"Мир истории" или миф истории

"Мир истории" или миф истории

Суровая критика, которая раздается в адрес исторической науки, имеет основания. Одна из причин кризиса, наблюдаемого в ней, состоит в том, что до сих пор в ее академических центрах сохраняется при решении важных научных проблем такой подход, при котором авторитет звания зачастую ставится выше научных доводов. Примером могут служить некоторые построения, содержащиеся в работах акад. Б. А. Рыбакова. Я далек от того, чтобы перечеркивать его научную деятельность и отрицать его заслуги в развитии исторического знания. Это прежде всего относится к ряду положений, высказанных в его работах, — по проблемам древнерусской культуры, ремесла, "Слова о полку Игореве", о полюдье и т. д., представляющих серьезный научный интерес.

Вместе с тем, уже в ранних трудах Рыбакова наметилось стремление внедрить в историографию ряд положений и трактовок, не опирающихся на источники, надуманных, конъюнктурных. Пример — его статьи начала 50–х годов о Хазарии [1]. Их появление было связано с происходившей тогда "борьбой с космополитизмом". Статьи эти были совершенно справедливо охарактеризованы М. И. Артамоновым как "извращающие подлинную историю хазар" [2]. В дальнейшем Рыбаков хазарской историей специально не занимался.

Тогда же он взялся за проблему происхождения Руси, которая в ту пору (а в значительной мере и поныне) связывалась с борьбой так называемых норманистов и антинорманистов. Вопрос о происхождении термина "Русь" скорее запутан, чем исследован в результате полемики этих двух течений, трактовки которых, вопреки Рыбакову, не всегда имели одинаковый смысл и значение. Возникнув в специфических условиях XVIII в., когда М. В. Ломоносову пришлось вести борьбу против иноземного засилья в Российской академии наук, полемика норманистов и антинорманистов уже в XIX в. "была борьбой двух русских монархических концепций" [3]. В дальнейшем она меняла свою форму и содержание. Рыбаков с присущим ему пылом и красноречием взялся обосновывать появившийся задолго до него, еще в трудах Д. И. Иловайского, М. С. Грушевского и др., тезис о южном происхождении термина "Русь". В период "борьбы с космополитизмом" этот весьма шаткий по многим мотивам тезис стал практически одним из главных постулатов в борьбе с " космополитами". Южное происхождение Руси приняло большинство историков, хотя и трактовали они его по–разному. Рыбаков стал писать не только о южном происхождении термина "Русь", но и о существовании в среднем Поднепровье особого славянского племени — русов — на территориях полян и частично северян (левобережье Днепра с Черниговым) [4]. Еще в 40–е годы некоторые археологи подчеркивали несостоятельность и недоказанность этого положения [5], но это были единичные выступления, а затем они вообще перестали появляться, когда Рыбаков оказался в 70–х годах вне всякой критики. Уже в работе, вышедшей в 1970 г., П. Н. Третьяков, не адресуясь непосредственно к Рыбакову, писал: "Общий итог наших попыток ответить на вопрос, кем были древние русы, давшие свое имя древнейшему государственному образованию днепровских славян, таким образом является далеко не утешительным. Группа археологических памятников, быть может, принадлежащая этому "племени", как видим, пока что не поддается сколько-нибудь удовлетворительной этнической расшифровке" [6].

Но это были, по сути дела, лишь робкие отклики на все новые попытки переосмыслить древнейший период нашей истории, которые все чаще появлялись на страницах разных изданий из-под пера Рыбакова и его последователей. Возражать им становилось даже опасно, так как можно было заслужить малопочтенный в ту пору ярлык норманиста [7], что вело к ограничению возможностей публикации трудов тех, кто его получал, и т. д. В то же время положения самого Рыбакова широко пропагандировались и в научной, и в научно–популярной печати. Эти положения несколько видоизменялись, но дух легковесности, сопряженный с сознанием собственной непогрешимости, присутствовал в них неизменно.

