Безвыходное положение

Она не помнила, когда в последний раз так от души смеялась. Давно не чувствовала она себя так хорошо. И конечно же, ей было удивительно приятно показывать Дану свою студию, которая явно понравилась ему.

Дану, естественно, захотелось послушать, как звучат, ее новые ударные. И Эмили заиграла. Она играла от души, так, как не играла уже долгое время.

Она была настолько поглощена музыкой, что не услышала, ни как наверху открылись ворота гаража, ни как хлопнула дверь. Эмили не услышала даже, как заплакала малышка Кэрри. Она опомнилась, лишь увидев в студии мачеху с плачущим ребенком на руках. Красивое лицо Карен было искажено гневом, когда она смерила взглядом сначала Эмили, а потом Дана.

– Я полагала, что достаточно ясно выразилась вчера, Эмили! – Она буквально кипела от ярости, стараясь изо всех сил успокоить Кэрри. – Говорила я тебе или нет, что больше в этом доме не должно быть никакого шума?

Эмили почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

«О, только не в присутствии Дана, – мысленно подумала она. – Пожалуйста, Карен, не унижай меня таким образом!»

Но это было лишь началом.

– Боюсь, ты не познакомила меня со своим другом, – ядовито произнесла Карен, оборачиваясь, чтобы посмотреть на Дана.

Слово «друг» она произнесла таким ужасным тоном, что Эмили вся съежилась от стыда и страха.

– Меня зовут Дан Скотт, – выдавил из себя тот. – Думаю, мне лучше уйти.

– Да уж! – в бешенстве воскликнула Карен. – Эмили! – обернулась она к падчерице с пылающим лицом. – С каких это пор ты приглашаешь парней без моего разрешения? И при этом когда никого больше нет дома?

Эмили от волнения затошнило.

– Я… ну…

– Тебе, может быть, безразлично, как это выглядит в глазах других людей, – продолжала Карен, – но еще раз повторяю, дорогуша, что с этой минуты ты больше не будешь предоставлена самой себе, о тебе есть кому подумать.

От досады и возмущения у Эмили на глаза навернулись слезы.

– Мы ничего плохого не делали, Карен, – запротестовала она. – Ты же сама видишь. Я просто показывала Дану свои новые инструменты. Я не…

– Не рассказывай мне о том, что вы делали, а чего не детали, – злобно прокричала мачеха. – Я предупреждала твоего отца миллион раз, – добавила она. – Почему, ты думаешь, я установила тебе такой распорядок дня? Разве ты не понимаешь: чтобы предотвратить такого рода вещи? Поверь мне, – продолжала она, повышая голос, – я знаю, в каком доме ты воспитывалась, Эмили. Я знаю, что твоя родная мать тоже плевала на все правила поведения до тех пор, как бросила твоего отца! Но я, – ее голос дрогнул, – не допущу, чтобы ты стала такой, как твоя мать. Я просто не могу позволить, чтобы мой ребенок рос в одном доме со… со шлюхой!

При упоминании о матери Эмили буквально остолбенела. Едва ли она слышала все, что говорила Карен дальше. Единственное, что девушка поняла: ее тайна раскрыта. Дан знает теперь; что она лгунья и что ее мать на самом деле жива. И хуже того, он узнал, что думают люди о ее матери.

«Шлюха» – именно это слово произнесла Карен и именно это слово Эмили, будучи маленькой, слышала время от времени.

Теперь Дан узнал, и какого невысокого мнения о ней самой ее мачеха, и как ужасно относится к ней.

Но все это теперь не имело никакого значения. Ничто уже не имело значения. Дан узнал все. Единственное, чего Эмили хотелось: чтобы он покинул их дом как можно скорее. Она не хотела его больше видеть. Теперь, когда ему все известно о том, кем ее считают и какова ее мать…

– Думаю, что мне лучше уйти, – повторил Дан.

Карен разрыдалась, продолжала плакать и малышка Кэрри. Эмили же настолько оцепенела, что не могла даже заплакать.

Она едва взглянула на Дана, когда он уходил, поняв, что ей больше никогда в жизни не захочется посмотреть ему прямо в глаза. Она подумала, что просто не выдержит этого после всего, что он только что услышал.

