Горький дым

Андрей Николаевич Мерцалов

* * *

Горький дым

В советское время традиционной темой изучения для многих историков была героика войны. Откровенное идеологическое давление, отсутствие важных источников и эксплуатация истории в интересах власти не позволяли исследовать негативные аспекты деятельности РККА и Ставки Верховного главнокомандования. Даже самая невинная критика быстро попадала под обстрел бдительных политических цензоров. Однако и после ликвидации СССР в освещении военного прошлого возобладали односторонние тенденции. Одни, благоразумно вычеркнув роль ВКП(б), выступают в роли охранителей слегка подкорректированных советских стереотипов. [1] Другие, заимствуя готовые схемы из право-консервативной литературы Запада, отождествляют политику СССР и нацизма, а поступь Красной Армии сводят почти сплошь к одним преступлениям. [2] Наш собеседник, прошедший всю войну от Москвы до Берлина, доктор исторических наук А. Н. Мерцалов относится к небольшой группе ученых, которых нещадно «бьют» и те и другие.

— Андрей Николаевич, как Вы объясните подобное отторжение Ваших критических публикаций?

Думаю, что это связано с неразвитостью военной историографии. Подавляющее большинство военных историков — самоучки. Они не владеют теорией, и многие истины открывают для себя заново. Эти авторы живут в плену культов, иллюзий и не умеют работать с источниками, а к мемуарам военачальников относятся с благоговением. Для них действия политических и армейских вождей, особенно в военные годы, образцы «священной» гордости, находящиеся вне критики. Поэтому любую научную критику они клеймят как покушение на родину.

— Под культами Вы подразумеваете Г. К. Жукова и его «Воспоминания и размышления»?

Не только. Некоторые по-прежнему превозносят И. В. Сталина, преувеличивают роль церкви или репрессивных органов. Что касается книги Жукова, то из нее неоправданно сделали своего рода «библию» войны, хотя сейчас уже доподлинно известно, что «воспоминания» маршала писали разные люди. Редакторы и цензоры вставляли и изымали целые куски текста. Выяснить, что конкретно писал сам Жуков, сложно. Для этого нужен графологический анализ оригиналов рукописи.

— Нам не уйти от одного принципиального вопроса. Вы известны своими резкими публикациями против культа Жукова. Некоторые организации ветеранов даже заявляли, что привлекут Вас к суду за покушение на «святыню». Другие приписывают Вам какие-то личные мотивы для неприязни к маршалу.

Таковых вовсе нет. Будучи историком, посвятившим всю свою жизнь изучению войны, я не могу беспристрастно наблюдать за созданием очередного культа. Из Жукова пытаются сделать «единственного», «наиболее выдающегося полководца», который будто бы «спас страну» и «выиграл войну». Это не согласуется с существующими научными знаниями. Апологеты тезиса «Где Жуков — там победа» не только сознательно замалчивают неудачи Жукова и проигранные им сражения, но и не понимают главное: всей полнотой власти обладал один Сталин. Жуков был его военным заместителем и несет часть ответственности за пороки руководства. При всех волевых качествах маршала многие черты его характера отнюдь не благоприятствовали успеху дела. Жестокий принцип достижения цели «любой ценой», грубость, неоправданное упрямство, лживость и капризное поведение свойственны и Сталину, и Жукову. Кстати, мои оппоненты благоразумно отказались от судебных исков, так как культ Жукова паразитирует на историческом невежестве общества и засекреченности важных документов. Любой суд приведет к огласке скрываемых материалов, что окончательно развенчает миф о «первых маршалах».

Мне кажется, надо учитывать политическую подоплеку культа. В условиях стремительного разрушения советской системы далеко не все герои пришлись ко двору рыночных перемен. Утеря привычных идеалов вносила разброд в ряды ветеранов и постоянно подпитывала оппозиционные настроения. Важно было найти такую фигуру, которая бы не только устроила Кремль и большую часть участников войны, но и помогла примирить старшее поколение с новой исторической действительностью, снять часть психологического напряжения от обнищания и разрухи. В этот образ удачно вписался Жуков. Неудивительно, что для многих ветеранов его возвеличивание равносильно признанию их законных заслуг. Соответственно, «непорочный» образ маршала превратился в своеобразный идеологический бастион: «Всё и так очернили, а Жукова не трожь!»

Восприимчивость части населения к обожествлению исторических фигур свидетельствует о незрелости гражданских институтов и застарелых болезнях общества. Символично, что апологеты Жукова даже худшие его качества — грубость и жестокость — преподносят как достоинства, что, в свою очередь, созвучно настроениям современной России. Если командир или начальник нецензурно выражается, многие считают, что он умеет командовать. Грубит? Следовательно, волевой, имеет собственное мнение. Жесток? Значит, за ценой не постоит и всегда выполнит поставленную задачу.

