Жёлтый бриллиант

Микола все продумал и подготовил. Он легко убедил госпожу Таню в необходимости проверить на подлинность главный шедевр ее уникальной коллекции. В Главных реставрационных мастерских у него друзья. Не зря же он столько лет в Москве. Там прекрасная современная рентгеновская аппаратура, картине — никакого вреда. Новое экспертное заключение не помешает. Процедура — дорогая, особенно документ о подлинности шедевра, или умелой копии. Кстати, такая копия стоит ненамного меньше подлинника.

— Госпожа Таня, мне очень неловко просить, но, если можно, деньги заранее, пятьсот тысяч долларов. Там огромная очередь, но я влез. Очень неловко, но времени мало. Нам скоро пора расставаться!

Конечно, добрая Таня на все согласилась.

В Главных реставрационных мастерских у Николы Швабского, действительно, был старый приятель. Они сдружились еще во время учебы в архитектурном институте. Теперь его дружок возглавлял отдел экспертизы западно-европейской живописи. Картина Брегеля — младшего его не интересовала. Достаточно фотографий нужного размера для таможни и корявой расписки на листочке бумаги, написанной на улице, на морозе, неизвестной художницей Машей Громилиной в том, что она в учебных целях сделала копию малоизвестной картины голландского художника Питера Брегеля — младшего, основываясь на иллюстрации в монографии «Живопись Западной Европы». В расписке указаны все паспортные данные горе-художницы, проживающей в городе Торжок, Тверской губернии и оплаченная лицензия на продажу на «Вернисаже» на Крымском Валу произведений искусства, созданных собственными руками и вдохновением. Расписку, под диктовку, за сто долларов, на автобусной остановке написала пожилая женщина с бутылкой пива, торчащей из кармана старого пальто.

Геннадий Степанович Бережнов довольно часто посещал новый дом своей начальницы. Его интересовала система внутренней охраны дома. Монтаж систем специалисты Бережнова проводили три дня. В помещении никого не должно быть, даже хозяйки дома. Картины были развешены после установки основной сигнализации. Бережнов был очень недоволен, Татьяна Петровна оправдывалась тем, что еще не знала, как, что надо разместить.

— Теперь гоните своего Миколу дня на два из дома куда подальше.

Швабский обрадовался неожиданному отпуску. Ему необходимо срочно слетать в Америку, в Техас, подписать новый контракт!

На картины, шкафы с фарфором, небольшую скульптуру Родена была установлена электронная сигнализация, которая реагировала «на движение». Внешне следы охранной системы непрофессионалу заметить было невозможно.

Довольный и счастливый Микола Швабский вернулся в Сосновый Бор. Еще одно пустяковое дельце, и он снова в Техасе. Заказчик оказался просто «душечкой». Завтра госпожа Таня едет с утра с кухаркой Лизой и охранником Сережей в магазины «за кастрюлями». Ящиками с посудой заставлена почти вся кухня. Билет на самолет — в кармане, дорожный рюкзак с вещами, собран.

Он расстелил на полу несколько слоев мягкой упаковочной бумаги, приготовил круглый кейс для перевозки чертежей, баннеров, картин, острый нож (такими в магазинах разрезают упаковку), натянул медицинские резиновые перчатки, отодвинул кресло, встал на стремянку, выдвинул лезвие ножа, левой рукой сдвинул картину под угол 30 градусов, так удобнее вырезать, меньше угрозы повредить полотно, и рухнул с третьей ступеньки стремянки. Во всем доме раздался страшный, оглушающий вой, замигали ослепляющие лучи лазерных установок. Через минуту или две в дом вошли полицейские с автоматами. Еще через минуту Микола Швабский сидел на том же месте, рядом со стремянкой, только — в наручниках. Позвонили госпоже Видовой. Она ответила, что следует действовать в соответствии с Законом Российской Федерации.

Госпоже Тане Видовой было очень обидно. Нет, она ничего не требовала от него, она просто по-доброму, искренне относилась к нему, не скрывала своей человеческой симпатии, наконец, платила очень большие деньги. Ее опять хотели обворовать, надсмеялись над ее добрыми чувствами. Она даже заплакала.

Следователь прокуратуры Западного округа Москвы Иван Петрович Пронцев позвонил госпоже Видовой уточнить, когда и где она сможет его принять.