Глаза девочки наполнились слезами. Карен, продолжая плакать, побежала наверх, неся на руках Кэрри. Эмили осталась одна.

Почти машинально она потянулась к телефону.

«Звони мне в любое время, когда я тебе буду нужна», – сказала ей Элизабет Уэйкфилд.

«Ну, сейчас, кажется, самое подходящее время», – подумала Эмили.

В самом деле, она не могла припомнить, чтобы ей когда-либо было так плохо, и никогда еще она не чувствовала себя такой опустошенной и одинокой.

6

Эмили поежилась: на улице было прохладно, а она в спешке забыла надеть куртку. Но, покидая дом, она вообще плохо соображала. Хотелось только уйти – и как можно скорее.

Эмили позвонила Элизабет из автомата. И только начала говорить, как тут же разрыдалась. Слезы струились по ее лицу. Она пыталась рассказать Элизабет, что произошло, но почувствовала, что лепечет что-то бессвязное.

– Ты можешь приехать к нам? – спросила Элизабет. – С тобой, видно, стряслось что-то ужасное. Приходи к нам прямо сейчас, и мы обо всем поговорим.

– Хорошо, – согласилась Эмили. – Но не волнуйся, если я задержусь. Мне надо немного пройтись пешком, чтобы успокоиться.

Эмили показалось странным, что она испытывает такое доверие к Элизабет Уэйкфилд. Еще неделю назад та была для нее просто знакомой – одной из тех, с кем Эмили хотелось бы сойтись поближе. Но с Элизабет она не могла вести себя свободно и раскованно. Элизабет казалась ей девушкой, у которой есть все: прекрасная внешность, превосходное чувство юмора, отличные оценки в школе и удивительная семья.

Именно поэтому раньше Эмили не могла даже вообразить, что когда-либо обрушит на Элизабет свои горести. Те самые качества Элизабет, которые вызывали восхищение, делали ее в глазах Эмили такой недоступной.

Но как только Элизабет заговорила с ней в тот памятный день в редакции «Оракула», Эмили сразу же прониклась к ней глубокой симпатией. Элизабет, похоже, действительно обладала всем, но это «все» включало также сочувствие и теплоту. И Эмили верила, что эти чувства искренни. Она не притворялась, что слушает, а действительно проявляла интерес к тому, что ей говорили. Вообще в Элизабет все казалось неподдельным.

Как ни странно, но Эмили было легче довериться Элизабет, чем кому-либо из своих друзей, например Дане Ларсон. Другие члены «Друидов» – Гай Чесни, который играл на синтезаторе, и Макс Делон, ведущий гитарист группы, – знали Эмили целую вечность. С ними можно было подурачиться, часто они вместе обедали в школьной столовой. Но Эмили никогда бы не доверилась никому из них – даже Дане. Атмосфера в группе была непринужденной и весьма беспечной. Существовало как бы некое неписаное правило, которое запрещало относиться к чему-либо достаточно серьезно. Эмили несколько раз пыталась заговорить с Даной Ларсон о Карен, но, как только разговор принимал серьезный оборот, она чувствовала, что между ними возникает глухая стена непонимания. Дана просто не была готова обсуждать личные проблемы Эмили.

Что касается Дана Скотта, то при воспоминании о той ужасной сцене девочка не могла даже заставить себя подумать о нем, не почувствовав, как от стыда у нее начинают пылать щеки. Еще за несколько часов до этого она могла бы довериться Дану. Он начинал нравиться ей все больше.

«Ну, а теперь все кончено», – подвела итог Эмили, отшвырнув носком ботинка камешек, валявшийся на дороге.

«Что же теперь со мной будет?» – думала она, снова чувствуя комок в горле.

Как она может после всего того, что наговорила ей Карен, вернуться домой и вести себя так, словно ничего не произошло?

В то же время Эмили не знала, куда еще можно пойти.

Глаза ее наполнились слезами, в ушах все еще звучали слова Карен: «…я не допущу, чтобы ты стала такой, как твоя мать! Я просто не могу позволить, чтобы мой ребенок рос в одном доме со… со шлюхой!»

«Шлюха, – тупо подумала Эмили. – Вот кто, оказывается, моя мать. А кто может сказать, что я не начинаю следовать ее примеру? Может быть, у меня нет другого выбора».