Мотив меча, брошенного в озеро: Смерть Артура и смерть Батрадза (ЛП)

Жоэль Грисвар

Мотив меча, брошенного в озеро:

СМЕРТЬ АРТУРА И СМЕРТЬ БАТРАДЗА

Перевод с французского Тамерлана Камболова1

В вечер битвы при Солсбери [Salesbiéres] только три человека остались в живых: Лукан Виночерпий [Lucan le Bouteiller], Грифлет [Girflet] и смертельно раненый Артур [Artur]. Вместе они удаляются от места побоища и верхом направляются к морю. После ночи, проведенной в молитвах в Черной Часовне, Артур могучим объятием душит своего виночерпия. В отчаянии старый король уезжает в сопровождении Грифлета. К полудню они достигают моря. Там Артур приказывает своему верному спутнику бросить королевский меч Эскалибор [Escalibor] в озеро, расположенное в некотором отдалении на холме. Дважды Грифлет изощряется в том, чтобы обмануть своего господина: сначала он бросает в воду свой собственный меч, а затем ножны от Эскалибора. Король, владевший тайным знанием, не дает себя провести. Грифлет вынужден подчиниться: и тогда он увидел, как из озера появилась рука, схватила Эскалибор, потрясла им три или четыре раза, затем исчезла. По рассказу Грифлета Артур понимает, что его смерть близка, и приказывает ему быстро удалиться. Скрепив сердце, Грифлет подчиняется, но начавшийся дождь заставляет его укрыться под деревом; оттуда он видит, как по морю плывет корабль, а на его палубе множество дам, среди которых он узнает Моргану [Morgain], сестру Артура. Король, сидевший на берегу, встает и поднимается на борт вместе со своим конем и оружием. Корабль быстро выбирается в открытое море. Грифлет, вернувшись на берег, проводит в стенаниях остаток дня и всю ночь. Три дня спустя он обнаруживает в Черной Часовне могилу Артура, тело которого было принесено туда таинственными дамами. Сокрушенный тоской, он переживает своего хозяина всего на восемнадцать дней.

Более полувека этот грандиозный финал Смерти Артура [Mort Artu] будоражил умы столь же сильно, сколь вдохновлял воображения. При этом если некоторые элементы рассказа были постепенно прояснены, то, как представляется, величественный мотив меча, брошенного в озеро, до сих пор не поддавался любым попыткам интерпретации. Он неизвестен Гальфриду Монмутскому [Geoffroy de Monmouth], Вэйсу [Wace], Лэйамону [Layamon]; в Huth-Merlin, где используется симметричный обратный эпизод, только обозначаются контуры Смерти Артура; к тому же в нем этот мотив искажен волшебной вычурностью, перегрузившей его стиль2. Однако своего рода щепетильность и некоторая неудовлетворенность не позволяли критикам признать родительские права за самим автором3. Разумеется, число сопоставлений было увеличено, но, чаще всего, без особого успеха и, признаем это, без большой убедительности.

А. — Утерянный Роланд…

Ж. Фраппье [J. Frappier] первым привел в своем великолепном Исследовании о смерти короля Артура [étude sur la Mort le Roi Artu] сцену из Саги о Карле Великом [Karlamagnus Saga], которая имеет некоторое сходство с нашим эпизодом: «Когда Карл Великий нашел мертвого Роланда, тот держал Дюрендаль [Durendal] в правой руке, а рог — в левой. Несколько рыцарей попытались взять меч, но рука Роланда застыла на гарде эфеса и не хотела ее отпускать. Помолившись, подходит и Карл, и тогда рука разжимается: Роланд отдает Дюрендаль своему сеньору. Карл снимает и забирает рукоять, внутри которой были сокрыты святые мощи. Само лезвие он бросает в протекающий рядом поток, так как никто не достоин носить Дюрендаль после Роланда» 4. Аналогичная сцена содержится и в провансальской эпической поэме Ронсеваль [Ronsasvals]. Карл только что обнаружил тело своего племянника, который, и он это признает, является одновременно его сыном:

