Почему дети лгут?

Дела о массовых сексуальных злоупотреблениях порождают особые проблемы, не типичные для иных дел о сексуальных преступлениях. Когда многие жертвы свидетельствуют об одном и том же, вероятность противоречий сильно возрастает. Семеро детей, описывая эротическую игру «Обнаженная кинозвезда», неоднократно упоминавшуюся в ходе предварительного расследования дела Макмартин, приводили совершенно разные детали. Напористый адвокат легко обернул эти противоречия в пользу подзащитных. Но такое могло случиться не только с детьми. Часто взрослые, свидетельствуя об одном и том же событии, описывают его по-разному. И этот эффект усиливается, если со времени события прошло несколько лет, как это нередко бывает при рассмотрении подобных дел.

Еще одна трудность, обусловившая провал большинства судебных дел о массовых растлениях, порождена рассказами детей о чудовищных ритуалах и сатанинских культах. И Джорданское дело и дело Макмартин рассыпались из-за этого. В Джорданском деле дети, сначала давшие показания о человеческих жертвоприношениях, затем отказались от них, признавшись во лжи. В деле Макмартин обвинение просто исключило тех свидетелей, кто своими фантастическими рассказами угрожал сорвать процесс.

Рассказы детей о чудовищных ритуалах, связанных с растлением, появились во всех концах страны. Журналист Джон Крюдсон, исследовавший этот феномен в своей книге «Предательская тишина», обнаружил удивительное сходство подобных историй. Во всех рассказах фигурировала кровеподобная жидкость, которую детей якобы заставляли пить, после чего они испытывали необычные ощущения. Это была кровь умерщвленных животных или даже других детей. Полиция, перерыв огромные пространства в поисках тел, так ничего и не находила [111].

В Сан-Франциско полицейские поначалу были убеждены, что действительно обнаружили связь между растлением детей и тайным сатанинским культом. Подозрительные признаки массовых сексуальных посягательств появились в районе детского сада, расположенного на территории одной из военных баз США. Одна из якобы пострадавших девочек рассказывала также о ритуалах, осуществлявшихся при свечах в темной комнате. Неожиданно эта девочка указала в магазине на незнакомого человека и сказала, что он был одним из тех, кто посягал на нее. Подозреваемый оказался майором американской армии Майклом Акино, который также провозглашал себя верховным жрецом Сета, древнеегипетского божества. Его жена Летиция была верховной жрицей.

Полицейские, начав расследовать эти, якобы имевшие место, ритуалы, были очень воодушевлены, когда девочка смогла указать на окруженный древними статуями дом, где находилась квартира семьи Акино.

Однако дело против жреца быстро зашло в тупик, когда не удалось установить никаких его связей с детским садом и другим подозреваемым — воспитателем Гари Хэмбрайтом. Данное девочкой описание комнаты, в которой происходили ритуалы, не соответствовало внутреннему убранству дома Акино. Сам Акино, носивший оригинальную прическу и придававший особую форму своим бровям, утверждал, что из-за необычной внешности дети часто путают его с мистером Споком или с дьяволом. Таким образом, это дело, подобно многим другим, стало рассыпься, и все обвинения в конце концов были сняты.

Надо признать, что либо вся страна охвачена конспирированной сетью сатанинского культа, либо существует особое психологическое объяснение, которое еще предстоит отыскать. Известно, что маленькие дети любят фантазировать. Правда, истории они сочиняют скорее о говорящих игрушках, чем о ритуальных жертвоприношениях.

Бруно Беттельхейм в своей работе о древних сказках рассматривает «черную фантазию» как своеобразное средство проявления детских страхов перед реальным миром. В другой книге — «Хорошие родители» — он говорит о различных праздничных маскарадах как средстве психологической разрядки детей [112].

«…Во время маскарада дети на один вечер обретали силу и власть. Нарядиться и действовать как ведьма, черт или призрак значило для них приобщиться к тайному могуществу этих существ. Это было не просто игрой, порожденной желанием напугать взрослых и внести сумятицу в их мир. Из глубин бессознательного пробуждалась примитивная потребность слиться со злыми сверхъестественными силами» [113].

