Портреты

– Простите меня, Макс. Я ведь говорила вам, что не слишком четко выражаю свои мысли. Да, конечно, я принимаю ваши условия.

Макс расхохотался.

– Клэр-максималистка. Ну хорошо, договорились. Я не ответил на ваш вопрос. Вы угадали насчет Гастона – его портрет очень многое мне о вас рассказал.

Я опустила голову, неожиданно почувствовав, что меня разоблачили.

– Что же именно?

– То, что вы очень уязвимы и неравнодушны, – ответил Макс, протягивая руку и дотрагиваясь до моей щеки. – И очень недоступны, моя милая Персефона, – закончил он, убирая руку.

– Вы преувеличиваете, – сказала я, – ей-богу же, преувеличиваете.

– Поверю вам на слово. – Он встал. – Спасибо за прекрасный вечер, Клэр. 3автра я рано улетаю в Нью-Йорк, но обязательно дам о себе знать.

Я проводила его до двери, и его последние слова все никак не шли у меня из головы.

– Спокойной ночи, Макс.

Вдруг, резко повернувшись, он взял меня за плечи и произнес, глядя прямо мне в глаза:

– Не бойтесь рисковать, Клэр. Спокойной ночи.

Легонько поцеловав меня в щеку, он ушел, а я осталась размышлять о том, что он имел в виду.

Наконец появилось солнце и, словно желая наверстать упущенное, принялось шпарить без остановки. Температура не опускалась ниже двадцати пяти, и парки, приободрившись, открыли свой запоздалый весенний фестиваль.

Я жалела, что мне надо уезжать именно теперь, когда Лондон выглядит так восхитительно, но уже пора было приводить в порядок дом, чтобы успеть поработать на природе, пока стоят теплые месяцы. Сидя за чашкой кофе и вздыхая, я думала о том, где сейчас Макс и что он делает по ту сторону Атлантики.

Заехала Пег и привезла мне огромную охапку цветов. Естественно первое, что она заметила, были стоявшие в вазе нарциссы Макса.

– Кто-то опередил меня? – спросила она с ехидной улыбкой.

– Конечно. Меня засыпали цветами, но все равно большое тебе спасибо. Я тебя очень люблю.

– Не за что. Прости, что не смогла приехать на прошлой неделе. Мы отдыхали. Бог ты мой, Клэр! Какая статья! Кто он такой, этот Макс Лейтон? Папа чуть не сошел с ума от радости, он, естественно, с тобой уже говорил.

– Это очень известный критик. Мне страшно повезло.

– Ну да, и, как я понимаю, это означает, что ты взяла штурмом Вест-Энд. Я безумно за тебя рада. Так от кого же эти нарциссы?

– Вообще-то от Макса Лейтона.

– Правда... – произнесла она задумчиво, – очень любопытно.

– Не особенно. А Льюис вернулся с тобой?

– Да, и просил передать тебе привет, мне как раз надо с ним встретиться, и меня внизу ждет машина, но я хотела обязательно сама к тебе забежать, завезти цветы и сказать, что родители обязательно хотят с тобой повидаться до твоего отъезда во Францию. Сообрази, когда ты свободна, и я приглашу вас всех к себе.

– Договорились, Пег. Спасибо еще раз за цветы.

Сестра поцеловала меня и, и прежде чем выйти из дома, почему-то снова странно на меня посмотрела.

Я отправилась в галерею, где, улыбаясь до ушей, уже ждал меня Джордж.

– Итак, Джордж, что нового? – спросила я, поняв по выражению его лица, что он сейчас выложит мне очередную сенсацию.

– Моя дорогая, ты все пропустила! – он покачивался на каблуках своих дорогих итальянских туфель.

– Что еще я пропустила, не тяни ради Бога!

– Здесь была самая поразительная женщина на свете и ее не менее восхитительный друг, который сопровождал ее явно не только из-за ее красоты. Наверное, мне надо было получше к нему присмотреться, но я, как всегда, прозевал. Короче, она явилась сюда с таким видом, будто эта галерея принадлежит ей, и прохаживалась так высоко задрав нос, что я бы не удивился, если бы она шлепнулась на задницу, и представь, моя милочка, на ней была соболья шуба! В эдакую погоду!

– Правда? – я улыбнулась, приготовившись слушать дальше. Джордж был самым большим сплетником и самым славным малым среди всех моих знакомых.

