Паутина

Столько высокопарных слов, переливания из пустого в порожнее, и ради чего? Чтобы скрыть свою озабоченность собственной популярностью, скрыть свои собственные интересы. Скрыть то, что его можно купить.

Сабрина повернулась к продолговатому столу с образцами тканей ковров и штор, кафельной плитки, деревянного настила для пола, водопроводных кранов, штукатурки для стен и деталей арматуры для осветительных приборов. Альбомы с техническими чертежами — эскизами, которые она когда-то впервые показала Вернону Стерну и Биллу Конеру, уже стали толще в два раза после того, как она описала убранство каждой комнаты во всех квартирах. В альбомах были листы с образцами материалов, а также указаны названия фирм-изготовителей и дилерских компаний, торговавших ими. Она только что внесла последние изменения и теперь укладывала образцы в ящики, чтобы отослать поставщикам для оформления заказа. Как специалисту, ей еще не приходилось сталкиваться с таким большим объемом работы. Заклеив клейкой лентой последний из ящиков, она почувствовала одновременно облегчение и легкое разочарование: труд окончен. А неподалеку отсюда ее дом дремал, изнемогая от палящей августовской жары. Мысленно Сабрина представила его себе, и у нее возникло такое чувство, что она словно птица на яйцах в гнезде. В доме сейчас должно быть тихо и спокойно: миссис Тиркелл взяла выходной, Пенни и Клифф отправились в гости к приятелям, Гарт уехал в Чикаго в какую-то загадочную командировку. Как предположила Пенни за завтраком, он уехал, чтобы купить маме подарок на день рождения.

— Осталось ведь всего две недели, — пояснила она, — а у нас с Клиффом подарки уже есть.

Через две недели исполнится год с тех пор, как я живу здесь. Ровно год я выдаю себя за Стефани Андерсен. За год я так привязалась к семье, что почувствовала: она моя.

Год назад у нее были две жизни, два дома, две работы. Но скоро, после подписания документов о передаче Александре прав собственности на «Амбассадорз», жизнь у нее будет только одна. Дом на Кэдогансквер по-прежнему принадлежал Сабрине, но друзья Александры согласились купить его. Скорее всего это произойдет в декабре. Тогда и дом у меня будет один, подумала Сабрина: один дом, одна семья, одна работа. Одно-единственное дело — главное в жизни.

В лучах предзакатного солнца кружились пылинки, а свет ложился полосами на поверхность письменного стола с только что упакованными коробками. Все сделано, мелькнула у нее мысль. Сколько всего сделано за это время. Но сколько всего еще только начинается. Вот в чем своеобразие семейной жизни: никогда не знаешь заранее, что тебя ждет.

Она перенесла коробки к лестнице, чтобы водитель из Ю-Пи-Эс [31]забрал их, бросила напоследок взгляд на пустой стол и, выйдя из кабинета, легко сбежала вниз по лестнице. Не успела она войти в дом, на кухню, как зазвонил телефон.

— Стефани, это Верн Стерн. Я хотел спросить насчет образцов.

— Все в порядке. Завтра они будут у вас.

— Отлично. Я так и думал. Просто хотелось удостовериться еще раз.

— Не стоит извиняться. На вашем месте я бы сделала то же самое.

Последовала короткая пауза.

— Надеюсь, мы скоро встретимся, — сказал он. — Я буду скучать, работая без вас.

— Мне тоже очень приятно было с вами работать, и я многому у вас научилась. Я собиралась написать вам письмо и поблагодарить за все.

— Написать письмо? Так официально? Можно поужинать вместе, тогда бы все и сказали.

— Нет, нельзя, — непринужденно ответила Сабрина, — если только вы не приедете к нам. А то я вас столько раз приглашала.

— Может, как-нибудь я приму ваше приглашение. Знаете, когда бываешь у друзей, рано или поздно вечер подходит к концу. Они машут тебе рукой на прощание у теплого камина, а ты уходишь домой один. Я не хочу сказать, что это неприятно, когда друзья приглашают меня к столу. Напротив. Но к вам у меня особое отношение, и мне бы не хотелось видеть вас счастливой, в уютном домашнем гнездышке…

— Людям должно быть приятно, если в жизни их друзей все хорошо. Я была бы рада, если бы у вас в жизни все так сложилось.

