Идеи и интеллектуалы в потоке истории

печальный. Философских направлений, обществ, журналов, книг —

пруд пруди. Казалось бы, расцветают все — от платоников и томистов,

гегельянцев, кантианцев и марксистов до феноменологов,

экзистенциалистов и теософов. Однако нет ни центра внимания, ни

принципиальных дискуссий, ни ярких идей и книг с долговременной

значимостью, ни новых славных имен.

Отсюда следует однозначно отрицательный ответ на поставленный

вопрос. Я не помню, чтобы общественные и политические лидеры

в последние десятилетия апеллировали к философии, особенно к

идеям современных философов. Но даже если когда такое и случилось,

скорее, это был сиюминутный риторический прием, поскольку в ином

88 Опубликовано в книге: Кто сегодня делает философию в России. Том III

(сост. А. С. Нилогов). М., 2015. С. 148-161.

317

случае направление с выросшей общественной значимостью

поднималось бы, расцветало, получало авторитет и известность. А

этого нет и в помине.

Ситуация усугубляется тем, что в XX веке мощное развитие

получили социальные науки, особенно такие, как социология,

экономика, политология. Соответствующие эксперты полностью

вытеснили философов с позиций «влияющих на умы элиты», причем

приходится с грустью признать, что во многом это заслуженно. От

знающего эмпирический материал и владеющего теорией социолога и

политолога мы вполне можем ожидать услышать что-то новое,

полезное, значимое, меняющее наш взгляд на те или иные вещи. А

теперь допустим: появляется философ на кафедре или на телеэкране.

Положа руку на сердце — ожидаем ли мы услышать что-то помимо

давно стершихся, захватанных и замусоленных высокопарных слов и

мыслей?

Можно ли считать русскую философию избыточным продуктом

русской литературы?

Один из потоков русской философии действительно рождался и

жил в более широком потоке русской литературы и литературной

критики. Главными фигурами здесь являются Достоевский и Толстой.

Но к тому же ряду принадлежат и Погодин, Писарев, Белинский,

Добролюбов, Герцен, Чернышевский, Мережковский, Розанов, Бахтин,

Пастернак, Солженицын, несмотря на огромные различия в идейной

направленности, масштабе дарований и т. п. Конечно же, дело здесь не

в «избыточности», а в слабости и полузапрещенности философской

деятельности, вплоть до откровенных репрессий по отношению к

свободной мысли как в царское, так и в советское время. В этих

условиях литература была главным каналом разговора с публикой об

общественных, нравственных, мировоззренческих вопросах.

Наряду с этим, развивалась, но со своими остановками и провалами,

академическая «профессорская» философия. До сих пор самой яркой

фигурой здесь остается Владимир Соловьев. Он был не чужд

литературе, писал стихи, но здесь, скорее, поэтическое творчество как

бы выплескивалось из его мощной и добротной философии (притом,

что я почти по всем пунктам с ним не согласен). Несмотря на

репрессивность и удушающий режим советской эпохи,

в академической традиции появлялись такие крупные фигуры, как

Лосев, Асмус, Копнин, Ильенков, Мамардашвили. Никакой

включенности в литературный процесс здесь уже не было.

318

Как следует относиться к такому феномену, как популяризация

философии в рамках массовой культуры?

Вопрос непростой. С одной стороны, у каждого профессионального

философа не может не вызывать раздражение жонглирование

сакральными для нас именами мыслителей, фамильярное

бравирование упоминанием дорогих для нас понятий и категорий.

Вообще говоря, такова типичная, ожидаемая и социологически хорошо

объясняемая реакция сидящих в своей «башне из слоновой кости»

представителей абстрактного и «высоколобого» рода занятий на то,

что «башню» эту вдруг стали ломать, а редкие и бережно хранимые

священные реликвии пустили в расход на рекламу, пиар и дешевое

позерство, хоть на телеэкране, хоть в личном блоге.

С другой стороны, «дух веет где хочет». Мировоззренческие,

нравственные, экзистенциальные проблемы никуда не пропали, они

волнуют, пусть по-новому, каждое приходящее поколение. Кто-то

пропустит мимо ушей отвлеченные идеи и незнакомые имена, а кто-то

залезет в «Википедию», потом, глядишь, возьмется за серьезную

статью, книгу, поступит на философский факультет. Не нужно

исключать опять же действия социальных закономерностей: массовая

культура всегда рождает и контрдвижение — против всего расхожего,

низкопробного, против «попсы» и проч. В соответствующих

сообществах, кружках молодежи символом престижа и членства

нередко становится чтение необычных, малоизвестных книг, в том

числе и философских. А бывает и так, что взявшись за книгу вначале

ради личного самоутверждения, молодой человек втягивается и уже

начинает всерьез интересоваться философией.

Поэтому, коротко, ответ таков. Массовая культура захватывает,

перемалывает и выплевывает все без исключения. Никакие запреты

(помимо значащихся в законах о печати и СМИ) здесь и не возможны

и не нужны. Относиться к такой «популяризации» философии следует

снисходительно, без раздражения. Просто самим делать свое дело

честно и всерьез.

Довольны ли вы реакцией российских интеллектуалов на выход

вашей книги "Колея и перевал: макросоциологические основания

стратегий России в XXI веке" ?

Скажу так: уровень моего довольства средний, но с

оптимистическим взглядом на судьбу книги в будущем. Большим

громким событием в интеллектуальной жизни России книга не стала

— никаких иллюзий по этому поводу быть не может.

При этом в ведущих интеллектуальных центрах Москвы о книге, о

результатах исследования российских циклов, о стратегиях

преодоления этой «колеи» я рассказывал: в Институте философии

319

РАН, в Высшей школе экономики (в Фонде «Либеральная миссия», на

семинаре посравнительному анализу развития постсоциалистических

обществ и на Социологическом факультете), на философском

факультете МГУ, в ИНИОНе, Шанинке, РГГУ. Также были лекции,

доклады, диспуты на Полит.Ру (в «Билингве» и в кафе «ПирОГИ» на

Сретенке), в Школе культурной политики, в Библиоглобусе, в Клубе

политических блогеров им. И. Канта, на Радио «Свобода»,

в Независимом информационном центре, в московском бюро РосБалта

и др.

В Санкт-Петербурге я выступал с докладами по результатам книги

в Институте социологии, в Леонтьевском центре, в Географическом

обществе, на Днях философии в ЛГУ (на секции геополитики), на

местном телевидении, в тамошнем РосБалте. Также было несколько

выступлений в Институте истории и археологии Екатеринбурга,

в университетах Красноярска, Омска, Новосибирска, Горноалтайска.

В обсуждениях участвовали, в том числе в качестве оппонентов,

такие известные интеллектуалы как:

 философы И. А. Гобозов, А. А. Гусейнов, В. Н. Карпович

(Новосибирск), В. И. Кудашов (Красноярск), А. И. Липкин,

В. В. Миронов, К. Х. Момджян, В. И. Разумов (Омск), В. Г. Федотова, С. А. Шаракшанэ, П. Г. Щедровицкий;

 историки Л. С. Васильев, Э. С. Кульпин, Б. Н. Миронов (Спб);

 социологи Г. М. Дерлугьян (Чикаго), И. М. Клямкин, С. Г. Кордонский, О. И. Шкаратан, В. А. Ядов;

 политологи, экономисты, культурологи М. Н. Афанасьев, Р. В. Вишневский, С. Н. Гавров, Д. В. Драгунский, М. В. Ильин,

А. Кузьмин, В. В. Лапкин, С. А. Магарил, В. Э. Матизен, Г. О. Павловский, В. И. Пантин, А. А. Пионтковский,