Идеи и интеллектуалы в потоке истории

исследовательских программ Имре Лакатоса. Пользуясь тем, что

соответствующие тексты уже давно доступны отечественному

читателю [Лакатос, 1995; Гемпель, 2000], укажем только на те

моменты, которые будут важны для последующего изложения.

По Гемпелю, явления истории так же доступны научному

объяснению и предсказанию, как и явления других областей

эмпирической науки (астрономии, механики, химии, биологии и т. д.).

Корректное научное объяснение некого явления-следствия по

Гемпелю должно быть представлено как дедуцирование суждения о

классе таких явлений-следствий из формулировок релевантных

281

универсальных законов (или универсальных гипотез) и суждений о

наличных начальных условиях [Гемпель, 2000, с. 16].

Роберт Карнейро убедительно показал, что в реальной науке

объяснять и предсказывать следует не индивидуальные («уникальные

и неповторимые») события, а лишь классы явлений [Карнейро, 1997].

Нет ни смысла, ни возможности научно объяснить, в какой день и час,

кто именно, как и сколько нанес ножевые раны Цезарю, что именно и

как изображено на фресках Микеланджело. Речь должна идти в первом

случае об условиях государственных кризисов и попыток переворотов,

в том числе в форме убийства верховного правителя, а во втором

случае — об условиях развития художественного творчества, выбора

направления, стиля и тематики в связи с социальным заказом,

идейными и художественными течениями в формативный для автора и

текущий периоды.

Номологическое исследование (анализ) означает изучение

эмпирических явлений с целью их объяснения и/или предсказания на

основе законов (номос) — тех самых универсальных или

охватывающих законов (covering laws), по поводу которых столько

было поломано копий в период расцвета аналитической философии

истории в англоязычном мире 1950—1970-х гг. [Розов, 2009, гл. 2].

Модель развития науки Лакатоса органично сочетается с

номологической схемой Гемпеля. Каждое звено в цепочке сменяющих

друг друга теорий (стержне исследовательской программы) содержит

адекватное в определенных рамках номологическое объяснение,

причем формулировки гипотез или законов по Гемпелю тождественны

теоретическим суждениям (в том числе, аксиомам «ядра» программы

или следствиям из них) по Лакатосу. Логика исследовательской

программы позволяет эффективно работать с аномалиями —

противоречиями между эмпирическими гипотезами и релевантными

фактами, так что любые затруднения, с которыми сталкивается

программа, не разрушают ее, но, напротив, служат стимулами для ее

дальнейшего развития.

Построение и проверка теорий

в исторической макросоциологии

Для объяснения социальных и исторических явлений предложен

специальный метод, разработанный на основе синтеза методологий

Гемпеля и Лакатоса, а также на основе обобщения логической

структуры наиболее плодотворных исследований в области

исторической макросоциологии (охватывающей теоретический план

социальной антропологии, исторической социологии, геополитики)

последних десятилетий — прежде всего, работ Р. Карнейро,

Р. Коллинза, А. Стинчкомба и Т. Скочпол [Розов, 2002, гл. 6,

2009, часть 6].

282

Схемы Гемпеля и Лакатоса, пожалуй, с наибольшей

эффективностью используются в достаточно широком спектре

социальных наук, по сравнению с реальным применением других

разработок логики и методологии науки. Однако каждый раз речь идет

о частных линиях исследований, тем более, о частных науках и

дисциплинах.

В предлагаемой стратегии, названной номологическим синтезом, конструктивные подходы Гемпеля и

Лакатоса расширяются на всю область социально-исторического

познания. Что это означает?

В пестрой мешанине (чтобы не сказать — зыбкой трясине)

парадигм, концепций, моделей, подходов, комментариев и

комментариев на комментарии теперь высвечивается ясная и

твердая цель — получение достоверных теоретических

положений (научных законов), имеющих двоякое обоснование.

Во-первых, через цепь опосредований каждое такое

положение должно быть эмпирически подкреплено (принцип

корреспондентности), во-вторых, каждое такое положение не

должно противоречить ранее установленным теоретическим

положениям — законам, относящимся к тому же фрагменту

реальности, а желательно быть согласованным с ними (принцип

когерентности).

В данной перспективе появляется четкий критерий для

оценки всей накопленной совокупности философских и научных

представлений о социальной и исторической действительности:

что из них способствует и каким именно образом получению

сети достоверных теоретических законов, причинно

объясняющих явления этой действительности?

Заметим, что речь не шла ни о дисциплинарном, ни о

концептуальном, ни даже о предметном единстве. Хорошо

известно, что каждый фрагмент действительности (в

особенности, социально-исторической и культурной) имеет

разные грани — предметы, изучаемые разными дисциплинами с

помощью различных концептуальных и категориальных орудий.

Популярное предубеждение в духе Т. Куна о

несоизмеримости парадигм и теорий, о непереводимости

соответствующих кодов и т. п. имеет тот дурной эффект, что

плодотворнейшая работа по сближению между собой

достоверных результатов, полученных в разных традициях и

дисциплинах, уже долгое время почти не ведется. Исследователи

отделились друг от друга перегородками кафедр, лабораторий,

профессиональных ассоциаций и журналов. Дифференциация

интеллектуального труда достигла таких крайних степеней, что с

неизбежностью должен начаться широкий процесс синтеза.

283

Рассмотрим синтез, казалось бы, полярных интеллектуальных

традиций: исторической (всегда тяготеющей к идиографии) и

математической (как интеллектуальной основы номотетики-

номологии).

Разрыв в стилях мышления

Все, кто сталкивался с попытками применения математических

методов в истории, чувствовали в той или иной мере огромный разрыв

между математикой как наиболее абстрактной и рационализированной

наукой и историей как бастионом гуманитарного мышления. Проблема

же заключается не только и не столько в различии стиля мышления и

научных традиций (хотя отрицать данный фактор невозможно), но

в пагубности самой исходной методологической установки

применения математики прямо и непосредственно к задачам и

материалам традиционной, преимущественно эмпирической науки

истории.

Традиционная историческая наука направлена, прежде всего, на

установление фактов, выявление их взаимосвязи и превращение

в связное повествование (исторический нарратив). Может быть, при

решении такого рода задач математический подход может как-то

помочь, но сфера применения математики здесь представляется весьма

узкой и сугубо инструментальной. Фактически речь идет о статистике,

позволяющей превращать большой набор данных (мелких фактов)

в обобщающие положения (более крупные факты).

Совершенно иначе дело обстоит при подъеме на теоретический

уровень. Здесь появляются общие гипотезы, требующие проверки.

После дискредитации «исторических законов» (Брейзиг, Бокль и др.)

в сообществе профессиональных историков стало хорошим тоном

вовсе отвергать теоретический подход в истории. Несмотря на это,

в исторической социологии, экономической истории, военной истории,

политической истории исследователи стали выявлять законы и

закономерности (см. краткий перечень здесь: [Розов, 2002, гл. 8]), что