Опровержение идеи о существовании внешнего мира (ЛП)

Горан Бэклунд

ОПРОВЕРЖЕНИЕ ИДЕИ О СУЩЕСТВОВАНИИ ВНЕШНЕГО МИРА

Глава 1. Две стороны реальности

— Разве тебя всё время не мучает вопрос, — начинаю я спрашивать Уолта, — существуют ли вещи, когда мы их не видим?

— Не сказать, что мучает, — отвечает он, — но я вполне уверен, что существуют.

Мы в игривом настроении, но это серьёзный разговор, и он это знает. Уолт пришёл ко мне, желая узнать истину. Но к подобным вопросам он относится как к базирующимся на магическом образе мышления и нью-эйджевском мумбо-юмбо — нерациональном, ненаучном мышлении — и очень гордится, что он рациональный, научный человек.

— Вот возьмём, к примеру, эту чашку, — говорю я. — Откуда мы знаем, что она по прежнему существует, когда мы закрываем глаза?

— Ну, в общем...

— А ещё лучше, — говорю я, прежде чем он смог ответить, — откуда мы знаем, что она существует прямо сейчас?

Он выглядит озадаченным.

— Что ты имеешь в виду? — говорит он, указывая на чашку. — Она явно здесь.

Моей первой задачей всегда является развеять этот здравый реализм, который, когда до него доходит дело, оказывается ничем иным как непродуманными мыслями. Для большинства людей очевидно, что мы напрямую осознаём внешний мир, но существует несомненное противоречие в том, что находясь якобы в прямом контакте с самими вещами, мы в то же время проводим различие между тем, какими они нам кажутся, и тем, какими они являются в реальности — однако все, похоже, всё время используют это оруэллское двоемыслие.

— Смотри, когда мы приближаемся к предмету и кажется, что он растёт в размере, мы ведь не думаем, что это на самом деле происходит, не правда ли? — так я объясняю это Уолту.

— Наверное, нет, — говорит он.

— А когда мы видим тарелку под углом, мы же не думаем, что она на самом деле принимает форму эллипса, верно?

— Нет, так нам только кажется.

Такой способ мышления — проводить различие между видимостью вещи и самой вещью — явно несовместим с любой идеей, что мы находимся в прямом контакте с реальным миром. Удерживать в уме оба этих противоречащих взгляда, значит настаивать, что мы как видим вещи, какие они есть в реальности, так и не видим их — что является типичным видом непродуманного мышления, которое мы стремимся устранить.

— Мы должны осознать, что если мы думаем, что мир не такой, каким он нам кажется, мы в сущности допускаем, что не видим вещи напрямую.

— А так как мы именно так и думаем, — продолжаю я, — так как мы проводим различие между миром и тем, каким он нам кажется, мы вынуждены признать, что не находимся в прямом контакте с самими вещами, что мы не видим мира напрямую — что всё это, — я взмахнул руками, — всего лишь изображение мира.

Уолт выглядит немного растерянным. Это ново для него. Оно так сразу не усвоится. Но он записывает наши разговоры, так что может вернуться к ним позже. Ему не обязательно понимать каждый аспект каждой детали прямо сейчас.

Я встаю и начинаю ходить вокруг.

— Ещё один способ увидеть это — рассмотреть иллюзии восприятия, — говорю я. — Они, вероятно, лучше всего иллюстрируют, почему мы не видим мира напрямую.

— Как это?

— Ну, если мы находимся в прямом контакте с самими вещами, как получается, что прямая палка кажется изогнутой, когда наполовину погружена в воду? Палка действительно изгибается?

— Нет, конечно нет. Так только кажется, — отвечает Уолт.

— Это именно то, о чём я говорю. И если мы признаем эти иллюзии — то есть, если будем думать о них именно как об иллюзиях — тогда мы вынуждены будем признать различие между реальным миром и нашим его восприятием, поскольку слово иллюзия подразумевает ситуацию, когда наш субъективный опыт неверно интерпретирует объективную реальность.

— Достаточно справедливо, — говорит Уолт. — Это понятно.

