Сочинения в двух томах. Том 2

Но кому должны мы оказывать верноподданство? И кто наш законный суверен? Этот вопрос часто является самым трудным из всех и ведет к бесконечным дискуссиям. Когда людям настолько повезло, что они могут ответить: наш теперешний государь, который наследует трон по прямой линии от своих предков, правивших нами в течение многих столетий, то на такой ответ возразить нечего,, даже если историки, проследив происхождение указанной королевской фамилии до самой глубокой древности, смогут обнаружить, как это обычно случается, что впервые она приобрела власть посредством узурпации и насилия. Личная справедливость, или воздержание от завладения собственностью других лиц, признается одной из самых главных добродетелей; однако разум говорит нам, что если мы внимательно расследуем переход из рук в руки предметов длительного пользования, таких, как земли или дома, то мы увидим, что некогда владение ими было основано на обмане и несправедливости, а не на праве собственности. Настоятельные потребности человеческого общества в области как общественной, так и частной жизни не позволяют провести такое точное расследование. И нет такой добродетели, или моральной обязанности, которую нельзя было бы легко отклонить, если мы дадим увлечь себя фальшивой философии, тщательно рассматривая и исследуя эту добродетель при помощи всех придирчивых правил логики в любом свете или любой ситуации, в которую ее можно поставить.

Вопросами, касающимися частной собственности, заполнены бесконечные тома по праву и философии (если в обоих случаях мы добавляем комментарии к первоначальным текстам); и в конце концов мы можем вполне обоснованно сказать, что многие из установленных в этих томах правил неопределенны, двусмысленны и произвольны. То же мнение можно сформулировать в отношении престолонаследия, прав монархов и форм правления¹³³. Несомненно, что встречаются некоторые ситуации, особенно в самом начале существования любого строя, которые не допускают решения по законам справедливости и беспристрастности. И наш историк Рапен считает, что спор между Эдуардом III и Филиппом де Валуа был именно такого характера и мог быть разрешен только посредством обращения к небу, т.е. войны и насилия ¹³⁴.

Кто скажет мне, 1ерманик или Друз должен был наследовать Тиберию, если бы он умер, когда они оба были живы, и не назвал одного из них своим преемником? Следовало ли бы признать право усыновления равным праву кровного родства в стране, где оно оказывало такое же действие в семьях частных лиц и уже в двух случаях имело место в общественной жизни? Следовало ли бы считать 1ерманика старшим сыном, потому что он родился раньше Друза, или же младшим, потому что он был усыновлен императором после рождения своего брата? Следовало ли бы уважать право старшего в стране, где он не имел преимущества при наследовании в семьях частных лиц? Следовало ли бы считать Римскую империю в то время наследственной на основании двух случаев, или ее уже тогда надлежало считать принадлежавшей более сильному или владевшему ею в данный момент, так как она была основана на недавно осуществившейся узурпации?

Коммод водрузился на трон после довольно длинной череды выдающихся императоров, получавших титул не по рождению или через публичные выборы, но по фиктивной церемонии назначения. Этот кровавый дебошир был убит в результате заговора, неожиданно возникшего между его служанкой и ее любовником, которому в то время случилось быть преторианским префектом. Они сразу же стали размышлять о выборе хозяина рода человеческого, говоря языком того времени. Их взгляд упал на Пертинакса. Прежде чем стало известно о смерти тирана, префект тайно направился к этому сенатору, который при появлении солдат решил, что Коммод приказал казнить его. Командующий и его сопровождение сразу же приветствовали его как императора. Плебс радостно принял его, гвардия неохотно подчинилась, сенат формально признал его, а провинция и армия пассивно восприняли (это назначение).

