Зеленая революция

Несмотря на все недостатки, в колокол по капитализму звонить рано. Данному экономическому укладу свойственна невероятная гибкость. Сочетание капитализма и демократии — это самообучающаяся система. Маркс считал, что капиталистические производственные отношения ставят (причем очень быстро) стремительно развивающиеся производительные силы в жесткие рамки. Тогда, мол, на помощь новому социалистическому обществу приходит революция. Однако в реальности капитализм после каждого кризиса сбрасывал старую кожу и выходил из него помолодевшим. Потому даже критика капитализма — составная часть его успеха. Под воду ушел «реальный социализм», которому не хватало экономической динамики рынка и корректирующей силы демократии.

Капитализм как самообучающаяся система

Даже если антикапитализм будет использовать экологическую проблему как троянского коня, он ее не решит. Прячась в старых окопах, мы даем противнику возможность объединяться, вплоть до отдельных компаний. Экономика не гомогенное тело. В ней можно встретить и тех, кто выиграл от экологической трансформации, и тех, кто проиграл, потенциальных союзников и противников, упорно отстаивающих отжившую экономическую модель. А между ними широкий спектр компаний, которые одной рукой еще отмахиваются от жестких экологических запретов, а другой уже работают над зелеными инновациями. Было бы наивно ожидать восторгов по поводу зеленой революции от угольной промышленности, нефтяных гигантов или старых монополистов — поставщиков электричества. Они боятся обесценивания своего капитала и потери рынков. Либо они перестроятся, либо постепенно уйдут. Так было на каждой ступени промышленной революции. Но во многих компаниях происходят технологические и культурные преобразования. Они ориентированы на будущее, где выбросы CO₂ будут радикально сокращены. Эту трансформацию необходимо поддерживать, а не лелеять старый образ врага. Левые по традиции ставят на государство. Это правильно в той степени, в какой разворот экономической динамики в устойчивом направлении зависит от принципиальных политических решений. Но ошибочно считать все компании врагами, на которых желательно надеть узду, перспективнее видеть в них производительную силу. Инновационные решения, новая продукция и технологии приходят не из управленческого сектора.

Уже отцы-основатели социализма существенно недооценивали гибкость капиталистического экономического уклада. А он как раз умеет превращать любой протест в инновацию.

Рабочее движение вызвало к жизни социальное государство и социальную рыночную экономику. Связанный с этим рост массовой покупательной способности оказался для капитализма омолаживающей ванной. Хотя любое социальное завоевание приходилось вырывать силой, капиталистическая экономика выигрывала от возраставшего уровня образования, укрепления здоровья и растущих доходов рабочего населения.

Антиавторитарный бунт 1968 г. послужил стимулом для индивидуализации и креативности. В экономическом аспекте он содействовал расширению спектра услуг и культурной индустрии, проложив также путь новой предпринимательской культуре, которая больше соответствует современной, основанной на знании экономике, чем иерархическому устройству. Патриархальное руководство сменила модель совместного управления, произошла децентрализация и переход к командным структурам.

Изменения в традиционном распределении гендерных ролей, уравнивание женщины в профессиональных правах дают дополнительные кадровые резервы. Баланс между трудовой деятельностью и личной жизнью, плавающий график для родителей, помощь по уходу за детьми стали уже стандартом кадровой политики.

Движения в защиту потребителей добиваются улучшения качества продуктов питания, бытовой техники и других товаров потребления. При этом друг на друга работают жесткие регулятивные инструменты (предписания, касающиеся безопасности и гигиены), обязательственное право и многоплановая информация для потребителя. Хотя ценовую конкуренцию никто не отменял, компании среднего и верхнего рыночного сегмента борются за покупателя, поставляя на рынок не более дешевые, а более качественные товары.

Экологические и правозащитные группы подвергают транснациональные концерны все более сильному давлению, требуя брать на себя больше ответственности за социальные и экологические аспекты своей деятельности. Такие фирмы, как Adidas, Nestle или Apple, сегодня уже не могут не обращать внимания на скандальные условия, в которых работают их субпоставщики. Детский труд, эксплуатация заключенных, недостойные человека условия труда невозможно скрыть, разоблачения приводят к скандалам, которые наносят ущерб репутации фирмы и представляют угрозу для оборота. То же можно сказать и о вреде, наносимом экологии и здоровью человека, например, бездумным использованием пестицидов и других опасных химикатов.

Моральное давление на рынки больше задевает компании, близкие к потребителю, чем производителей сырья, и в первую очередь западные концерны, которые должны прокладывать себе путь в демократической среде со свободными СМИ и критически настроенными НПО. И тут мы осознаем значение политической надстройки для конкретной организации капиталистического уклада: социальный и экологический прогресс возможен лишь как результат рыночной экономики в сочетании с демократией. И до введения всеобщих, свободных и равных выборов в Германской империи существовали профсоюзы и социалистические партии, полуплюралистическая пресса, некоторая свобода собраний и гражданские права, которые можно было пытаться отстаивать. В этом пространстве могла развернуться борьба за 8-часовой рабочий день, социальное страхование и политические свободы. И эта связь по-прежнему существует. Тому, кого приводят в негодование хищническое, потребительское отношение к природе и человеку на африканских рудниках, нечеловеческие условия труда в душных мастерских Азии, попрание прав на землю туземного населения Латинской Америки, придется бороться за права человека, свободу профсоюзов и прессы, независимые суды. Это самые действенные барьеры, препятствующие эксплуатации и разграблению.

«Реальный социализм» советского образца рухнул не только из-за экономической неэффективности забюрократизированного планового хозяйства. Важной причиной стало также отсутствие критики и демократических механизмов коррекции. Существует неразрывная связь между политической и экономической свободой. Функционирующая рыночная экономика предполагает правовое государство, общественную критику, равенство возможностей всех компаний и функциональную разницу между государством и экономикой. Монополии и картели, экономический непотизм, коррупция, волюнтаризм полиции, юстиции и налоговых органов, а также привилегированное положение отдельных экономических субъектов лишают рынок регулятивных возможностей. Как показывает пример Китая, в период догоняющего развития такая модель, пока она гарантирует высокие инвестиционные квоты и не душит частную инициативу, тоже может какое-то время демонстрировать высокие экономические показатели. Но в долгосрочной перспективе она ведет к неоправданному расточительству общественного ресурса. В точке, где успех зависит прежде всего от креативности и инноваций, авторитарный режим перестает функционировать. Многое свидетельствует о том, что современная экономика знаний требует не только правовой безопасности, но в перспективе не может развиваться без общественной критики, свободы слова и политического плюрализма.

Смешанная экономика

Так что же мы имеем в виду, говоря «капитализм»? Капиталистический уклад, т. е. сочетание частной собственности, рынка как координирующей инстанции и соревнования как процесса оптимизации, имеет множество разновидностей, диктуемых географическими, политическими, культурными условиями, — от англосаксонской либеральной рыночной модели и социальной рыночной экономики западноевропейского образца до госконтроля в Китае и российского рентного капитализма, когда прибыль распределяется между олигархами и держателями государственной власти. Эти варианты отличаются друг от друга ролью государства, степенью равенства или неравенства, распределением частной и общественной собственности, перераспределением доходов через систему налогообложения и статусом общественного достояния [275].