Проблема с Джейн

— Не хочешь выпить чашечку кофе? — предложила Джейн.

Ее дом был недалеко, она могла бы даже пригласить его к себе. Тогда он помог бы отнести ей мешки, и они посидели бы на ее балконе, попивая чай или кофе из фарфоровых чашек, которые она совсем недавно купила по три доллара за штуку.

— Я бы с удовольствием, — ответил Бронзино, посмотрев на часы. — К сожалению, мне необходимо сделать кое-какие покупки, а в пять часов магазины закрываются.

— Может, пообедаем вместе на следующей неделе?

— Завтра я уезжаю в Париж.

— Вот как! И на сколько?

— На месяц.

— Везет! В июле вернешься?

А вот она ничего не планировала, не считая круиза в августе.

— Нет, я поеду в Нентакет. Мне нужно заканчивать книгу, и я хочу уединиться, чтобы никто не мешал.

— У тебя дом в Нентакете?

— Совсем маленький. На некоторое время туда приедут дети. Мне пора, Джейн. Желаю хорошо провести каникулы.

Бронзино уже быстрым шагом переходил Мэйн-стрит, когда она крикнула ему по-французски:

— Счастливого пути!

Он не обернулся. Скорее всего, не услышал. Джейн пошла дальше вдоль Центрального сквера. Тяжелые мешки оттягивали ей руки и плечи. Пять пододеяльников, в то время как ее шкаф был и так набит; фарфоровые чашки, хотя кружки были намного удобнее; и все эти тряпки, которые она вряд ли когда-нибудь наденет.

У одного мешка порвались ручки. Джейн выругалась от злости. Обхватив его обеими руками, она взяла в правую руку второй мешок, ручки которого буквально впились ей в пальцы. Она шла, ничего не видя перед собой. Встретившийся ей на переходе Юнион-стрит какой-то подросток не смог сдержать ухмылки. Белое здание суда сверкало на солнце, словно греческий храм. Ни одного дерева, никакой тени, чтобы спрятаться от палящего солнца. Пот лился градом. И почему каждый раз, встречая Бронзино, она начинала разыгрывать из себя нимфетку? Ведь он женат. в два раза старше ее и уже дважды ей отказал: неужели не понятно?

Неделю спустя ей исполнилось тридцать лет. Июль пролетел быстро. Джейн много работала. Она написала свою первую статью и подготовила проект на получение стипендии, которая позволила бы ей провести четвертый год ее педагогической деятельности в Париже. Ей нравились влажный летний климат и тишина опустевшего города после отъезда студентов. Иногда Джейн садилась в автобус и ехала в Вудмонт-парк. Она уже узнавала некоторых пассажиров: пожилую женщину с массивным деревянным крестиком поверх куртки, всегда сидящую с огромными полиэтиленовыми мешками, набитыми одеждой; глухого старика, от которого попахивало мочой и который, наклонившись к Джейн, шептал ей, что когда-то тоже преподавал в Девэйне, но ФБР вынудило его уволиться. Чернокожие и латиноамериканские подростки — мальчишки с приемниками и девчонки с младенцами — сидели на задних сиденьях, как во времена расовой сегрегации. Казалось, что пассажиры автобуса задаются вопросом: а что здесь делает эта молодая, здоровая, хорошо одетая белая женщина?

Джейн купила себе телевизор и видеомагнитофон. По вечерам, усевшись поудобнее на диване перед экраном маленького «Sony», выделявшегося на фоне ее красивого ковра, она смотрела фильмы, которые бесплатно брала в видеотеке Девэйна. В Олд-Ньюпорте ей вряд ли удастся с кем-нибудь познакомиться. Ее отец, со своей обычной «тактичностью», вырезал для нее статью, в которой говорилось, что по статистике шансы найти мужа женщине после тридцати лет, особенно с высшим образованием, уменьшаются из года в год. Ей необходимо что-то поменять в жизни, пока не будет слишком поздно. «Переезжай в Нью-Йорк», — предложила ей Эллисон. Сьюзи, сестра Джейн, посоветовала то же самое. Но, даже заплатив в два раза больше того, что она сейчас платила за свою роскошную квартиру, в Нью-Йорке она приобретет всего лишь какую-нибудь халупу, кишащую тараканами, да и то в вонючем квартале. Чтобы жить в Манхэттене, надо сначала найти себе адвоката, такого, как Тони, приятеля ее сестры. Тони и Сьюзи, жившие в Чэлси, как-то пригласили Джейн на ужин с двумя адвокатами-холостяками. Один из них, более-менее приличный на вид, сразу же стал рассказывать о девице, с которой недавно познакомился. Как бы то ни было, Джейн считала, что адвокаты — народ скучный.

