Студентка с обложки

После этого мы поехали в ночной клуб. По дороге, пока ветер трепал наши волосы — теперь мы ехали в дорогих спортивных автомобилях на довольно большой скорости, — мы миновали ряд проституток. Трансвеститов. Мужчина на пассажирском сиденье указал на них подбородком и сказал:

— Эти делают минет лучше всех.

Водитель согласился.

Клуб был под открытым воздухом, многоэтажный, как корабль. С потолков и перил свешивались пластмассовые фрукты и цветы, переплетенные с белыми лампочками.

— Красиво, а? Я владелец. Ресторан, в котором мы ели, принадлежит моему отцу, — объяснил человек на пассажирском сиденье. — Я езжу так каждый вечер, в окружении красоты. Мы, итальянцы, умеем ценить красоту.

— Слыхала, — отвечаю я и думаю: эту фразу явно придумал мужчина. Женщина сказала бы, что он извращенец.

В клубе напитки, конечно, тоже были бесплатно, но «надо смотреть за своим бокалом в оба», предупредила меня девушка по имени Сьюки. «Ребята подмешивают туда всякую гадость, чтобы ты не могла двигаться».

Я нахмурилась: мы приехали в танцевальный клуб.

— Интересно, зачем это?

Сьюки выразительно посмотрела на меня.

А! О боже…

Я незаметно выскользнула из клуба и остановила такси.

Да, Милан — отстой, но все туда рвутся. Вчера на «Дарсена» повесили плакат «Нет мест», а сейчас — прямо сейчас — Массимо отводит меня в сторонку.

— Эмилия, приехала твоя соседка по номеру.

Я моргаю.

— Моя соседка по номеру?!

— Разве я тебе не говорил?

— Нет.

Массимо чешет в затылке.

— Это плохо?

— М-м-м… — Меня это, конечно, раздражает. С другой стороны, мне немножко одиноко. — А кто она?

— Лорен Тодд. — Он разглаживает мой воротник. — Слышала о ней?

— Не-а.

— Она работает давным-давно, великолепная модель, — говорит он. — Американка и крепкий орешек — как ты. Тебе она понравится.

По пути в гостиницу складываю в уме все, что узнала про Лорен, и представляю себе модельный аналог секвойи: частично окаменелое, сильно накрашенное существо с басовито-хриплым смехом от слишком активного курения и регулярных полетов на «Конкорде». Но когда я открываю дверь, то вижу, что у Лорен шелковистые светлые волосы, карие глаза с тяжелыми веками — такие всегда производят впечатление таинственности, — и ее лицо мне хорошо знакомо. Не по конкретным снимкам, а скорее просто знакомо: вечная красота постоянно снимающейся модели.

Мы знакомимся. Я со смущением оглядываюсь. Этим утром я никак не могла решить, что надеть, и большая часть моего гардероба разбросана по номеру. На абажуре болтается топ. Белые стринги валяются там, где я из них вышла. Лорен обходит их и весь остальной хлам, а сама продолжает раскладывать свои вещи аккуратными кучками: светлое, темное, белье, туалетные принадлежности.

— Ты не против, если я возьму себе правую сторону? — спрашивает она, обводя рукой кровать, тумбочку, шкаф справа от всего. — Я почему-то всегда предпочитаю справа.

— Конечно! — Я собираю трусики, топ и все остальное и запихиваю в свою сумку. — Ты здесь уже жила?

Лорен издает нечто среднее между смехом и стоном.

— О боже, да — не меньше двух дюжин раз!

Двух дюжин? Пока мы перекладываем вещи, я пытаюсь определить, сколько ей лет: под тридцать? За тридцать? Трудно понять.

Час спустя мы идем на ужин. Внизу Лорен смотрит на микроавтобусы и говорит: «Фу!» Когда мы проходим мимо кафе, которое я уже привыкла называть «своей кафешкой», она говорит: «Тут слишком дорого» — и ведет меня за угол, в крошечное заведение, где муж и жена осыпают ее поцелуями. Потягивая холодное белое вино, которое и вправду «божественно», я узнаю о ней больше. Лорен двадцать восемь, она работает в нью-йоркском агентстве «Клик», как и ее муж, Уилл, модель и актер, который надеется, что роль строителя в популярной рекламе джинсов даст ему новый источник доходов.

— Видела эту рекламу? — спрашивает она. — Он без рубашки, потный и с отбойным молотком.

Не видела.

Лорен кивает и крутит прядь волос.

— Так вот, его пригласили на собеседование: роль в сериале «Больница»: давно потерянный приемный сводный брат Люка…

Она вопросительно поднимает брови.

— Я не смотрю «Больницу», — признаюсь я. — Но я уверена, что он получит роль и сыграет здорово.

