Озеро Хасан. Год 1938.

Через несколько дней нас, молодых лейтенантов, приняли командир и комиссар бригады. Они внимательно каждого выслушали, расспросили о первых впечатлениях, о том, как устроились, какие встретились трудности. В заключение и командир, и комиссар, еще раз напомнив об обстановке, посоветовали с полной серьезностью, с чувством высокой ответственности отнестись к выполнению каждой учебно-боевой задачи. У нас неспокойно. Японцы проявляют большую активность на границе, сосредоточивают силы. Можно ожидать любой провокации.

Буквально через несколько дней после этого разговора мы узнали, что 29 июля японские самураи, нарушив государственную границу, атаковали сопки Безымянная и Заозерная. Советские пограничники дали достойный отпор агрессорам. Однако ни у кого не было уверенности в том, что враг не предпримет новую авантюру. И эти опасения подтвердились.

Бригаду подняли по тревоге рано утром. В то время к тревогам нам было не привыкать: проводились учения, отрабатывались нормативы и каждый выезд в поле предварялся тревогой, но на этот раз не было проверяющих, записывающих в блокноты наши недостатки. Экипажи подготовили машины к выходу, ждем указаний. Прибывший вскоре из штаба командир роты старший лейтенант Казаков поставил задачу: предстоят большие учения, бригада выдвигается в заданный район. Мы на картах уточнили маршрут движения, особенности марша, нанесли пункты остановок для осмотра техники и отдыха. День обещал быть жарким: на машинах, кронах деревьев, на не успевшей еще пожухнуть траве лежала обильная роса, в капельках которой мириадами искр засверкало восходящее над перелеском солнце. Засуетились, зачирикали в кустах воробьи, в недалеком перелеске пропела иволга — природа просыпалась ото сна, радуясь наступающему утру, представ перед нами во всей своей красоте. Сердце радовалось от необозримого приволья родного края, где живем, служим, выполняем свой партийный и воинский долг.

Вскоре поступила команда: «Заводи!» Механик включил двигатель, и мы, соблюдая установленный порядок, двинулись из лагеря. Сизый дым от работающих на малых оборотах двигателей медленно поднимался вверх, смешиваясь с рассеивающимся туманом.

Наконец лагерь остался позади, колонна танков выбралась на грунтовую дорогу и, добавив скорость, двинулась вперед. Мы догадывались, что коль маршрут на юг, то, значит, в район озера Хасан.

Примерно часов в 8 утра перешли вброд маленькую речушку и стали двигаться по узкой, извилистой, с постоянными подъемами и спусками проселочной дороге. Часов в 9 утра остановились. Привели себя в порядок, позавтракали, осмотрели технику, устранили выявленные на переходе неполадки, замаскировали машины, отдохнули. С наступлением темноты — в путь.

На следующей дневке в батальоне состоялся митинг. Командир батальона майор Меньшов и комиссар старший политрук Туляков выступили перед личным составом и сообщили, что мы идем выполнять боевую задачу: выбить самураев с советской земли в районе озера Хасан.

Смотрю на людей: хоть и так догадывались, куда идем, но после официального сообщения лица посуровели, брови нахмурены, чувствуется, что сердца их кипят гневом и ненавистью к подлым захватчикам. Выступившие на митинге офицеры, в том числе и я, младшие командиры, красноармейцы говорили о своей готовности с честью выполнить приказ Родины, о том, что танкисты не подведут в бою, будут действовать смело и решительно.

Вспоминая сегодня тот митинг, поведение моих товарищей в боевой обстановке, хочу подчеркнуть большую роль партийно-политической работы. В результате ее каждый из нас умом и сердцем понял, какая ответственная задача возложена на наши плечи, почувствовал себя гражданином великой свободной страны, сыном единой дружной семьи, для каждого из нас понятие Родины стало конкретным, реально ощутимым, предметным. Родиной был вот этот край, дорога, речушка, это небольшое озеро с окружавшими его высотами, которые японские захватчики пытаются отторгнуть от нашей земли. Я вспоминаю тот митинг и думаю о том, что ведь никто из нас еще не был в бою, но каждый хорошо знал, как воевали наши отцы в гражданскую, как сражались советские люди в интернациональных бригадах в Испании, представлял жестокое лицо поднимающегося на Западе и Востоке фашизма и крепко, как священную заповедь, помнил слова популярной в то время песни: «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим…»