— Завтра, в 11 утра, в квартире на Кутузовском.

Госпожа Таня Видова уже одета и причесана к выходу.

— Здравствуйте, давно не виделись. Вы по поводу Швабского?

— Доброе утро, Татьяна Петровна, Вы прекрасно выглядите! Вы — спешите?

— Да, я работаю.

— Я ненадолго, только — несколько вопросов. Со всеми вопросами по поводу этого мерзавца — к моему адвокату. Я не хочу о нем слышать!

— Татьяна Петровна, это в ваших интересах!

Она провела его в большую гостиную. Повсюду стояли коробки, тюки, чемоданы.

— Извините, на днях окончательно переезжаю. Располагайтесь. Она показала на большой круглый стол, наполовину заваленный бумагами.

— Татьяна Петровна, адвокат Швабского утверждает, что Вы с ним — в сговоре.

— Какая чушь! Зачем мне это?

— Поделить деньги и уехать с ним в США.

— Какой бред! Зачем мне в США, тем более, с ним?

— Швабский уверяет, что вы — любовники, что Вы грозили перерезать себе вены, если он Вас бросит.

— Да это вообще немыслимо. Какие любовники, его давно и устойчиво интересуют только мужчины. Замуж ради денег он меня не звал. Ума хватило! Да ему это и не нужно. Ему нужна свобода в мировом масштабе! Что еще?

— Он уверяет, что Вы украли картины.

— Каким образом?

— Обманули больную, в инвалидном кресле старушку-миллионершу в Швейцарии и выманили у нее все картины, фарфор, Родена.

Госпожа Таня рассмеялась.

— Это он в Интернете начитался и ничего не понял! Ловко, ничего не скажешь. Вы же знаете, все документы, все архивные справки имеются у меня, в МИДе, в ФСБ, в Минкульте. Что, еще надо? — раздраженно спросила госпожа Видова.

— Да это все я знаю, копии всех документов — в деле. Но как картины и прочее попали в швейцарские банки?

— Иван Петрович, это история на 200 лет. Готовы слушать?

— Вы на работу опоздаете!

— Начальство — задерживается. Старая истина!

— Я слушаю и записываю на диктофон.

Госпожа Видова в который раз за последнее время рассказывала историю семьи Головниных и графини Дарьи Сикорской.

— Когда Петр Головнин, разжалованный офицер, спасая свою молодую жизнь, сбежал из Российской Империи, после многих мытарств он попал вместе с голландскими беженцами в ЮАР, в колонию буров. Буры везли на новую землю все: топоры, лопаты, домашнюю утварь, мебель, ткани, белье и, конечно, картины. Творения Брегеля — отца и сына, других художников были для простых неграмотных людей чем-то вроде настенных календарей с наставлениями о правилах жизни. Нечто, вроде нашего телевизора, только намного мудрее и скромнее.

Петр Головнин был образован, знал строительное дело, геологию, землеустройство, был инженером, плотником, даже лекарем. Он работал в бурской колонии. Его, видимо, уважали, его работу — ценили. Денег в колонии было мало. Да и что на них купишь в джунглях? Ему дарили самое ценное, что было в семьях — старые картины своих голландских предков. Тем более, они так нравились молодой жене Петра, девушке из бурской колонии — Антонии. Когда Николай Головнин, сын Петра, решил поселиться в Париже, он, видимо, в память об отце и матери привез картины в Париж. Только в начале ХХ века картины были обнародованы, описаны и учтены и признаны частным собранием. На выставках и в музеях эти картины никто никогда не видел.

— А доказательства? — запальчиво спросил следователь.

— Пожалуйста, читайте дневник графини Дарьи Сикорской. Эти сюжеты она записывала со слов своего мужа, графа Петра Головнина. Дневник находится у меня, вернее, в банковской ячейке.

— Хорошо, убедили. Но откуда — импрессионисты, Роден. Одни шедевры!

— Отвечаю со ссылкой на дневник графини. Граф Николай Головнин милостиво просил баронессу Юлию фон Берг, воспитательницу своей жены мадам Лили, большую любительницу живописи и прочей красоты «украсить достойно сей новый дом, как у людей благородных и не бедных». Баронесса обладала отменным художественным вкусом, просто чутьем, была своей на Монмартре, знала всех и про всех. Она скупала картины молодых нищих художников, привозила их в особняк повозками.