Четвертого августа она улетела во Францию. Еще в апреле одна женщина, работавшая в ассоциации выпускников Девэйна, предложила ей сопровождать группу бывших студентов университета сначала в Париж, а потом — в десятидневном круизе в Бургундию и Прованс на пароходе со сказочным названием «Бургундская Графиня». Брошюра с фотографиями французских деревушек, как и сногсшибательная стоимость этого путешествия — сорок пять тысяч франков, или почти четыре ее чистых месячных оклада, — вскружили ей голову. В обмен на бесплатный круиз от Джейн требовалось всего ничего: прочесть своим «подопечным» три небольшие лекции и развлекать их разговорами за обедом и ужином. Это будет ее первая шикарная поездка и первое за девять лет пребывание во Франции.

— Может, там ты познакомишься с миллиардером, — сказал ей отец.

— Непременно. С восьмидесятилетним.

— Станешь богатой вдовой.

Она раздраженно пожала плечами. Но вдруг вспомнила об одной незамужней сорокалетней преподавательнице истории искусств, встретившей во время круиза по реке Амазонке настоящего миллиардера. В качестве свадебного подарка он преподнес ей вертолет, чтобы летать из его поместья в штате Вирджиния в Девэйн, так как она не пожелала бросить работу.

Утром пятого августа Джейн поселилась в отеле «Риц» на Вандомской площади. Никогда еще она не видела такой шикарной гостиницы. В номере на мраморном столике ее ждала корзинка с бутылкой шампанского и экзотическими фруктами, а рядом лежала открытка из тонкого пергамента, адресованная лично ей и подписанная самим директором. Ванная комната с джакузи, отделанная мрамором и золотом, понравилась бы даже супруге румынского тирана. Огромные окна с портьерами из дамасской парчи выходили на Вандомскую площадь, сверкавшую под дождем, лившим, не переставая, уже двое суток. На следующий день Джейн пришлось встать в семь утра (в Америке в это время был час ночи), то есть фактически поспав три часа в номере, стоившем четыре с половиной тысячи франков в сутки, и прочитать за завтраком первую лекцию умытым и разодетым, еще довольно бодреньким старичкам и старушкам, забросавшим ее вопросами об импрессионистах, о которых они знали гораздо больше, чем она сама. На третий день, после поездки на сверхскоростном поезде, «Бургундская Графиня», на которую они поднялись в Лионе, уготовила им сюрприз — это был немецкий пароход. Официанты и горничные говорили по-немецки. «Можно подумать, что мы оказались во Франции в период оккупации», — не без иронии подметили несколько бывших студентов Девэйна, в годы войны участвовавших в десантных операциях. Капитан тоже был немец. Однако ничто: ни безвкусный соус, под которым подавались и мясо, и овощи, и рыба, ни крайняя теснота в каютах, ни бесконечный дождь — не вызвало ни единой жалобы со стороны пожилых пассажиров. Они были в восторге. Они обожали Джейн и хотели знать, когда же наступит их очередь сесть с ней за один столик.

Единственной отдушиной на пароходе была палуба, на которую никто не выходил, поскольку дождь все еще продолжался. Именно здесь Джейн познакомилась с врачом из Германии, молодым и красивым блондином, самостоятельно выбиравшим себе столик в столовой, где Джейн и заметила его впервые, — единственный молодой человек на пароходе в сопровождении ничем не примечательной блондинки. Как-то после обеда, когда дождь немного утих, они стояли, облокотившись на металлические перила, и смотрели на пробегавшие перед их глазами зеленые деревья и живописные окрестности Соны. Он рассказал банальную историю, как восемь лет назад женился на этой блондинке, поскольку она забеременела спустя два месяца после их знакомства. В Баварии, где католические традиции очень сильны, не могло быть и речи об аборте. В то время ей было девятнадцать лет. Она оставила занятия на филфаке и родила троих детей. Ему пришлось отказаться от своей мечты — интернатуры в крупной больнице Гамбурга или Берлина. Теперь он работает терапевтом в городе Айштате, где прошло его детство.