В сибирь за мамонтом. Очерки из путешествия в Северо-Восточную Сибирь

В ней находились одни лишь мужчины, на корточках сидевшие вдоль стен уроссы. Через дымовое отверстие уже заблистали звезды. Тогда только начались заклинания.

Я сидел на медвежьей шкуре неподалеку от занавешенного входа. В середине ярко тлел костер, поддерживавшийся смолистыми корнями лиственницы.

Безмолвно и медленно проскользнул в палатку шаман. Его встретила глубокая тишина. Внешность „заклинателя” значительно изменилась. Кожаная одежда заканчивалась ниспадающими до ног скрученными ремнями. Грудь была увешана нитями белых и пестрых стеклянных бус. Между ними болтались длинные железные полосы и маленькие медные колокольчики. Кроме того грудь и спина его были украшены зубами и когтями хищных зверей и птиц.

Головной убор шамана напоминал капюшон и состоял из шкуры, снятой с морды полярного волка. На местах глаз были вставлены круглые кусочки какого-то черного меха. Когда шаман плясал, уши этой волчьей головы развевались по воздуху.

В левой руке он держал свой колдовской, богато разукрашенный барабан. В правой — покрытую мехом палочку. Он ударял ею в такт по барабану и, медленно вращаясь по кругу, затянул глухую, однотонную песню.

Тихо звенели колокольчики и стучали украшавшие одежду шамана зубы и когти. С низкими поклонами он несколько раз обошел огонь. Помощник его от времени до времени подбрасывал в пламя какой-то сильно пахнущий и горящий голубым пламенем порошок.

Поклоны и приношения шамана относились к „богу огня”. Из горла его вырывались своеобразные, то протяжные, то прерывистые истерические звуки. Они сопровождали плавные, ритмические движения его тела и смешивались с шипением и треском пламени в костре.

Звуки эти мало-помалу перешли в своего рода напев, а медленные и плавные движения превратились в настоящий танец. Какие это были удивительные, почти нечеловеческие звуки! Эта своеобразная симфония точно была соткана из голосов, подслушанных у дикой северной природы. Мое непривычное ухо уловило здесь признаки звучной гармонии. Совершенно чуждый мне язык суровой природы возбуждал нервы и захватывал все существо слушателя.

Шаманские песни, танцы и обожествление природы берут свое начало еще из стран Центральной Азии, откуда вышли эти кочующие сибирские племена.

Здесь, в непрерывной борьбе с суровой природой, это пение и пляска запечатлели в себе печаль пустынной, враждебной человеку тундры и тайги.

Но они, вместе с тем, сохранили яркие краски и образы прежней родины и благодаря этому отличаются своеобразием, силой и красотой.

Вскоре пение перешло в едва слышное бормотание и шепот. Барабан звучал все тише и тише. Танцующий медленно кружился вокруг пылающего огня.

Затем песня снова поднялась до диких, прерывистых, гортанных стонов. Превратившись в вой, она, то напоминала человеческий плач, то скрип раскачиваемых ураганом деревьев, то свист ветра в узком горном ущелье, то рев бури в покрытой снегом тундре.

Танец закончился резкими прыжками. Барабан гремел, бряцали амулеты, звенели колокольчики.

Шаман пел и плясал беспрерывно. Силуэты безмолвно скорчившихся зрителей были освещены красноватым отблеском костра.

Песня развертывала все новые и новые картины тайги. Слышались голоса различных птиц. Шаман подражал свистящему удару соколиных крыльев. Раздавалась, напоминающая звон колокольчиков, точно удаляющаяся песня лебедя- кликуна.

Глухой говор... голоса усиливаются. Шум крыльев все приближается. Изнуренный шаман вытирает вспотевший лоб. Помощник его продолжает бить в барабан, так как звуки этого инструмента не должны прерываться ни на одну минуту.

Начинаются новые танцы, новые заклинания, новые песни. Шаман отправляется на своем белом олене в далекую тайгу. Он ищет там враждебное людям чудовище. В меланхолической песне слышатся стук копыт оленя и удары его рогов о стволы старых деревьев. Мы снова внимаем шелесту листвы и журчанию вод.

