Паутина

— Ну… не знаю. Не думаю, что они боялись. Про них не скажешь, что вчера вечером им было страшно.

— Спорим, было!

— Нет, не было. И Арни с Верой не было страшно, когда они пошли в спальню.

— Ты что, наблюдала за ними?

— Нет, они закрыли за собой дверь.

— Тогда откуда ты знаешь, что они там делали?

— Они сами сказали, когда вернулись.

— И что ты стала делать? Ты ведь не спустилась сразу вниз. Ты что, тоже попробовала?

— Вроде да.

— Правда? Тыничего мне не сказала!

— Я хотела рассказать сегодня.

— …?

— Я пробовала травку. Ребята ее нюхали.

— Ты пробовала травку?

— Чуть-чуть.

— Это сколько — чуть-чуть?

— Не знаю. По-моему, не очень много.

— И ты все чувствовала? Я хотела спросить, как ты себя чувствовала?

— Нос защипало.

— Но как ты себя чувствовала?

— Хорошо. Казалось, что все распрекрасно. Ребята перестали надо мной насмехаться, я им понравилась, почувствовала себя взрослой… словом, все было хорошо. Нет, правда!

— А что ты стала делать потом?

— Ну, еще немного потусовалась, но скоро они опять взялись за свое, начали грубить, как и всегда, рассказывать анекдоты, которых я не понимала, тогда я спустилась вниз, а потом открыли дверь в столовую, все стали садиться за стол. Ну, и я тоже.

— И все?

— Ну да. Знаешь, ничего особенного тут нет. Просто на какое-то время становится хорошо, вот и все. Да ты и сама можешь попробовать, травки они тебе дадут, у них ее куча. И, знаешь, если нам захочется попробовать, можно спросить у Веры или еще у кого, и они скажут, где их можно найти после школы или в выходные.

— Ты хочешь сказать, если нам захочется покурить травки?

— И позаниматься сексом тоже. Понимаешь, не знаю, как там насчет зуда и всего прочего, но они то и дело говорят, что это классная штука, и мы сами можем узнать, что это такое. Ребята будут не против. Они мне говорили, что им нравятся девственницы.

— Ой! — Казалось, от страха у Пенни перехватило дыхание, и, вздрогнув, Сабрина невольно рванулась вперед, но Гарт удержал ее.

— Сейчас она обойдется без нашей помощи, — тихо сказал он, и Сабрина, сжав руки, застыла на месте. — Мне что-то не верится, что они в самом деле об этом говорят.

— Ну, что скажешь? — спросила Барбара.

— Знаешь, я, наверное, не пойду, — ответила Пенни. В голосе у нее зазвучали более решительные нотки. — По большому счету, мне самой этого не хочется. Мама говорит, что у ребят такая каша в голове, потому что они понятия не имеют, что собой представляют и как…

— Нет, имеют! Глупости!

— Нет, знаешь, они понятия не имеют, кем станут, как будут относится к жизни, когда станут взрослыми. Знаешь, по-настоящему взрослыми, потому что впереди у нас еще столько всего — любовь, приключения, да мало ли еще что, — а мы еще не знаем, что нам самим будет нужно, и, значит, надо просто набраться терпения. Знаешь, нужно стать по-настоящему взрослыми, прежде чем мы станем делать то же, что и взрослые. Так что я, пожалуй, лучше подожду.

У Сабрины вырвался вздох облегчения. Пожалуй, вот главное, чего мне удалось добиться в жизни.Чуть откинув назад голову, она перехватила устремленный на нее взгляд Гарта, и они поцеловали друг друга в губы. Это был поцелуй и любовников и родителей одновременно. И тут Сабрина вдруг почувствовала, как благодарна судьбе за то, что в жизни у нее все складывается так хорошо.

— Во всяком случае, — продолжила Пенни, выкладывая свой последний довод, — если бы мама обо всем узнала, она бы целый год не разрешала мне выходить из дому.

— Целый год! Вот ужас-то! Это несправедливо!

— Знаю. Хотя она считает, что справедливо. Она говорит, что без этого я никогда не стану взрослой. И, знаешь… мне кажется… я ей верю.

— Правда?

— Знаешь, если она начинает о чем-нибудь таком говорить, то так уверенно, что кажется — она права.