— Кто знает? Я по-настоящему завидую вам, Стефани. Где бы вы ни были, вы берете от жизни все сполна, все, что можете. Знаете, многим это не дано, они без конца за чем-то гоняются: за деньгами, за славой, за домом побольше, за машиной, за новой женой или мужем… Но в вас чувствуется внутреннее спокойствие. Словно застывшая в горделивом покое звезда, вы знаете, кто вы, что вам надо и кто вам нужен в жизни. Я надеялся, что, общаясь с вами, сам стану таким. Может быть, если мы еще поработаем вместе, так и будет.

Застывшая в покое звезда, подумала Сабрина, повесив трубку. И это после того, как я всю жизнь не знала, что же мне нужно. Гарту не стоит покупать мне подарок на день рождения, он и так сделал мне подарок, дороже которого ничего нет. Он помог мне обрести свое место в жизни.

Она услышала, как хлопнула входная дверь. Что-то они сегодня рано, мелькнула у нее мысль. Выйдя из комнаты, она остановилась как вкопанная на пороге гостиной. Посреди гостиной стоял Лу Чжэнь. Он осунулся, глаза были широко раскрыты и беспокойно бегали. Небрежно повязанный галстук болтался на шее, в руке был крошечный черный пистолет. Вне себя от изумления и ярости, он уставился на нее.

— А вы откуда взялись?

— Господи, Лу, что вы делаете? — Он неуверенно повел пистолетом в ее сторону, словно ждал, что ему скажут, как действовать дальше. — Лу, что вы делаете?

Его голова дернулась назад, он еще крепче сжал пистолет.

— Входите, миссис Андерсен. Садитесь. Прошу вас.

— Не сяду, пока вы не положите пистолет. Лу Чжэнь, что с вами?

— Вы должны сесть, миссис Андерсен. Я приказываю вам сесть.

— Хорошо, Лу, но вы садитесь тоже и положите пистолет. — Сердце у нее колотилось как бешеное. Этого просто не может быть! Ни с кем из их знакомых такого никогда не было. — Отдайте его мне. — Голос охрип, она откашлялась. — Я уберу его и никому ничего не стану говорить. Профессор Андерсен ничего не узнает…

— Профессор Андерсен! — с нескрываемым презрением произнес он. — К нему-то я и пришел. Вы ведь должны быть на работе. Сейчас дома никого не должно быть. — Он вскинул руку с пистолетом. — Сядьте!

Сабрина присела на подлокотник кресла.

— Зачем вам…

— Не на кресло, а вкресло! Вкресло!

Не сводя с него глаз, она медленно опустилась в кресло.

— Зачем вам понадобился пистолет в нашем доме?

— Потому что у меня нет другого выхода. Хотя с вами я разговаривать не буду. Я буду говорить только с профессором, и ни с кем другим.

— Я не знаю, когда он вернется. Может быть, вы сядете и подождете его?

— Я больше не буду садиться у вас в доме!

— Неужели? — она на секунду забыла про пистолет. — А мы были к вам так внимательны, словно вы член нашей семьи…

— Я никогда им не был! Всем вам было на меня наплевать!

— Это не так, и вы об этом знаете. Два года мы заботились о вас. Знаю, вы скучаете по своим родным и у вас почти нет здесь друзей, вы слишком много времени проводите один. Но почему вы обвиняете нас?

— Дело совсем не в этом, пробормотал он.

— А в чем? Лу, я постараюсь вам помочь, но лишь в том случае, если вы не будете угрожать мне пистолетом. Боже мой, неужели вы всегда обходитесь так с друзьями?

— В этом доме у меня нет друзей.

— И чья же в этом вина? Когда-то все мы были друзьями, и вам нравилось бывать у нас, вы с нетерпением ждали, когда мы пригласим вас снова. А теперь положите пистолет. Я не могу разговаривать, когда вы держите его в руке.

— Мне он нужен.

— Для чего? Чтобы убить меня?

Он покачал головой. Он побледнел как полотно, рука бессильно повисла вдоль тела, держа пистолет дулом вниз.

— Я не собираюсь вас убивать.

— Ни меня, ни кого-либо еще. Вы же знаете, что вам от этого будет только хуже. Лу, отдайте мне пистолет. Просто ужасно, что вы стоите с таким видом. Получается, мы с вами теперь враги.