Политическая конъюнктура в трактовке событий войны, несомненно, присутствует до сих пор, и не только в России. Однако наука должна быть выше политических, классовых и прочих пристрастий. Любой культ — это искажение, которое мешает людям адекватно воспринимать историю собственной страны. Добавлю, что культ создают не только для ветеранов, но и для молодых.

— Подчеркивая порочность сталинистского военного руководства, Вы вслед за Н. Г. Павленко, [3] выделяете среди его основных черт некомпетентность, жестокость и бюрократизм. Чем в таком случае Вы отличаетесь от прозападных консерваторов, тоже критикующих Сталина?

Эти авторы бьют наотмашь, не видят или не хотят видеть никаких полутонов. Только белое или черное. Для них нет разницы между Гитлером и Сталиным, а если плох Жуков, то соответственно плохи и все командиры РККА. Подобный метод описания советской истории также ведет к искажениям. Мы же с единомышленниками пытаемся объяснить читателям, что в советском обществе существовали, переплетались и боролись различные тенденции развития, что весьма характерно и для Красной Армии. Да, был Сталин с его самодурами типа Л. Мехлиса и Л. Кагановича и военными, готовыми ценой любых потерь выполнить волю капризного вождя. Но были Б. Шапошников и А. Василевский, К. Рокоссовский и Н. Воронов, К. Мерецков и Л. Говоров. По характеру не все эти талантливые полководцы были тираноборцы, но своим командованием они олицетворяют гуманистическую традицию в армии. Им свойственно стремление воевать малой кровью, беречь жизни солдат. Они противники грубости и хамства. При планировании операций руководствовались военной теорией. Обратите внимание, что, к примеру, хорошее отношение и добрая память о Рокоссовском сохраняется в обществе без всякого нажима, без помощи власти и организации всевозможных фондов.

— Трудно отрицать, что некомпетентность связана с незнанием военной теории. Именно в этом Вы упрекаете Сталина и многих его выдвиженцев. Однако в какой степени мыслители прошлого могли помочь Сталину в 1941 году? Согласитесь также, что у военных теоретиков можно найти массу противоречивых суждений, которые при желании трактуются по-разному. К примеру, К. Клаузевиц не верил, что теория способна стать «руководством к действию». По его мнению, «талант и гений действуют вне закона», а «правила не только пишутся для дураков, но и сами по себе должны быть глупыми».

Новая военная техника не меняет сущности многих выводов теории. В этом смысле «война моторов» 1941–1945 годов не является исключением. Политик, пренебрегающий военной теорией и не желающий извлекать уроки из опыта войн, вынужден будет оплатить (если уцелеет) «учебу» собственной кровью, поражениями и крупными потерями, что в итоге и произошло со Сталиным. Что касается противоречий и двусмысленных формулировок в трудах иных классиков, то надо уметь отличать зерна от плевел. Для этого существует наука, ученые, Генштаб и его академии. Особо необходимо остановиться на роли Клаузевица. Этот прусский монархист и шовинист, пропагандист «неограниченной войны», апологет крайней жестокости и насилия до сих пор почитается в России, хотя и не создал цельного учения. Незавершенную и путаную книгу «О войне» сам автор называл «бесформенной грудой мыслей». Бросается в глаза несогласованность ее частей, взаимоисключаемость выводов и суждений. Чудовищная идея «абсолютной войны» пришлась ко двору многих диктаторов. Не случайно в идейно-политическом отношении воззрения Клаузевица оказались близки гитлеризму. Известный британский исследователь Лиддел Гарт полагает, что пруссак вообще «не внес каких-либо новых и ярких прогрессивных идей в тактику и стратегию». Добавим, что Клаузевиц еще и плагиатор. Он заимствовал и перефразировал многие мысли Антуана Анри Жомини (1779–1869), не ссылаясь на него. Выходец из Швейцарии, бригадный генерал французской армии Жомини перешел от Наполеона к Александру I и свыше 50 лет верно служил России. Ныне генералы его забыли, но его влияние на военную мысль колоссально. Именно Жомини, как ученый и гуманист, был главным оппонентом Клаузевица. Его идеи нашли развитие в трудах Г. Леера, Д. Милютина, А. Свечина и др. Жомини является основателем логистики, которая вышла за военные пределы и получила широкое развитие как учение о формировании и руководстве людскими, материальными, финансовыми и информационными потоками. [4]