Вспоминается живая индивидуальная работа с каждым из нас, которую в ходе марша вели комиссар батальона Туляков и секретарь парторганизации Дроздов. И днем, и ночью они встречались с командирами рот, взводов, с экипажами, интересовались всем и знали об офицере и бойце буквально все, настраивали воинов на боевой лад.

Последний переход к Хасану был особенно трудным. Как я уже писал, непосредственно в этом районе не было даже сколько-нибудь пригодной проселочной дороги. Ночь выдалась темная, шли с погашенными фарами, и только сзади тускло мерцали фонарики. От чрезмерного напряжения у механиков-водителей костенели руки. К утру подошли к бухте Экспедиции и начали переправляться вброд. По обеим сторонам брода были расставлены вехи. Впечатление сказочное, особенно когда вышли на середину. Берега в дымке и еле видны — такое впечатление, что колонна танков идет вплавь. А вскоре появились разрывы зенитных снарядов в небе. Все почувствовали боевую обстановку, стали более настороженными и более сосредоточенными, подтянутыми. Я не утверждаю, что это закономерность, но заметил, что и в боях на Хасане, и в Великую Отечественную, и в послевоенное время экстремальные условия у большинства людей, естественно, повышали чувство ответственности.

Итак, вторая механизированная бригада прибыла в район озера Хасан, где уже шли боевые действия, но противник еще не был выброшен с захваченной им советской территории.

В середине дня до нас было доведено решение вышестоящего командования о том, что 2-й танковый батальон придается 40-й стрелковой дивизии, которая наносит удар с юга в полосе между государственной границей и озером Хасан. 3-й танковый батальон был придан 32-й стрелковой дивизии, наступавшей с севера. Мы готовили к бою оружие, технику, пополняли боеприпасы, заправлялись горючим.

В экипажах и подразделениях проводились беседы с личным составом. Командиры и политработники рассказывали подчиненным, как следует действовать в атаке, чтобы успешно решить поставленную задачу. Из рук в руки передавалась выходившая в бригаде многотиражная газета «Боевой смотр», в которой описывались действия танкистов, принимавших участие в боях 2 августа. Особенно запомнилась заметка о действиях в бою экипажа танка Т-26, которым командовал комсомолец М. Баранов. Его танк прорвался к проволочному заграждению японцев, уничтожая огневые точки врага, сдерживавшие наступление нашей пехоты. Огнем своей пушки Баранов подавил две пулеметные точки, но неожиданно танк остановился — засел в болоте. Небольшая группа японцев, незаметно подобравшись к машине, подожгла ее резиновые катки.

— Нет, гады, советские танкисты не сдаются! — крикнул Баранов, стремительно выпрыгнул из машины, в упор расстрелял опешивших самураев. С помощью башенного стрелка сбил пламя. Подоспевший тягач вытянул танк из болота, и он снова двинулся на врага.

Газета рассказывала также о мужестве и отваге пограничников, пехотинцев, артиллеристов, летчиков, призывала действовать так, как они…

После того, как действия 40-й стрелковой дивизии 2-го августа не привели к успеху, командование решило вывести из боя ее главные силы. 118-й стрелковый полк под прикрытием одного стрелкового батальона и роты танков к 14 часам 40 минутам 3 августа отошел к высоте 62,1.

Японцы пытались организовать преследование 119-го стрелкового полка, отходившего в другой район. Но враг встретил решительное сопротивление. Путь ему преградили и танки 32-го танкового батальона. Самураи были вынуждены отказаться от своего замысла: очень уж большими были потери. К 15 часам 3 августа дивизия сумела выйти из боя и сосредоточиться в указанном районе. До 5 августа бойцы и командиры соединения занимались ремонтом боевой техники, пополняли боезапас и продовольствие, готовили оружие к новым боям.