– Дамочка с надменным видом разгуливала по залу – как будто здесь, в моей галерее дурно пахнет, и отпускала замечания, обращаясь к своему дружку, его зовут Гарольд. Какое дурацкое имя, правда?

– Какого рода замечания? – перебила его я, зная, что он будет распространяться об этом несчастном Гарольде битый час.

– Ну, что-то вроде этого: «Очень скучно, Гарольд, тебе не кажется?», или: «Мило, но не то, что обычно нравится Максу». Потом, моя дорогая, она замерла напротив «Мальчика» и замолчала. «Лучше, чем я думала», – сказала она в конце концов, и у ее парня хватило ума с ней не спорить. Но представь себе, после этого вид у нее стал совершенно растерянный.

А дальше я и охнуть не успел, как она запахнула свою шубу и вылетела отсюда злая, как черт! Ну, что ты по этому поводу думаешь, могу я узнать?

– То, что ты рассказываешь, очень странно. Как по-твоему, кто это такая?

– Я бы и сам хотел знать, милочка, это явно птица высокого полета. Жаль, что тебя здесь не было.

– Джордж, – произнесла я, начиная медленно соображать, что к чему, – ты можешь описать ее, я имею в виду внешность.

– Ну да, конечно могу. Так, у нее рыжеватые волосы, как я понимаю, крашеные, красиво уложенные в пучок, продолговатое лицо. Она умело пользуется косметикой, пожалуй, в стиле Лиззи Арден, высокая, как ты, моя милая, правда, она была на каблуках, поэтому, может быть, мне показалось, каблуки у нее дюйма три...

– О, Джордж, – растерянно пробормотала я, – неужели это была София Лейтон? Я не могу себе представить! Она, наверное, пришла, чтобы посмотреть, чего тут намалевала Максова юная подружка. Просто невероятно!

– София Лейтон? – переспросил Джордж, и в глазах его загорелось любопытство. – Уж не его ли бывшая? Ну да, конечно! Вот это да! На нее посмотришь, хочется ему посочувствовать, особенно, если вспомнить все, что он пережил.

– Откуда ты знаешь? – удивилась я.

– А кто же не знает? Эту историю трепали все газеты наверное, лет шесть назад.

Вдруг мне почему-то расхотелось его слушать. Частная жизнь Макса касалась только его одного, и мне стало неприятно, что Джордж сплетничает о ней. Максу и без того здорово досталось.

– Послушай, Джордж, если я не начну сейчас смотреть документы, то ничего не успею. Где эти счета, по поводу которых ты так стонал?

– Да, конечно, – ответил Джордж, сходу сосредоточившись. Дело есть дело. Об этом Джордж не уставал напоминать мне при каждой возможности. Он повел меня в свой кабинет, и больше от него я о Софии Лейтон ничего не слышала.

На следующий день, когда я уже выходила из дому, зазвонил телефон. Не без колебаний вернувшись, я с неудовольствием сняла трубку. В списке вещей, которые я ненавижу, телефоны занимают одно из первых мест.

– Да, – ответила я в нетерпении.

– О, Господи, неужели я дозвонился?

Казалось, голос звучал совсем рядом, и я обрадовалась.

– Макс! Где вы? Слышно так, будто вы за углом!

– Неужели? Я бы сказал, за несколькими углами. Я все еще в Штатах. Как дела?

– Нормально. Стало тепло. А как у вас? Как Нью-Йорк?

– Отвратительно. Кошмарная неделя с бесконечными встречами и выставками. Я позвонил, чтобы услышать ваш голос. Скажите что-нибудь простое и не слишком умное.

– Я без вас скучаю. Нормально?

Последовало молчание, потом Макс сказал:

– Приятнее, чем я мог предполагать. К тому же весьма оригинально, по-моему, по мне уже много лет никто не скучал. Я возвращаюсь завтра. Вы можете освободить для меня вечер?

– 3автра? Это просто восхитительно! Но вы, наверное, будете ужасно усталый?

– Об этом уж позвольте мне самому побеспокоиться. Надеюсь, вы как-нибудь это переживете.

Я рассмеялась.

– Я-то, разумеется, переживу, глупый вы человек, и более того, сама приготовлю для вас ужин.

– Правда? А что, София отбила у вас охоту ходить со мной по ресторанам?

– Не надейтесь. И не думайте, что меня так легко выбить из колеи. Кстати, вы мне напомнили. Вчера в галерее произошло нечто из ряда вон выходящее, но до завтра я вам не расскажу.