В последние дни (Эсхатологическая фантазия)

— Достопочтенный рыцарь, — скромно отвечал Осборн, — будьте снисходительны к провинциалам, еще многого не знающим о делах Великого Устроителя. Мы и на праздник пошли, чтобы просветиться… Ведь, конечно, новый покровитель народа — никто иной, как Баффомет вашего доблестного Ордена.

— Да, это одно и то же. Ныне он открывает свой рог изобилия прозревшему народу. Будьте же повеселее, приятели!

Оба хранителя порядка удалились, а Валентин с Эдуардом вмешались в толпу, чтобы скрыться от их взоров. Потом они опять отодвинулись к сторонке.

— Со свидетелями Христа будет и Лидия, — прошептал Валентин.

— Лидия? Лучицкая?

— Да, она, с группой других христиан.

— Я думал, что вы давно муж и жена. Ведь ее отец, умирая, поручил тебе свою сироту.

— Мы любили и любим друг друга и после смерти старика собирались венчаться. Но тут мы впервые встретились со старцем Иоанном. «Близок конец, — сказал он, — теперь не время думать о браках. Готовьтесь чистыми предстать Небесному Жениху». Лидия с радостью встретила эти слова. Она, было, вздумала утешать меня в отказе, но я и сам подумал: какие, действительно, браки в такое время! Мы с тех пор и живем, как брат с сестрой, иногда вместе, иногда порознь. Я, конечно, забочусь о ней и охраняю ее, как могу.

Между тем толпа вынесла их на площадь, залитую океаном народа и роскошно декорированную. Посредине высилась огромная статуя Люцифера, изображенного могучим крылатым ангелом, но в противность христианской символике с большой бородой и с грозным выражением лица. В высоко поднятой руке он держал рог изобилия, из которого сыпались снопы пшеницы, гроздья винограда и плоды. С нескольких эстрад, расставленных по площади, жрецы нового культа — из клириков так называемой Универсальной церкви — произносили проповеди. Эдуард с Валентином протиснулись к одному. Проповедник в христианском облачении, усеянном, вместо христианских символов, какими-то кабалистическими знаками, [9] возвещал народу новую эру благоденствия. Он говорил, что доселе народ отдавал себя в руки Бога, который держал его впроголодь, объявлял грехом все наслаждения плоти, требовал постов и целомудрия. Все, к чему тянет натура, подавлялось как будто бы грех. Теперь кончается время обмана. Люцифер разрешает все, что заложено в природе человека. Пусть каждый ест, пьет, наслаждается роскошью и красотой, любит каждую женщину, которая ему понравится. Чем больше дни человека будут полны наслаждений, тем приятнее благодетельному Люциферу.

Громкая, страстная речь жреца прерывалась восторженными криками толпы: «Слава Люциферу, долой обман, да здравствуют радости жизни!» Но настоящее торжество еще не начиналось: ждали прибытия Великого Устроителя, который почему-то замедлил. Вдруг Валентин шепнул Эдуарду: «Смотри, смотри, вон идут пророки».

На краю площади в толпу врезывалась небольшая группа мужчин и женщин. Впереди шли два старика. Их величественная осанка и грубые власяницы выделяли их из разряженной толпы. Среди сопровождающих их христиан бросалась в глаза своим прекрасным вдохновенным лицом молодая женщина… «Лидия, — прошептал Осборн, — Как она изменилась». Это была уже не прелесть жизнерадостной девочки, а созревшая, окрепшая красота святой мученицы.

«Присоединимся к ним», — сказал Валентин, но это было невозможно. Толпа, двигавшаяся туда же, слишком сгустилась. Она разрывала даже христиан, окружавших пророков. Толпа расступалась только перед самими пророками, которые подошли к одной из эстрад.

«Сойди, дай место, служитель сатаны», — сказал Илья властным голосом, и жрец невольно повиновался. Оба пророка взошли почти одни. Большая часть их спутников были оттерты. Затиснутой в толпе оказалась и Лидия. Вся площадь смолкла, все глаза устремились на странных пришельцев, молва о которых давно уже распространилась повсюду. И вот они заговорили, сменяя и дополняя друг друга отдельными замечаниями.

