Тимур-завоеватель и исламский мир позднего средневековья

Совершенно безнадежное положение Хорасана вынудило великого хана Мункэ (прав. 1251-1260) наконец позаботиться о его улучшении. Налог, уже введенный в Мавераннахре, названный «кубкуром»29, распространился теперь и на Хорасан. Все лица, которые должны платить налог, облагались им соответственно своему имуществу и платили только один раз в год определенный взнос в размере от 1 до 5000 дирхам. Из поступления оплачивались расходы на войско, почту и посланников30. До тех пор было, очевидно, принято, чтобы казначеи брали по собственному усмотрению деньги и для тех целей собирали дополнительные средства. Мункэ принял дальнейшие меры, чтобы упорядочить запутанные дела Ирана31.

Местами заботились о восстановлении. Но источники свидетельствуют только о мерах, которые были полезны определенным местам и зависели от капризов власть имущих. К такого рода благоприятным местам сходились оставшиеся в живых люди. Коргез, с 30-х годов наместник Хорасана, выбрал Тус для своей резиденции. Но город не представлял уже собой ничего, кроме своего имени. В нем не было и 50 жилых домов, и те стояли кое-где. На территории местного рынка бурно рос кустарник. Коргез велел соорудить здание для городской кассы и заложить сады. Так как наместник поселился в Тусе, отовсюду стали приходить люди. Сановники строили виллы, был восстановлен базар, привели в исправность поместья. За неделю, пишет Джувейни, цены на землю повышались в сотни раз32. И Хулагу, на службе у которого с весны 1256 г. был Джувейни, способствовал восстановлению. В своем походе проезжал он через Хабушан, местечко к северу от Нишапура, которое с вторжением монголов лежало в развалинах. Оросительная система не работала. «Я купил уже раньше, — заметил Джувейни, — четверть этого местечка у его жителей»33. Так как он наблюдал интерес правителя к восстановлению, то рассказал ему о разрушении местечка. Правитель воспринял это милостиво и выдал ярлык на начало ремонта подземной оросительной сети, строительство домов и базара, обеспечение пропитания, с тем, чтобы не все издержки покрывались за счет верноподданных. Усилия увенчались успехом. Бывшие местные жители, а также и чужие издалека собрались здесь. Визирь Хулагу Саиф ад-Дин Битигки пожертвовал 3000 золотых динаров, чтобы восстановить одну разрушенную святыню и мечеть, от которой остались только стены34.

Несмотря на все это не ошибешься, если представишь жизнь Хорасана, да и всего Ирана в тот период и в последующие десятилетия как необычайно убогую. Толковые распоряжения некоторых монгольских сановников, кажется, всегда соблюдались лишь короткое время; так и не наступило настоящее восстановление. Рашид-ад-дин рисует мрачную картину обстановки в Иране до реформ ильхана Газана (прав. 1295-1304). Конечно, он хочет особенно ярко высветить на таком фоне достижения правителя, которому служил. Но многие детали, которые он описывает, очень красноречивы. Произвол сборщиков налогов остался, в основном, необузданным и вызывал такую правовую неразбериху, что экономическая жизнь почти пришла в упадок, и каждый, кто только находил возможность, скрывался от начальства35. В некоторых областях сборщиков налогов и их пособников было так много, что на одного верноподданного приходилось их двое36. И миссии, ставшие из-за частых ревизий корма для скота и продуктов питания тягостной ношей, переродилась снова около 1290 года в санкционированный разбой. Как только в некоторых местностях появлялись чужие, люди все бросали и начинали искать место, где они могли бы спрятаться. Полагали, что могут спрятаться от посланников, если оставить открытой подземную дыру как единственный вход в дом. Настоящие двери все равно вряд ли еще имелись. «Посланники» уже давно их сожгли37. Уличный мусор не топтали так, как верноподданных, говорит Рашид-ад-дин. Чтобы облегчить страдания населения, Газан наконец велел поколотить эмира и сановников, которые били верноподданных. Газан воскресил в памяти эмира, что те измученные верноподданные все имели статус «сообщников», а не врагов. «Если вы убивали и мучили жен и детей верноподданных, то вспомните, как сильно мы любили своих жен и детей, — и они чувствуют то же самое к своим любимым, это тоже потомки Адама»38.