В "Очерках истории СССР. III-IX вв.", где Рыбаков был ответственным редактором и автором главы о предпосылках образования Древнерусского государства, читатель обнаружит немало отклонений от общепринятого до той поры изложения нашей древнейшей истории. Рыбаков считает, что новгородский летописец или даже киевский князь Мстислав Владимирович (1125-1132) намеренно искажали киевскую летопись [8]. Особое внимание Рыбакова привлек рассказ о Кие, легендарном основателе Киева. Правда, в Повести временных лет (ПВЛ) есть два варианта этого сказания. Согласно одному из них, Кий был Полянским князем, согласно другому — перевозчиком на Днепре. Сам летописец начала XII в. признает правильным первый вариант, с чем согласен и Рыбаков. VI век Рыбаков называет "эпохой Кия и Юстиниана" [9]. Это уже тогда должно было шокировать знающего читателя. Ведь эпоха Юстиниана — это историческая реальность, поскольку при нем Византия достигла едва ли не кульминации в своем развитии, оказав огромное влияние на мировую историю. Но о какой "эпохе Кия" можно говорить, если и летописец не дает о нем достоверных сведений. Впрочем, два десятилетия спустя Рыбаков пересмотрел свой взгляд и "установил", что Кий жил не при Юстиниане (527-565 гг.), а при Анастасии (491-518 гг.) [10].

Тезис об "эпохе Кия", ставшего из персонажа легенды крупным политическим деятелем- основателем Древнерусского государства, большинством серьезных ученых принят не был, хотя открыто и не оспаривался. Трактовка эта получила поддержку только в отдельных работах со ссылками опять-таки на Рыбакова [11]. Постепенно он не только оказался вне критики, но выдвинутые им положения стали возводиться в ранг догмы, не подлежащей никакому сомнению. "Рецензии" же на работы Рыбакова практически превратились в панегирики.

Остановлюсь на одной из последних монографий Рыбакова, посвященной Древнерусскому государству — "Мир истории. Начальные века русской истории", выпущенной издательством "Молодая гвардия" в 1984 г. и переизданной в 1987 г. (далее сноски на эту работу даются в тексте). Эта работа по существу является переложением с некоторыми сокращениями и незначительными изменениями его же книги 1982 года. Благодаря большому тиражу она доступна широкому кругу читателей.

В этом сочинении автор в достаточно ясной и лаконичной форме излагает свой подход к древнерусской истории, источникам и историографии. Начинается книга своеобразным восхвалением народного творчества, особенно былин, как народной памяти о прошлом. Похвалив былины, Рыбаков добавляет: "Научное изучение Киевской Руси не отличалось такой стройностью и логичностью, как народная память о тех отдаленных временах" (с. 11). В этих строках звучит явный призыв не доверять как синхронным Киевской Руси источникам, так и историографии, хотя, к слову сказать, сам он базируется все-таки преимущественно на интерпретации (правда, своеобразной) русских летописей и некоторых иностранных источников, а вовсе не на былинах.

Далее Рыбаков пишет: "Во времена бироновщины, когда отстаивать русское начало в чем бы то ни было оказалось очень трудно, в Петербурге, в среде приглашенных из немецких княжеств ученых, родилась идея заимствования государственности славянами у северогерманских племен. Так под пером Зигфрида Байера, Герарда Миллера и Августа Шлецера родилась идея норманизма… Более ста лет тому назад вышло монументальное исследование О. Гедеонова "Варяги и Русь", показавшее полную несостоятельность и необъективность норманской "теории", но норманизм продолжал существовать и процветать при попустительстве склонной к самобичеванию русской интеллигенции… На протяжении XX в. норманизм все более обнажал свою политическую сущность, используясь как антирусская, а затем и как антимарксистская доктрина. Показателен один факт: на международном конгрессе историков в Стокгольме (столице бывшей земли варягов) в 1960 г. вождь норманистов А. Стендер–Петерсен заявил в своей речи, что норманизм как научное построение умер, так как все его аргументы разбиты, опровергнуты. Однако вместо того, чтобы приступить к объективному изучению предыстории Киевской Руси, датский ученый призвал… к созданию "неонорманизма"" (с. 11-12). Концепция редактора ПВЛ, по словам Рыбакова, была искусственна и легковесна, а события ранней истории нашей летописью просто искажались (с. 66-69). Итак, по мнению Рыбакова, летописец плохо знал историю Руси, затем ее еще раз обработали немцы–норманисты, которым подпевала "склонная к самобичеванию русская интеллигенция", и, наконец, в наши дни ту же тенденцию продолжают зарубежные неонорманисты, не желающие заниматься объективным исследованием прошлого. Таково источниковедческое "кредо" Рыбакова.