Он подражает крику пролетающих ворон, зову филина и токованию журавля на болоте. Нам слышатся ворчанье медведя, вой волка, рев лося.

Из уст шамана раздаются призывы к борьбе. Он звонко ударяет в барабан. В схватке с найденным, наконец, чудовищем помогают подвластные шаману звери.

Он падает наземь. У рта его пена. Во взгляде — безумие. Тело конвульсивно подергивается.

Я очнулся. Окружавшие огонь ламуты были охвачены волнением. Под конец танца они подбодряли шамана отрывистыми восклицаниями, прыжками и дикими жестами. Как бы то ни было, но этот первобытный человек сумел в течение нескольких часов держать нас около себя в самом напряженном внимании.

В раздумье возвращался я к себе. Покрытый снегом девственный лес не издавал ни единого звука. Что было понятнее для этих детей природы? Шаман проповедовал им веру в ее силы. Этот человек думал заодно с ними и указывал им на те явления, которые они ежедневно ощущали. Священник же говорил о жестоком боге, всегда готовом наказать их. Все эти христиане, прислужники царя, купцы и священники принесли им весьма сомнительные культурные блага: страшные, неизвестные до того болезни, водку, вечное рабство должников и все возрастающие налоги!..

Показались первые лучи тусклого здесь солнца. Они озарили покрытые лесом высоты и постепенно распространились и на простиравшуюся перед нами снежную пустыню.

Мой конь радостно заржал, приветствуя своих товарищей, которые паслись внизу у реки и с помощью копыт добывали из-под снега свое скудное пропитание.

XXII. ВЕКОВАЯ МОГИЛА

Избушка, в которой разместилась наша экспедиция, находилась от местонахождения мамонта на расстоянии около километра.

К нему вела уже довольно хорошо протоптанная тропинка. Она бежала среди лиственниц, покрывавших ближайшие окрестности избы и виднеющийся за ней горный склон. У одного из поворотов реки тропинка подходила к месту обвала берега. Постепенно подымаясь между осыпавшимися массами земли и торчащими в воздухе корнями деревьев, она достигала до половины покрытого трещинами обрыва.

Еще задолго до того, как мы подошли к мамонту, начал долетать до нас неприятный запах.

Наконец, на ближайшем повороте перед нами вынырнул высоко торчащий череп. Мы стояли у вековой могилы дилювиального великана.

Хобот и конечности еще находились в земле, вместе с которой труп вывалился из громадной трещины, лежавшей выше ледяной глыбы. Вертикальные стенки этой глыбы указывали на то место, где произошел обвал.

Безмолвно стояли мы перед мертвым свидетелем давно прошедшей ледниковой эпохи. Почти неповрежденным в течение многих тысячелетий лежал мамонт в своей ледяной могиле. Мы долго не в силах были отойти от этого легендарного существа, один вид которого наполнял суеверным страхом первобытных жителей тундры и тайги.

Температура окружающего воздуха быстро падала. По ночам она опускалась до −12½° по Цельсию. Необходимо было считаться с быстрым наступлением холодов. Выделяя из глыб твердого льда сильно замерзшие мягкие части животного, мы могли повредить как остов мамонта, так и его длинную шерсть.

Рис. 24. Ледяные стены над местом находки.

Было решено начать немедленно постройку над трупом мамонта деревянного сруба и снабдить этот блокгауз печами.

Таким образом мы получили бы возможность растопить окружающий останки лед и оттаять труп ископаемого гиганта, и это дало бы нам возможность спокойно приняться за выкапывание мамонта и распределение его остова на удобные для перевозки части.

Пока устраивали сруб, у меня оказалось достаточно времени для обследования обрыва, в середине которого находилась наша находка. Во время этих экскурсий меня обычно сопровождал тот самый казак Иннокентий Явловский, который сообщил о нахождении на Березовке трупа мамонта.

В середине августа 1900 года близ Березовки охотилось несколько ламутов. Один из них, Семен Тарабикин, впоследствии рассказал находившимся в Колымске казакам следующее.