В конце своих размышлений о реформах Газана и об их неотложной необходимости Рашид-ад-дин включает несколько общих рассуждений о последствиях вторжения монголов. Он сравнивает его с победным шествием Александра и отмечает различия между обоими событиями. Александр странствовал по всему миру после подавления Ирана двенадцать лет и умер еще молодым человеком под Вавилоном. Он нигде не останавливался на долгое время, он не оставил потомства. Возможно, поэтому побежденные им страны сразу после его отъезда снова вернули свою независимость. Им не навязывали наемников или родственников завоевателя в качестве наместников. Из-за отсутствия династических связей немедленный распад империи на государства диад охов был неотвратим. Совсем иначе обстояли дела с Чингисханом. Он не торопился умиротворить на свой манер завоеванные мечом страны, так что они не могли быстро стряхнуть «сообщество». Разрушение городов и сокращение населения были средствами, которыми он укреплял свою власть39. Уже прежде Рашид-ад-дин объяснял при описании жизни Чингисхана, на чем основан успех этого человека: он поломал старый обычай держать наготове захваченных в бою пленных для выкупа40. Только уничтожение врагов гарантирует продолжительность власти41.

Рашид-ад-дин называет без колебаний ужасающие потери среди населения, которые вызвало такое стремление к безопасности. Туркестан почти обезлюдел; города на северо-востоке — Балх и Герат, в будущем столица средней части Ирана, а также на западе — Гандж, Ардабил, Мосул и Багдад были почти стерты с лица земли. Еще хуже было с пограничными областями, через которые много раз проходили воинские массы. Такие области были полностью разорены. Рашид-ад-дин упоминает Уйгуристан, который во второй половине тринадцатого столетия попал в зону влияния великого хана, потомка Угедея; то же испытала страна между Дербентом и Ширваном, а также юго-восточная Анатолия, области вокруг Харрана, Эдессы и Серуга и местечки по обе стороны верхнего Евфрата, то есть пограничные регионы между империями Золотой Орды и мамлюков. Как в Иране, так и в Туркестане были бесчисленные покинутые селения. Лишь одна десятая часть когда-то возделываемой земли была обработана: «И если иногда, под настроение, начинали застраивать какое-либо место, как, например, Хулагу и ильханы Абака (прав. 1265-1282), Аргун (прав. 1284-1291) и Гейхату (прав. 1291-1295), которые построили дворцы и распахивают лежащую вокруг землю, создают базар или основывают и заселяют город, или запускают оросительный канал, то многие другие провинции продолжают лежать в руинах. Деньги были растрачены, их никто и не считал; многих подданных согнали из других провинций, но ни одно из тех мест не расцвело и не развилось, что мы можем увидеть собственными глазами. И можно себе представить, какую маленькую часть составили бы эти предприятия, даже если бы они удались, в сравнении с разрушениями!» Снова восхваляет Рашид-ад-дин своего господина ильхана Газана, который поощрял восстановление оставленных пахотных земель; всем, кто хотел переселиться, обещал он правовую безопасность; налоги, которые должны были вноситься в зависимости от урожая, были установлены на долгие годы42. Ранняя смерть Газана не позволила сделать реформы эффективными. Предосудительная и незаконная практика сборщиков налогов вызвала новое бегство из страны. Политическая путаница, в которой в первые десятилетия четырнадцатого века пала империя ильханов, окончательно уничтожила то, что было начато при Газане43.

После того как Газан перешел в ислам, он старался удовлетворять культовые потребности мусульман. Во всех местечках велел он строить мечети и сооружать маленькие бани, в которых должны были совершаться предписываемые омовения44. Можно из этого заключить, что в опустошенных странах было затруднено практическое исполнение ислама, о котором должно было заботиться начальство. Газан связался с мусульманскими учеными и сановниками, которые навещали его по официальным поводам45. И все же нельзя оспаривать, что вместе с большими городами, такими как Нишапур или Мерв, были также уничтожены те исламские ученые, которые там жили в течение столетий. В завоеванных монголами частях исламского мира оборвалась та традиция, которую власти и общество хотели сформировать по образцу, приобретшему свою убедительную силу разумным использованием примера, данного Пророком в его действиях и изречениях. Не то чтобы Сунна Мухаммеда там была предана забвению, по ее переводчики и толкователи с тех пор формировали в своих интересах мышление народа и правящей верхушки, а люди, нередко с гордостью указывающие на свое происхождение от посланника Бога, прежде всего претендовали на руководящую роль, что лежало по другую сторону Мудрости и на что едва ли отважились бы носители истинной исламской культуры46. Шафий ас-Субки (1327-1370), котор-ый происходил из семьи каирских ученых и там и в Дамаске занимал высокие посты, составил обширный биографический лексикон своей правовой школы. В нем он перечисляет страны, в которых она особенно привилась. О Нишапуре и Мерве, этих восточных цитаделях, он должен был говорить в прошедшем времени, да и на всем Востоке были когда-то знаменитые шафииты в городах, «которые радовали глаз и сердце, пока Бог не определил, что появляется Чингисхан...»47