Эта речь звучала грозным обличением. Она напоминала бесчисленные благодеяния, полученные людьми от Бога, которому они теперь изменяют, разоблачала обман Сатаны, который приманивал людей чечевичной похлебкой чувственных наслаждений, чтобы лишить их вечного блаженства; напоминала бесконечную любовь Бога и самопожертвование Христа; напоминала, наконец, безграничное могущество Божие, перед которым — ничто все силы его врага. Толпа слушала сначала как зачарованная, и рассеянные среди нее христиане запели было восторженно: «Слава в вышних Богу». Но немногочисленными были эти голоса, и на словах «Хвалим Тя, благословим Тя», — все было заглушено громким ревом ополчившихся поклонников Сатаны — «Слава Люциферу!», «Долой обманщиков!», «Долой несуществующее блаженство!», «Да живут радости земли!». Жрецы первые подали пример толпе, которая грозно надвинулась на эстраду. Раздались крики: «Долой лжепророков, бей их, тащи с эстрады!». Но какая-то невидимая сила не допускала никого перейти от слов к делу, и когда Илья поднял руку, смолкли и крики. Слова пророка грозно прозвучали на всю площадь:

— Безумные люди, вы забываете Божью любовь, вы уважаете только силу, вы прославляете своего Люцифера, воображая получить от него земные благодеяния. Силой Господа, нам данною, мы покажем вам, что и земные блага зависят не от Сатаны. Не дадим вам ни капли дождя в это лето, и да истребятся засухой ваши жатвы и гроздья виноградные и все плоды земные.

Но тут снова раздались крики рассвирепевшего народа: «Проклятые колдуны, они хотят заморить нас голодом, бей их!». С удесятеренной яростью толпы бросились на эстраду, но какой-то удушающий жар встретил их, и по всей площади целые ряды нападавших посыпались задыхающимися. Шум ужаса охватил место предполагавшегося праздника. Народ бежал во все стороны, давя друг друга, и среди этого хаоса медленно удалились пророки, перед которыми все со страхом расступались.

Общая сумятица разлучила Валентина и Эдуарда. Бегущие толпы увлекли их в разные стороны. Валентин осматривался, куда девалась Лидия, но ее нигде не было видно. А между тем ее ждала большая беда.

На другом конце площади густая толпа бегущих обволокла и увлекла за собой молодцеватого тамплиера, который с проклятиями старался вырваться из нее. «Гнусные, трусливые собаки, — кричал он, — ведь как улепетывают, противно и смотреть на их искаженные рожи!». Кое-как ему удалось вырваться, и он пошел по тихому переулку, расправляя измятые руки и ноги и размышляя о происшествия дня. «Нельзя не сознаться, — бормотал он, — что это могучие чародеи. И откуда они взялись? Я сам почувствовал удар словно электрической искры, и удушье сдавило мне горло, когда этот колдун махнул в мою сторону»… Вдруг он остановился и стал присматриваться. На другой стороне переулка тихо подвигалась какая-то знакомая фигура.

— Лидия… M-lle [10] Лучицкая! Неужели это Вы! Какая неожиданная встреча. Вы тоже попали в переделку этого проклятого дня?

Она сначала всматривалась с недоумением.

— Ах, это Вы, Яни Клефт! Давно же я Вас не видела… и что же: Вы оказались тамплиером… Неужели и наш добрый, рыцарский Яни изменил Христу?

— А Вы, прекрасная Лидия Васильевна, все остаетесь упорной христианкой?.. Пора бы уж бросить эту археологию… Но знаете, эта встреча вознаграждает меня за все безобразия дня. Ведь я получил личное приказание Великого Устроителя отыскать Вас. Вам должно польстить, что он Вас помнит. Где же Вы живете?

Лидия смутилась и молчала. Он усмехнулся.

— Понимаю. Вероятно, где-нибудь в тайном убежище… И охота Вам путаться с этими людьми! Ну, да мне все равно, я не сыщик. Но если я не могу узнать Вашего адреса, то я должен просить Вас пройти со мной к Великому Устроителю.

Она вспыхнула.

— Я не пойду к нему…

Она мотнулась в сторону. Он в два прыжка догнал ее.

— Простите, но ведь я обязан исполнить приказание, хотя бы даже силой… Да я и не понимаю Вашего отказа. Уж, конечно, он не замышляет никакого зла. Иначе он бы не поручил мне, а приказал бы полиции. Если он выбрал меня, старого друга дома, то, значит, хочет действовать по-дружески… Я не знаю… Может быть, какая-нибудь просьба, какое-нибудь выгодное для Вас предложение. Мне кажется, Вам нечего бояться.