Недовольство преторианских отрядов разразилось в неожиданный мятеж, приведший к убийству этого выдающегося деятеля. Мир теперь остался без хозяина и государства, и гвардия нашла нужным выставить империю на формальную распродажу. Юлиан, покупатель, был провозглашен солдатами, признан сенатом, плебс покорился ему, подчинились бы ему и провинции, если бы зависть легионов не породила оппозицию и сопротивление. Песценний Нигер в Сирии сам себя назначил императором, заручился единодушной поддержкой своей армии и вызывал тайное одобрение сената и римского плебса. Альбин в Британии решил, что имеет не меньше прав на свои притязания, но всех их в конце концов обошел Север, управлявший Паннонией. Этот искусный политик и воин, понимая, что его собственный род и знатность слишком малы для императорской короны, заявлял вначале лишь о намерении отомстить смерть Пертинакса. Во главе армии он вступил в Италию, разбил Юлиана, и как-то незаметно получилось—невозможно установить даже, когда солдаты стали одобрять его,— что его вынуждены были признать императором сенат и плебс, и, подавив Нигера и Альбина, он окончательно утвердил свое жестокое правление *.

«Inter haec Gordianus Caesar (говорит Капитолин, имея в виду другой период) sublatus a militibus, Imperator est appellatus, quia non erat alius in praesenti». Надо заметить, что Гордиан был мальчиком четырнадцати лет¹³⁵.

Примеры такого рода часто встречаются в истории римских императоров, в истории преемников Александра

Македонского и в истории многих других стран. И не может быть ничего более ужасного, чем деспотический режим такого рода, где преемственность наследования нарушена, осуществляется нерегулярно и ее следует определять в каждом случае посредством силы или выборов. При свободной системе правления это часто бывает неизбежно, а также гораздо менее опасно. Интересы свободы часто могут там заставлять людей в интересах их собственной безопасности менять наследников короны. А вся система» составленная из разных частей, может все же сохранить достаточную устойчивость, опираясь на аристократические или демократические элементы, хотя бы монархический элемент время от времени и изменялся в целях приспособления его к двум первым.

При абсолютистской системе правления, когда нет законного государя, который имеет право на трон, можно с уверенностью определить, что он будет принадлежать тому, кто первый его займет. Примеры такого рода слишком часты, особенно в восточных монархиях. Когда прекращается какой-либо королевский род, завещание или выбор последнего монарха определяет право на занятие престола. Так, эдикт Людовика XIV, который признавал за побочными принцами право на наследование, если престол не сможет занять кто-либо из законных принцев, имел бы в случае соответствующего хода событий некоторый вес²⁵⁷¹³⁶. Так, Карл II в своем завещании распорядился вСей испанской монархией. Передача территории прежним владельцам, особенно в сочетании с завоеванием, также считается законным правом. Общее обязательство, которое связывает нас с правительством, заключается в интересах и потребностях общества; и это обязательство обладает очень большой силой. Установление его в отношении того или иного определенного государя либо той или иной формы правления часто является более неопределенным и сомнительным. В этих случаях значительный вес—больший, чем в отношении частной собственности,—имеет наличное владение ввиду тех беспорядков, которыми сопровождаются все перевороты и изменения в правлении.

Прежде чем кончить, мы заметим только, что, хотя апелляция к общему мнению в таких отвлеченных науках, как метафизика, естественная философия или астрономия, может справедливо считаться неправильной и неубедительной, все же во всех моральных и эстетических вопросах фактически не существует никакого иного критерия, при помощи которого можно было бы решить любой спор. И ничто не может служить более ясным доказательством того, что теория соответствующего рода является ошибочной, чем выяснение того, что она ведет к парадоксам, противоречащим здравым суждениям людей, а также практике и мнению всех времен и народов. Учение, которое основывает всякое законное правительство на первоначальном договоре или согласии народа, совершенно очевидно относится к таким теориям; и самые известные сторонники этого учения, развивая его, не постеснялись утверждать, что абсолютная монархия несовместима с цивилизованным обществом и поэтому вообще не может быть формой гражданского правления²⁵⁸ и что высшая власть в государстве не может отбирать ни у одного человека путем налогов и поборов какую-либо часть его собственности без его личного согласия или без согласия его представителей ²⁵⁹. Но какую силу могут иметь любые моральные рассуждения, ведущие к мнениям, столь далеким от общей практики людей повсюду, за исключением одного нашего королевства, определить нетрудно.