— Вот ещё пример: скажем, кто-то ещё смотрит на эту палку с другого угла. Он будет совершенно по-другому её воспринимать, не так ли? Его восприятие будет радикально отличаться от нашего, хотя мы оба смотрим на один и тот же объект.

— Ага.

— Но, стал бы ты спорить с тем, что палка каким-то образом трансформируется в соответствии с тем, кто на неё смотрит? Она что, решает принять другой вид в зависимости от того, кто на неё смотрит?

— Нет, конечно нет.

— Тогда мы должны заключить, что её вид в каждом из наших относительных взглядов должен обязательно быть отделён и отличен от палки, как она есть в действительности — что в таком случае остаётся от нас скрытым.

***

— Скрытым от нас? — спрашивает он. — Что ты имеешь в виду?

Я снова сажусь.

— Вот смотри, — говорю я, откидываясь назад и закидывая руки за голову. — Мы имеем две стороны реальности, так? С одной стороны у нас то, как мир выглядит для нас, — я делаю жест, показывая всё, что составляет наш настоящий опыт: комната, мебель, разные вещи вокруг.

Уолт оглядывается по сторонам.

— Давай назовём это мир явлений, — говорю я. — Это то, что появляется в нашем восприятии.

— И это "изображение", о котором ты говорил раньше? — спрашивает он.

— Верно. Это то, как мир выглядит для нас.

Он кивает.

— А с другой стороны, — продолжаю я, — мы имеем мир, как он есть в действительности — объективная реальность. Это тот мир, который есть, смотрим мы или нет — так называемый реальный мир.

— И ты говоришь, что он каким-то образом от нас скрыт?

— Да. Естественно, мы не можем его видеть.

— Почему?

Секунду я колеблюсь. Здесь я мог бы сказать ему, куда всё это ведёт — как его ввели в заблуждение, и почему мы вообще говорим обо всём этом. Но ещё не пришло время подвергать сомнению основную небылицу. Если я буду двигаться слишком быстро, он просто захлопнет створки и перестанет слушать.

Уолт, как и почти 99,9 процента всех остальных, думает, что этот, так называемый реальный мир фактичен, а не выдуман. Сейчас мы закладываем основу, чтобы я смог показать ему обратное, показать ему, как полностью понять, как и почему мир нереален — чтобы в результате ему не было нужды этому верить, но чтобы он попросту видел это, напрямую и без усилий, не опираясь ни на какие внешние авторитеты, верования, догмы или теории — он просто будет знать.

Но учитывая, что Уолт довольно прочно укоренён в современной договорной модели реальности, это будет пошаговое исследование — сперва необходимо сделать наиболее важную уступку в его образе мышления — всё для того, чтобы потом иметь возможность выбить почву у него из-под ног и одновременно дать понять, что на самом деле происходит.

Итак, пока мы двигаемся медленно.

— Почему мы не видим этого? — спрашивает он опять, напоминая мне, что у нас с ним идёт разговор.

— О, — я быстро возвращаюсь туда, где мы остановились, — если бы мы могли видеть это, это было бы нашим опытом — мир явлений. Но так как мы определяем объективную реальность как то, что существует, когда мы не смотрим, то неотъемлемый по своей логичности факт состоит в том, что мы не можем её видеть.

— Не уверен, что догоняю, — говорит Уолт.

— Это нормально. Мы вернёмся к этому через минуту. А пока просто признаем, что мы мыслим с точки зрения этих двух сторон реальности.

Уолт кивает.

— Конечно, — говорит он.

— Теперь, вспоминая о тарелке, мы можем подумать, что нет такой уж большой разницы между этими двумя сторонами — вероятно, мы думаем, что разница лишь в перспективе. Но когда мы всерьёз об этом задумаемся, мы поймём, что с помощью размышления о реальности можно раскрыть гораздо более фундаментальную разницу. То есть, когда мы действительно тщательно всё обдумаем, мы осознаем, что разница между тем, каким мир нам кажется, и тем, какой мир есть в действительности, гораздо более значительна, чем просто разница в перспективе.