборной Кипра. Наши играли в обновленном составе, поскольку сразу пять игроков закончили свою карьеру в сборной: Анзор Кавазашвили, Юрий Пшеничников, Геннадий Логофет, Валентин Афонин и Виктор Серебряников. На их место пришли молодые игроки, среди которых самым заметным был полузащитник Виктор Колотов. Он был приглашен в сборную из команды второй лиги "Рубин" (Казань), но с самого начала заиграл в ней так уверенно, словно играл в сборной всю жизнь. Вот и в том матче на Кипре он первым "распечатал" ворота соперника. Затем еще по мячу забили Еврюжихин и Шевченко (Виталий Шевченко — однофамилец теперешней звезды "Милана" Андрея Шевченко — был самым молодым в сборной, и ему прочили мировую славу, но ошиблись — он и режим частенько нарушал, и тренерские установки игнорировал, в итоге так и не загорелся в полную силу). Киприоты смогли огорчить нашего вратаря всего лишь однажды. Итог матча 3:1 в нашу пользу.

В понедельник, 16 ноября, представительная делегация советских кинематографистов приехала в Париж, чтобы участвовать там в Неделе советских фильмов. Среди приехавших сплошь одни режиссеры. Каждый привез на Неделю по одному своему фильму: Шукшин — третью новеллу из "Странных людей", Панфилов — "Начало", Герасимов — "У озера", Чухрай — "Память". Показ начался вечером того же дня фильмом "У озера".

Однако вернемся в Москву. В здешних кинотеатрах в первой половине ноября состоялись следующие премьеры: 2-го — историко-революционный фильм узбекского режиссера Али Хамраева "Чрезвычайный комиссар" с Суйменкулом Чокморовым, Арменом Джигарханяном и Сергеем Яковлевым в главных ролях; с 14-го начала свое шествие детская комедия Ролана Быкова "Внимание, черепаха!"; с 16-го — югославский боевик Хайрудина Крваваца про партизанскую войну 1944 года "По следу Тигра" с кумиром тогдашней советской детворы Батой Живойновичем в главной роли (после выхода фильма на экран песня "О, Белла, чао" получила второе рождение).

Кино по ТВ: "Сказка о Мальчише-Кибальчише", "Неподсуден" (1-го), "Дорогой мой человек", "Виринея" (2-го), "Белеет парус одинокий" (3-го), "Крах" (3 — 4-го), "Выстрел на перевале Караш", "Сердца четырех" (4-го), "Повесть о чекисте" (5-го), "Орлята Чапая" (6-го), "Тихий Дон" (6-8-го), "Анютина дорога" (7-го), "Тренер", "Влюбленные" (8-го), "Ко мне, Мухтар!", "Хозяин тайги" (9-го), "Ну и молодежь!", "Я шагаю по Москве" (10-го), "Испытательный срок" (11-го), "Как избавиться от Геленки" (12-го), "Ребята с Канонерского", "Два капитана" (13-го), "Дубровский", "Это было в разведке", "Взрыв после полуночи", "Про Клаву Иванову" (14-го), "Мужской разговор", "Берегись автомобиля", "Золотой эшелон" (15-го) и др.

Из театральных премьер первой половины ноября назову следующие: "Эдит Пиаф" в Театре им. Моссовета (4 ноября; в главной роли — Нина Дробышева), "Артем" в Театре им. Вахтангова (6-го), "Дурочка" в Театре киноактера (12-го), "Зимняя баллада" в Театре им. Маяковского (14-го).

И, наконец, эстрадная афиша. 9-11-го в Государственном театре эстрады поет любимец советских женщин испанский певец Мичел; 13-15-го в "Октябре" царствует не менее любимый слабой половиной Союза Эмиль Горовец с программой "Эстрадные песни народов мира".

А теперь вновь перенесемся в Париж на Неделю советских фильмов. Вечером 17 ноября там демонстрировался фильм Глеба Панфилова "Начало". Вот как сам режиссер вспоминает об этом:

"Шукшин в те дни ходил в бороде Степана Разина, в кепочке массового пошива и в плаще неизвестного происхождения. Помню, перед демонстрацией нас угощали каким-то замечательным, сверхмарочным шампанским — из подвалов времени. Вкуса не помню — так волновался. А Вася и вовсе не пил. Он вообще в то время дал зарок не пить ни капли и слово свое сдержал до самой смерти. Потом рассказывал, что однажды пошел со своей маленькой дочкой гулять. Встретил приятеля, зашли на минуту отметить встречу. Дочку оставили на улице. И забыли. А когда вышел из кафе, дочки не оказалось. В ужасе он обегал весь район. Что пережил — не рассказывал, но, по-видимому, это его так потрясло, что он поклялся никогда больше не пить, что и выполнил…

В тот вечер мы мало, вернее, почти совсем не разговаривали. Это был небольшой зал, всего на 300 человек, но с очень строгим, взыскательным зрителем, о котором может мечтать любой режиссер. Когда начался просмотр, незаметно, не сговариваясь, мы отсели друг от друга. Расстояние между нами увеличилось.

Картина моя вроде бы понравилась. Люди подходили, что-то очень дельное говорили, поздравляли, обнимали даже. Вася стоял задумчивый, тихий, но ко мне не подошел, и настроение у меня резко испортилось; мне было абсолютно ясно: фильм ему не понравился, и это сразу омрачило всю радость премьеры. Сейчас мне могут и не поверить, сказать, что кокетничаю. Но думаю, что многие поймут, как важно было для меня, в кино начинающего, признание Шукшина. После, в каком-то ресторане, не помню каком, но очень знаменитом и дорогом, нас, естественно, угощали устрицами. Вася прикасался к прославленному литературному деликатесу с брезгливым ужасом, очень похожим на отвращение ребенка к опостылевшей манной каше. А потом кротко спросил: "Нет ли в этом ресторане чего-нибудь жареного, оно все же поспокойнее будет". В другом ресторане с экзотическим русским колоритом молодящаяся цыганка Рая дотанцовывала свою безумную шалую жизнь под цыганскую песню на русском языке, отчего повеяло на нас нездешней степной грустью. Вася сидел задумчивый и поникший. О чем он думал — не знаю, но на цыганку Раю смотрел с такой несокрушимой печалью, что я отвернулся — вроде не имел права видеть что-то его личное, глубоко интимное с ним происходящее.

Потом нас снова куда-то везли, снова кормили, поили, ублажали, представляли, а когда привезли в гостиницу передохнуть перед ночным выступлением, мы поняли, что тяжело заболели. Хуже всех было Васе. На его желтом лице не было ни пятнышка жизни. Естественно, мы тут же подумали, что это холера (это был год, когда в Астрахани была вспышка холеры), а прививку нам сделали в день отъезда. Григорий Наумович Чухрай, член нашей делегации, взял себя в руки и сказал, что он все равно поедет, потому что впереди нас ждал ресторан "Григорий Распутин". Но нам с Васей было не до "Распутина". Я поднялся к нему в номер, он вышел из ванной — худенький, безмускульный, с телом отрока, который никогда не занимался спортом. Я вдруг отчетливо увидел его сидящего допоздна с керосиновой лампой (ведь он был мальчиком военного детства) над толстой, почему-то обязательно толстой и очень популярной книгой. И я увидел его, сегодняшнего, ссутулившегося над другой, уже своей книгой…