— Ну да. — Лорен опускает нос в бокал. — Да… — бормочет она.

Похоже, мой низкий телевизионный ай-кью огорчил Лорен куда больше, чем я ожидала. Я сижу, смотрю на ее сморщенный лоб и стиснутые пальцы и удивляюсь, почему Массимо назвал ее крепким орешком.

Когда мы идем обратно в номер, Лорен смотрит на фасад гостиницы и бормочет:

— Ненавижу это место.

— Я тоже, — говорю я.

Я не обманываю, а вот Лорен, скорее всего, кривит душой — иначе зачем ей постоянно возвращаться?

В номере мы меняемся портфолио. Вы, наверное, думаете, что модели делают это постоянно, распускают хвосты, как павлины. Может, мужчины-модели так и делают, не знаю, но мы, девушки, должны сначала друг другу понравиться.

У Лорен поразительное портфолио. Во-первых, оно полное, что встречается крайне редко. Большинство агентов предпочитает оставить страницы пустыми, но не заполнять их второсортными снимками. Но здесь таких нет: страница за страницей — вырезки из «Вог», «Базар», «Мода», «Амика», «Эль» и многих-многих других журналов. Почти отовсюду убрана дата, замечаю я, но это не имеет значения: снимки хороши. Лорен хороша: то жесткая, то сексуальная, то игривая. У меня возникает чувство, что я рассматриваю фотоальбом кругосветного путешествия вокруг Лорен Тодд. Рикши, пирамиды и золотые Будды рядом с ней — всего лишь безжизненный реквизит.

— Здорово, — повторяю я. — Красота! — Дойдя до конца, я возвращаюсь к одной из тех, что мне особенно приглянулись. Вырезка из «Базар»: Лорен в черном смокинге вальяжно опирается о дверной косяк. Тень другой Лорен, моложе. Наконец я набираюсь смелости и поднимаю глаза. — Почему ты приехала в Милан, если у тебя есть все это? Или тебе тут не так плохо, как ты говоришь?

Лорен отрывается от моего портфолио, заложив пальцем «укротительницу львов», и я читаю в ее глазах удивление.

— Мы модели, Эмили, наши портфолио никогда не кончаются, верно?

— Конечно.

— А я здесь неплохо работаю, так что…

Лорен склоняет голову набок: мол, потому я и здесь.

— Логично.

Она застывает.

— Но это Все! Это в последний раз! — добавляет она гораздо громче и жестче. — После этой поездки мне уже будет двадцать девять, и я рожу ребенка.

Я открываю рот. Звонит телефон. Лорен поднимает трубку.

— Уилл!

Я ухожу на лестницу, надеясь, что подует хоть легкий ветерок. Уже девять вечера. Почти все постояльцы где-то ужинают и танцуют. Если не считать далекого радио, во дворе тихо, и я не могу не слышать голос Лорен.

— А-а-а… — доносится до меня.

A-а. Всего один звук, долгий и тихий разочарованный стон, но он говорит о многом. О том, что Уилл не получил роль. Что она снова пропустит день рождения, снова поедет в Милан. Что у нее не будет ребенка. Что Лорен Том — крепкий орешек. Крепкий, как гранит.

Конечно, сказала я. Но была не совсем искренна. Мысль о том, чтобы годами ездить туда-сюда и собирать Журнальные вырезки, как другие собирают наклейки с чемоданов, неожиданно вызывает у меня тоску по дому. Я спускаюсь в вестибюль и звоню домой и подругам. Никого нет дома.

Все это время я продолжаю ходить на кастинги. Но, хоть я и не забываю советов Рафаэля, мне еще не хватает грации и осанки более опытных моделей, особенно когда надо «блеснуть» перед полудюжиной придирчивых продюсеров и ассистентов. «Чуть зажата», — фыркают в «Прада». «Маловато опыта», — говорят мне в «Гуччи» и в «Версаче». Заказы отменяются.

Отмены вгоняют меня в депрессию. Как и сам Милан. Проведя еще один день на его улицах — эти шумные, мерзкие мальчишки! — я возвращаюсь в гостиницу чуть грустнее, чуть больше скучаю по дому, пока все чувства не отнимаются. На меня словно упало одеяло смога, задушило, забило глаза серым, и я перестаю видеть солнечную, небесно-голубую сторону жизни — только тени. Как Джузеппе, президент «Серто», идет по вестибюлю агентства, раздвигая девушек, как занавески, никого и ничего не замечая. Как перед входом в гостиницу тормозит «БМВ», и оттуда выглядывают два лица: водителя, который, истекая слюной, провожает взглядом длинноногую брюнетку, и ребенка. Мальчик круглыми глазенками, открыв рот, таращится на нее и ничего не понимает.