Давид против Голиафа

Таким образом, все, кто несут повинность во имя принадлежности к тому или иному соединению человеческих существ, являются заложниками драматурга и режиссера, отвечающих за конкретную пьесу.

Значительная часть исторического бремени, переживаемого практически каждым, включенным в социальную ткань человечества, состоит именно в аспекте фиктивности. Как бы ни были промыты мозги у социально и национально ангажированного индивидуума, подсознательно он все равно ощущает навязанное ему участие в «исторической пьесе» то ли в роли актера, то ли в роли зрителя как нечто внешнее себе. Самоидентификация через общее прошлое всегда имеет в себе привкус лжи и отчуждения, ибо актуальное существование смертной личности не может быть ни описано, ни идентифицировано, ни, тем более, «искуплено» через историческую сопричастность.

2. История и общественный интерес

Каждый человек обременен причастностью не к одной, а ко многим общностям. Во-первых, он является членом семьи. Во-вторых, субкультурной или идеологической группы. В-третьих, профессионального сообщества. В-четвертых (а для некоторых как раз «во-первых»), входит в конфессиональную группу… Далее, этот же человек принадлежит к некоторому этническому полю, является гражданином определенного государства, то есть еще и детерминирован административно определенным «сообществом»… Наконец, все тот же индивидуум в последнем счете оказывается членом просто Общества как некой макроорганизации человеческого фактора.

Нетрудно заметить, что все эти многочисленные «принадлежности» неизбежно должны противоречить друг другу с разной степенью интенсивности. Членство в семье вступает в конфликт с «ответственностью» гражданина, конфессиональная принадлежность вполне может конфликтовать с национальной, а также культурной или политической… Наконец, эти последние также не обязаны находиться в гармонии между собой.

И только Общество выступает универсальным знаменателем для всех этих противоречивых сообществ, к которым принадлежит несчастный индивидуум. Общество, в конечном счете, является бенефициаром всех тех отчуждений и отчислений из жизненного ресурса, которые индивидуум обязан делать семье, конфессии, клубу, цеху, нации, государству и т. д.

Более того, «фунт мяса», который общество получает с каждого, в конечном счете, и слагается из унций, отнимаемых порознь каждым «подсообществом».

Таким образом, можно сказать, что Общество кровно заинтересовано в исторических сюжетах, благодаря которым возникают различные фиктивные привязки и ангажированности, Общество заинтересовано в том, чтобы мобилизовывать своих членов через принадлежности к эшелонированной системе различных мелких общностей. Проще говоря, Общество заинтересовано в истории как горизонтально и вертикально дифференцированном «мифе» о прошлом.

Такое положение дел сохранялось практически всегда, вплоть до наступления Нового времени.

3. Эпоха либерализма

Новое время можно охарактеризовать как эпоху кризиса исторической драматургии. В так называемый традиционный период существования человечества предполагалось, что автор исторического (и тем более, метаисторического) сюжета – Сам Господь Бог, а режиссерами выступают «цари и герои». То есть, как организация событий, так и их интерпретация, с точки зрения обычных участников и простых зрителей, осуществлялась на трансцендентном уровне. У обывателя не было обратной связи с историей. Выражаясь «капиталистическим» языком, он не был ее акционером, хотя бы даже миноритарным. История для рядовых смертных выступала как судьба, а вхождение в те или иные «подобщества» носило характер роковой предопределенности.

Однако уже в XVIII веке ситуация начинает меняться. В Европе возникает Либеральный клуб – категория людей, которые воспринимают свою деклассированность не как социальный дефект, а как потенциальное преимущество. Эти деклассированные персонажи связаны с так называемыми «либеральными профессиями»: частнопрактикующие врачи, адвокаты, представители артистической и, шире, творческой богемы и т. д. В целом, это люди, которые получают средства к существованию не из своего отношения к средствам производства и производственному процессу, а из социальных нужд, возникающих благодаря интенсификации общественной динамики.

В XVIII веке идет социальная мобилизация снизу: крестьяне вытесняются в города, мелкая буржуазия расслаивается, растут возможности крупной буржуазии, особую роль играют финансовые спекулянты, дворянство начинает жить в кредит и т. п. Общество «перегревается», и избыток тепла порождает ширящуюся прослойку либералов, паразитирующих на этой динамике.

Либералы больше не воспринимают историю как судьбу, более того, они намерены свести генезис исторического процесса из «эмпирей» на уровень своих деловых кабинетов или артистических мастерских. Либералы генерируют начало «проектного мышления», нарратив, то, что становится основой для пробивающего себе дорогу «модерна».

Теперь уже Либеральный клуб проектирует общности, в которые должны входить рядовые обыватели. Следовательно, именно либералы должны писать для них драматургию прошлого, попросту говоря, историю.

Либерализм часто путают с буржуазией, а либеральный дискурс, особенно в его правой версии при этом отождествляют с буржуазной идеологией. В действительности, либерализм во всех версиях деклассирован и способен лишь имитировать сословные дискурсы, в том числе и буржуазный, если это нужно по каким-то конъюнктурным соображениям. Однако, в глубине своей души либералы принципиально враждебно относятся к аристократии, к клерикалам, к буржуазии да, собственно, и к простому народу, хотя в каждом конкретном случает, причина либеральной враждебности к сословиям – разные.

За два с половиной века – от начала эпохи Просвещения до наших дней – либералы фактически узурпировали историю, приспособили ее для своих паразитических целей, сфабриковали национальные государства, в которых реальная «национальная» буржуазия стала таким же объектом эксплуатации, как и наемная рабочая сила… Короче, либералы почти преуспели в том, чтобы отождествить себя как некий социополитический клуб с Обществом в целом. Почти!

4. Проблема «модерна»

Либеральный клуб изначально являлся социальной эфемеридой. Именно поэтому он не мог, несмотря на аккумуляцию в своей среде большей части интеллектуальных ресурсов Общества, выдвинуть от своего имени единый дискурс. В итоге возникли несколько идеологических потоков либерализма – от крайне левого до крайне правого. Все эти потоки характеризовались неприятием, в первую очередь, буржуазии (аристократия и церковь подвергались вторичным атакам, интенсивность которых определялась левизной или правизной, в зависимости от конкретного случая), культом труда, идеалом бесклассовости, достижимым в некой перспективе. Проектное мышление требовало переноса акцента с прошлого на будущее, таким образом, что новый подход к социальной мобилизации фактически не оставлял в «пьесах либерального авторства» зрителей. Все необходимо становились актерами во имя завтрашнего дня.

На крайне левом фланге встал марксизм и принявшая его на вооружение международная социал-демократия, на крайне правом – фашизм и национал-социализм. Последние точно также ориентировались на ликвидацию классов, но не на платформе постпролетарского коммунистического общества, а в рамках модернизированной нации, в которой участники и организаторы производственного процесса сверху донизу образуют «мегакорпорацию».

Культ труда вытекает из самой паразитической сути либерального клуба: ведь фактически либералы отождествляли общественный интерес со своим корыстным «клубным» интересом (характерно, что в эпоху, когда буржуазное сословное самосознание еще не было вытеснено и подменено либеральной популистской демагогией, буржуазия рассматривала трудолюбие как свою сословную добродетель практически религиозного свойства, отнюдь не предназначенную для использования в качестве мобилизационной технологии).