— Это потому, что она твоя мать.

Последовала секундная пауза.

— А может, потому, что она в самом деле права.

Гарт усмехнулся.

— Мне нравится, как рассуждает Пенни.

— Ну, тогда… — Барбара запнулась, что-то соображая. — Тогда, мне кажется…

— Что?

— Если ты не хочешь, то и я, наверное, тоже не стану этого делать. Вот если бы мы были с тобой заодно, то потом можно было бы обо всем поговорить. А одной мне не хочется.

— Вообще ничего?

— Да, наверное. Хотя надо мной снова начнут насмехаться.

— Ну и что? А мы попробуем отвечать им по-китайски.

— По-китайски? Но как? Мы же ни слова по-китайски не знаем.

— Я знаю немного. Меня Лу Чжень научил. Очень приятный парень. Когда он снова придет к нам обедать, я попрошу, чтобы он научил меня новым словам, а потом научу и тебя.

— Китайский ведь намного труднее французского, да?

Их голоса зазвучали по-другому: теперь они расслабились — уже не было прежнего напряжения. Девочки заговорили об учительнице французского, которая будет преподавать язык в новом учебном году, о пьесе, которую поставили в шестом классе, о каких-то свитерах, которые Барбара собиралась купить, потому что все девчонки их купили. Прошло еще несколько минут, и они встали с пола и заговорили о еде.

— Миссис Тиркелл все время что-то придумывает, она — замечательная женщина, — сказала Пенни. — Папа говорит, что она словно солнце на просторах Британской империи, которое никогда не заходит. [30]По-моему, это значит, что она все время на ногах и всякий раз оказывается в нужном месте. Примерно так.

— Ты такая счастливая, — сказала Барбара. — Знаешь, это все равно что быть богатой, да? Или родиться принцессой, или еще кем-нибудь?

Разговаривая, они вышли из спальни, прошли по коридору и спустились по лестнице. Наконец их голоса замерли в отдалении. Сабрина еле слышно рассмеялась.

— Ты ничего не говорил мне про миссис Тиркелл, «незаходящее солнце».

— Да я и сам забыл. Как здорово, что Пенни все поняла! Надеюсь, она понимает и то, сколь многим тебе обязана.

— Она понимает, что ей пришли на помощь, когда она в ней нуждалась. И не боится это признать. Я так ею горжусь.

— Я тоже. Но еще больше горжусь ее мамой. — Они продолжали тихо сидеть, разглядывая внизу двор перед домом. Там царило знойное марево. Кто-то из соседей с поникшим видом выгуливал на длинном поводке такого же вялого далматинского дога. Другой сосед постоял во дворике, посмотрел на газонокосилку, потом перевел взгляд на небо, пожал плечам и убрал машинку.

— Все-таки дома чувствуешь себя лучше, — сказал Гарт. — Удивительно, как часто я стал это говорить. Да, кстати… Скоро мы с Клаудией съездим на денек в Вашингтон.

— Да, она мне звонила. Мы с ней хорошо поговорили. Знаешь, что странно? Она стала спрашивать, как бы я стала с ними разговаривать.

— С Леглиндом?

— И с его подручным. Мне что-то не верится, что она сомневается в своих силах.

— А что она сказала?

— Сказала, что ищет какой-нибудь повод заставить их публично отказаться от своих слов, что у нее есть кое-какие идеи на этот счет, но сначала она хотела бы послушать, что я об этом думаю.

— А она не сказала, почему?

Сабрина слегка покачала головой.

— Похоже, Ллойд Страусс рассказал ей, что я имела некоторое отношение к прошлогоднему скандалу. Помнишь, некоторые преподаватели обещали своим студенткам повышенные оценки в случае их благосклонности.

— Не некоторое, а самое прямое, любовь моя. То, что его удалось уладить, — целиком твоя заслуга. Конечно, Клаудия могла об этом услышать. К тому же ты ей нравишься, она сама мне говорила, что дорожит твоей дружбой. Ну, и что же ты ей посоветовала?

— Мы с ней обсудили несколько разных вариантов и, в конце концов, остановились на одном, который, как нам кажется, может пройти, хотя нам он не особенно понравился. Правда, пока вы там будете, все еще, разумеется, может измениться.

— А о чем конкретно идет речь?