Земля в цвету

А это — самая реальная реальность, и все мы — ее участники.

ТВОРЧЕСТВО ЖИЗНИ

В КРАЮ СУМЕРЕК

Пыль над дорогами Америки! Пыль над асфальтированными, гудронированными, одетыми патентованной массой автострадами Америки, над прямыми, как стрелы, шоссе и старинными каменными дорогами — макадамами.

В пестром уборе лежала земля перед человеком, когда «следопыты» Купера бродили по ней. И не жалели ее — ни они, ни их потомки: на века хватит! И стал увядать пестрый убор.

Самое безжалостное, самое хищническое в мире хозяйничанье убивает здесь землю. Уже испорчено более половины всей пахотной площади Соединенных Штатов. Многих нынешних настоящих пустынь еще не знал молодой Марк Твен, писавший «Жизнь на Миссисипи»… И язвы гигантских солончаков проели тело «пшеничных» штагов…

Послушаем очень известного экономиста Чейза: «С полей и пастбищ Америки смывается ежегодно три миллиарда тонн земли, содержащей сорок миллионов тони фосфора, калия и азота. Смывается верхний, самый плодородный слой. Шестая часть страны приведена, приводится или начинает приводиться в негодность. Пыль душит людей и животных. Пыль страшнее, чем наводнение. Страшные пылевые бури последних лет — не случайное явление. Это — завершение длительного трагического процесс…»

Потрясающие цифры — три миллиарда, сорок миллионов… Дождь смывает и засаливает, ветер выдувает и развеивает прерию, где приезжий ирландец капитан Майн-Рид некогда завоевывал индейские вигвамы и вдохновенно рассказывал о своих победах какой-нибудь черноокой сеньорите на гасиенде в Техасе.

Севообороты? Сегодня надо работать, гнать пшеницу и кукурузу — завтра будет кризис, и они не понадобятся, как, может быть, не понадобится и ферма. Нехитрое имущество — в фордик, и айда по дорогам, по пыльным дорогам: не требуется ли где-нибудь, все равно — на апельсинных плантациях Калифорнии или на заводе атомных бомб — пара хороших здоровых рук?

В этой стране, заполнившей весь мир своими «виллисами», «доджами», «студебеккерами», «паккардами», не так уж много тракторов на полях. Разве всякому рядовому фермеру под силу завести трактор? Да и есть ли смысл? И, бывает, даже усовершенствованный комбайн волокут где-нибудь на Западе табуном лошадей. А самый тяжелый трактор-тягач и даже танк разрушают почву гораздо меньше, чем копыта. Гусеничный же трактор в целых пять раз меньше. Он «легче» даже ноги идущего человека. Табун же лошадей безжалостно крошит, вытаптывает и стирает почву.

Впрочем, тут и машины — хищники. Вот с жужжащим гулом ползет по полю комбайн — блестящий, бело-розовый, отлакированный. Он прошел. Что он снял? Щетина, чуть не по колено, осталась за ним. Он оставил стоять солому, а ту, что срезал вместе с колосьями, метелью раскидал обратно по полю с помощью ветра. Зачем конструировать машину, скашивающую под корень? Так проще, легче, быстрее — одни колоски. Лишь бы скорей убрать — «время — деньги». Никому не нужна солома. Никому не нужен завтрашний день. Все сорняки остались. Все семена их развеяны по полю. Но кто сказал, что это поле завтра будет моим? Пусть думает тот, кому оно достанется!

Нет более засоренных в мире полей, чем поля Соединенных Штатов.

Почти каждый год появляются новые конструкции плугов. Изумительные достоинства! Изящество отделки! Все прежние плуги портили ваши поля. При всем том — дешевизна. Покупайте только у нас.

А почва умирает на глазах. И настолько очевидно это, что одна из время от времени тщетно назначаемых правительством комиссий решила осмотреть хоть плуги. Там были агрономы, инженеры, даже математики. Они схватились за голову: каждая новая рекламируемая конструкция плуга была смесью невежества с наглым обманом. Чтобы заманить новизной, отбрасывалось и то нужное, полезное, что было в прежних конструкциях. Дрянной автомобиль не купят; но кто разберется в истинных качествах плуга, захваливаемого бесстыдной рекламой? Комиссия, как и предыдущие, умыла руки. Доклад ее погребен в братскую могилу подобных докладов — в архив. Завтра фермер прочтет о новом, самом лучшем плуге. И этот самый лучший — остерегайтесь подделок! — плуг еще скорее прочих разрушит, распылит почву, еще изобильнее засеет ее сорняками. Предплужники? Делающие деньги руководители фирм так, без сомнения, ответили бы, если бы их спросили об этом:

— Да наши обычные потребители даже не поняли бы, что это за плуг с предплужником, никто бы его не купил. Он никому не нужен. Слишком сложная конструкция.

И вправду: такой плуг попросту бы и не пошел по щетине, оставленной хищником-комбайном. Предплужник забился бы, плуг споткнулся бы, застрял на первом шагу.

У «романтика» и трубадура британского империализма Киплинга есть известное стихотворение:

Какой многозначительный символ!

…Там, в странах дряхлеющей земли, есть, конечно, ученые-работяги. Они прилежно трудятся в лабораториях Кембриджа и Лос-Анжелоса, Нью-Йорка и Эдинбурга. На что они рассчитывают? Какую большую мысль надеются внести в мир? Судьба их работы — это судьба доклада агрономов, инженеров и математиков, обследовавших американские плуги.

В том мире мало значат человек и его мысли. Генетик Харланд, уже упоминавшийся в этой книге, плоть от плоти и кость от кости этого мира. Но вот Харланд осмелился по-своему решить то, что касается (как он слышал и читал с детства) только его одного, — женился на «цветной». «Люди его мира» прилагают это словечко к большей части человечества, почему-то воображая, что их собственный цвет кожи — вовсе не цвет, и особенно похваляясь этим. И кафедры Англии захлопнулись перед Харландом; он очутился в Лиме, в Перу.

Селекционера Карлтона называли «человеком, накормившим Америку». Его пшеницы (заимствованные, кстати сказать, из России) совершали триумфальное шествие через Канзас, Небраску, Техас, Монтану, Оклахому — по всей стране. Его «горестная жизнь» описана Полем де Крюи. Спекулянты наживали десятки миллионов долларов на биржевых сделках с хлебом, которого не было бы без Карлтона. Он же получал все ту же скромную ставку департаментского чиновника. Никто не помнил о его заслугах. Где сказано, что, накормив миллионы, можно сделать деньги? Бизнес делается совсем не так!

А семья Карлтона росла. Житейские невзгоды преследовали его. Тяжело заболела дочь, затем вторая. Только сложная операция могла спасти сына. Нет страны, где лечение было бы таким несчастьем, как в Америке, может быть, горшим несчастьем, чем сама болезнь. Право на здоровье — право богачей. Нужны тысячи долларов для врача, для больничной койки. Карлтон запутался в долгах. Его дом продали с торгов. Он занял у хлебопромышленника 4000 долларов. Правили республиканцы; хлебопромышленник считался сторонником оппозиции. Сотрудник департамента земледелия получил деньги от противника правительства! Карлтона уволили. Теперь он начал нищенствовать. У себя на родине он не мог найти работу. Он поехал в Панаму, в Гондурас. «Он страстно тосковал по родным равнинам, но ему так и не пришлось больше их увидеть». Он умер в 1925 году. Ему было всего пятьдесят лет с небольшим.