Крупнейшие теоретики детского развития Зигмунд Фрейд и Жан Пиаже изучали мир детского воображения, но не касались «черной фантазии». Однако ими был поднят серьезный вопрос о способности детей отделять воображаемое от реального.

Фрейд не считал, что дошкольники отождествляют фантазии с реальностью, однако он полагал, что едва ли можно доверять детям из-за их склонности к фантазированию. «Недоверие к утверждениям детей обусловлено их склонностью к фантазированию, подобно тому как недоверие к словам взрослых порождено их предрассудками» [114].

Взгляд Пиаже еще более пессимистичен, чем мнение Фрейда. Он считал, что на протяжении всего раннего возраста ребенок не в состоянии отличить фантазию от реальности. «Сознание ребенка в первые 7–8 лет жизни определяется игрой, основанной на вымысле, а это означает, что до 7–8 лет ребенок не способен различать правду и выдумку» [115].

Хотя ряд современных ученых критически относятся к идеям Фрейда и Пиаже, многие исследования все же свидетельствуют, что детям труднее, чем взрослым, отделить фантазию от реальности [116]. Ведутся споры о том, какие фантазии спонтанно порождаются детским воображениям, а какие — возникают под влиянием обстоятельств. Не исключено, что многие фантазии ребенка вызваны к жизни телевидением и комиксами.

По этим вопросам хотелось бы располагать большей информацией. Нам нужно знать, о чем фантазируют дети и насколько они способны отличить фантазию от реальности. Особое внимание следовало бы уделить тем фантазиям, в которых фигурируют языческие культы, пытки и жертвоприношения. Пока в этот вопрос не внесена достаточная ясность, многие уголовные дела о посягательствах на детей обречены на провал, поскольку многие взрослые уверены: раз ребенок рассказывает о кладбищах и дьяволах, значит, он лжет и о случаях сексуальных посягательств на него.

Дела об опеке и сексуальные посягательства

Когда в ходе судебного разбирательства об опеке поднимается вопрос о сексуальных посягательствах одного из родителей на ребенка, это часто вызывает подозрение, что другой родитель предварительно убедил ребенка высказать такое обвинение. Это подозрение, как и любое предубеждение, не способствует установлению истины. Чересчур придирчивые судьи порой отказывались рассматривать реально имевшие место инциденты. Это очень серьезная проблема. Тем более что за последние 5 лет обвинения в сексуальных злоупотреблениях стали выдвигаться гораздо чаще.

Те, кто не расценивает такие дела всерьез, обращают внимание, что чаще всего именно мать, а не какое-либо менее заинтересованное лицо выдвигает иск против отца (в подавляющем большинстве дел обвиняется отец, а не мать). Мотивом матери может быть стремление ограничить доступ отца к ребенку, либо она просто неправильно интерпретирует их отношения. Если маленький ребенок остается с отцом, то тот вынужден купать его, менять ему белье, а при этом неизбежны прикосновения, которых раньше не случалось. Матери, как правило, обвиняют отцов не в изнасиловании ребенка, а в нездоровых манипуляциях с обнажением и прикосновениями. Исследователями из Мичиганского университета установлено, что более чем в половине случаев подобные обвинения, выдвинутые в связи с делами об опеке, абсолютно беспочвенны [117].

Кроме того, многие психотерапевты и работники социальных служб утверждают, что в ряде случаев сексуальные злоупотребления имеют место задолго до развода, но лишь после распада семьи дети находят в себе силы заговорить об этом. Эти специалисты также подчеркивают, что порожденные разводом тяжелые переживания и чувство одиночества могут спровоцировать родителя на злоупотребления, которые он рассматривает как способ утверждения любви и взаимопонимания. Многие специалисты готовы согласиться с выводами Ричарда Кругмана, директора Национального центра по профилактике и коррекции плохого обращения с детьми в Денвере. Анализируя 18 примеров обвинений в сексуальных злоупотреблениях, выдвинутых против одного из родителей в ходе дел об опеке, он установил, что в 14 случаях обвинения действительно были обоснованы, в 3 — вымышлены и один случай был слишком запутанным, чтобы судить наверняка [118].