«…Я Вас опоясал острым Дюрендалем, добрым мечом, который сделал кузнец Галан [Galan]. Я не носил его ни на боку, ни перед собой с того дня, когда я им убил Байнанда [Baяnand], и который я подарил Вам от чистого сердца и по доброй воле. Никто не испытывает такой мучительной утраты, потому что я теряю одновременно и меч, и Вас. Был ли когда-нибудь несчастный, который бы столько потерял? Верните мне его, если Вы можете». Он берет меч из руки паладина Роланда, и никто кроме него не осмелился бы его взять. Карл рассматривает его; тот блестит на солнце. «О Дюрендаль, добрый острый меч, никогда Вами уже не будет владеть человек, который стоил бы того. Вам не стоит больше оставаться в этом мире5». И тотчас бросил его в большое озеро. И с тех пор никто, ни взрослый, ни малый не видел его» 6. Не свидетельствует ли сходство этих двух рассказов о существовании некой утерянной сегодня архаичной редакции Песни о Роланде, которая могла бы подсказать автору Смерти Артура этот знаменитый мотив7? Тем более, что отзвук похожего предания обнаруживается и во многих рукописях рифмованной версии8; в этих редакциях, во избежание того, чтобы Дюрендаль попал в руки сарацин (Не должно, чтобы язычники Вами завладели; Христианам должны Вы служить), Роланд, попытавшись разбить свой меч о «каменную плиту», бросает его сам в «источник» (C, V 7) или в «ручей» (Т). Гальен [Galiens li Restorés], видимо, вдохновлен этими версиями, когда он показывает нам племянника императора, бросающего свой меч по той же причине в «большой ручей», где «появилась алая кровь» 9.

К этим остаткам эпико-легендарного предания, которое могло бы дать артуровскому романисту идею знаменитой сцены, Марио Рок [Mario Roques] — по поводу Ронсеваля, «изобретателем» которого он является — добавляет некоторые незначительные свидетельства10. Но, помимо того, что эти данные довольно хрупки и никогда не выходят за рамки сухой констатации, речь всегда идет о мечах, найденных в воде, а не брошенных в воду:

Ronsasvals, v. 41–4511

Gui de Nanteuil, v. 951

Doon de Maпence, v. 5858–5860

Elioxe, v. 3119312012

Помимо приведенной выше оговорки (речь идет о мечах, извлеченных из воды), рассматриваемый здесь мотив, как нам представляется, по своему чисто иносказательному и формальному характеру, а также тем, что он механически связывает имя кузнеца Галана с темами воды и великанов, представляет в основном, если не исключительно, топику эпоса: он является лишь приемом жонглера, используемым в том же качестве и в той же функции, что и сравнение или формативный образ для «героизации» персонажа. Галан, море, великан — это только слова, они имеют значение не мифологического иносказания, а скорее эпитета: очень точно «мотив» соответствует прилагательному «сказочный». Сугубо литературный, он отражает «комплекс Культуры» больше, чем легендарное предание. У автора, использующего его, он свидетельствует не о персональной и точной отсылке к мифологическому заднему плану13, а о высоком техническом знании ремесла и о стилистических ресурсах жанра.

Остаются менее туманные и явно менее гипотетичные, чем эти пережитки, рассказы Саги о Карле Великом, рассказы Ронсеваля (лесса XLIV) и рифмованные версии Роланда. Однако мы должны отметить, что эти тексты содержат значительные расхождения. В скандинавском тексте и в провансальской поэме Карл Великий бросает свой меч после смерти Роланда, а в наших рифмованных рукописях (C, V7, T) и в романе Гальена Роланд сам это делает перед смертью. Значит, преданий, таким образом, должно было быть два? Которому следовал наш утраченный Роланд? В свою очередь, автор Смерти Артура, должно было, «скрестил» оба варианта: а) Меч брошен другим персонажем, а не героем… б)…перед смертью этого героя.