Крестная мамочка

— Вот именно, и я прошу прощения за это. Скажем так: мы квиты. Пусть со всякой хренью разбираются твои родители. Они все равно будут любить тебя, а для меня все-таки есть пределы.

Каспар кивнул.

— Но лучше бы ты перестал расстраивать мать, Каспар.

Он чуть не застонал.

— Ладно! Сама ведь говорила, что предки у меня — чистые ангелочки. Как насмотришься на них, так и тянет что-нибудь выкинуть.

Я растянула губы в натужной улыбке и тут же нахмурилась.

— Пойдем, у меня уже руки отваливаются.

Подошла Роуз с Томми на руках.

— Прикольные. Смахивают на братьев Митчелл, — заметил Каспар, с откровенной жалостью поглядывая на малышей.

— Ничего подобного, — возмутилась я, попытавшись прикрыть Бобби уши. — Они красавцы!

Каспар только закатил глаза и повел нас в церковь.

Церковь была переполнена. Я шла между Каспаром и Роуз, своих подопечных мы с ней несли, как доспехи. На скамьях, мимо которых мы проходили, не осталось ни одного свободного места. Люди в унылой одежде выворачивали шеи, глазея на нас. Поначалу и я осматривалась, надеясь увидеть знакомые лица, но никого не узнавала. И не могла узнать: здесь собрались ведущие новостей, журналисты, комедийные актеры, телевизионщики — компания Маргерит. Круг, который она ценила, в который рвался Нейл. Среди этих людей Хэлен всегда чувствовала себя не в своей тарелке. В церкви собрались они все, разодевшись в лучшие похоронные наряды. Вскинув голову, с гордостью демонстрируя розовое пальто Хэлен, я шагала мимо скамей. Каспар отстал и сел с родителями. Занимая свое место на скамье для ближайших родственников, я взглянула на Бобби. Он таращил глазки, его нижняя губа подрагивала, а лоб хмурился.

— Ш-ш, маленький. Все будет хорошо, я тебе обещаю, — шепнула я и поцеловала его в мягкие складки кожи под подбородком. Бобби сразу заулыбался. Дети — удивительные существа: эмоции сменяются у них легко и безостановочно, без промедления. Зацикливаться на чувствах мы учимся позднее.

Я развернула программу панихиды. Моя очередь была после второго гимна — «Дезидерата», Макс Эрманн. Единственная уступка, на которую согласилась Маргерит. Она хотела, чтобы я прочла что-нибудь из Шекспира. У меня было немало причин любить Хэлен, и за ее пристрастие к английской литературе в том числе. Отрывок из романа Джилли Купер был бы предпочтительнее Шекспира. Но Маргерит активно переписывала историю и не спрашивала у меня советов. Мне удалось добиться разрешения на «Дезидерату» только потому, что Хэлен держала ее в рамке на туалетном столе. Маргерит сетовала, что стих слишком длинный, а я предупредила, что либо я читаю его, либо произношу несколько слов от себя. Смешно, но она сразу согласилась на стих: опасалась, что я выйду за рамки сценария.

Темп музыки сменился, я поняла, что приближается страшная минута. Не вставая, я обернулась. Через четыре ряда от меня, по другую сторону от прохода, сидели Бен и Саша. Она послала мне воздушный поцелуй, Бен был неподвижен. Я попыталась улыбнуться, но не смогла. Ни о чем подумать я не успела, потому что врата открылись, в церковь вошла Маргерит. За ней следовала пожилая пара, держась за руки. Одинакового роста, оба полные, эти люди казались единым целым. В отличие от них Маргерит была рослой, худой и одинокой. Следом внесли два гроба. Бобби не видел того, что видела я. но на всякий случай я прикрыла ему глаза и тихонько покачивала на руках. А он все таращил глазенки, будто шестое чувство говорило ему об утрате, — и Томми тоже. Маргерит прошла к своему месту перед нами, ее каблуки цокали холодно и уверенно. Родители Нейла брели бесшумно, но я заметила, что мать Нейла посматривает на близнецов. И вновь моя попытка улыбнуться провалилась. Мать Нейла… О матери я и не думала. А она выглядела убитой горем.

Когда гроб проносили мимо нашей скамьи, я снова подняла голову. Казалось, он прозрачный — настолько отчетливо я видела лежащую в нем подругу. До сих пор я как-то держалась, но этот момент стал последней каплей. Я не слышала викария, хотя его слова наверняка были прочувствованными и трогательными. Он крестил близнецов и, конечно, знал их родителей.

Мы поднялись и запели. Я плакала, но беззвучно, душой. Роуз пыталась успокоить меня, а я была безутешна. И не хотела, чтобы меня утешали. Бобби мирно спал у меня на руках; даже не вздрогнул, когда ему на щечку упала слеза. Я слышала, как двери опять открылись, но не оглянулась: до опоздавших мне не было дела, я ждала, когда крышка гроба вдруг откинется, Хэлен выскочит оттуда и объявит, что неудачно пошутила. А может, и Нейл воскреснет вместе с ней. До черного юмора он не охотник, но вполне мог попробовать. Или же шутку сыграли с ним — иными словами, Хэлен убила своего мужа.

— Подвинься. — Мне на плечо легла рука.

Подвинься?! Я вскинула голову, выглянула из-под полей великолепной шляпы Хэлен и увидела, что на меня смотрят Клаудиа и Эл. Едва наши взгляды встретились, Клаудиа разрыдалась. Я тоже — кажется, я и прежде плакала, но при виде слез Клаудии едва не завыла в голос. Маргерит повернулась, чтобы выяснить причину шума, увидела нас и сузила глаза. Я заерзала на отполированной деревянной скамье, освобождая место для своих друзей. А почему они с чемоданами? Сколько вопросов — как, почему, когда, что… Но викарий уже прокашлялся, и мы умолкли, сидя плечом к плечу. Эл и Клаудиа, я и Роуз. Собравшийся отряд. Клаудиа протянула руки к Бобби, и я молча отдала его. Роуз передала мне Томми — видно, решила, что мне надо за кого-нибудь держаться. Пристроив детей на руке, мы с Клаудией сцепились пальцами свободных рук, устремили взгляды вперед и с сухими глазами стали слушать панихиду.

Подошла и моя очередь. Отдав малыша Роуз, я заняла место за кафедрой, обвела взглядом собравшихся и начала:

Вдох. Выдох.

Пауза. Не изменяй!

Выражай свою правду.

Я метнула краткий взгляд в Маргерит, потом снова в текст. Помолчала, посмотрела на Клаудиу, Эла, двух осиротевших мальчишек и опять на Маргерит. Ее ярость была почти осязаемой.

— Простите, не могу больше… — Я продолжала, обращаясь к собранию: — Мне незачем читать эти стихи — они здесь. — Я указала на гроб. — Хэлен знала их наизусть. Моя прелестная, ни на кого не похожая, сумасшедшая подружка цеплялась за них, но они не удержали ее на плаву. Всем нам в этом мире нужны проводники. Мир слишком велик, чтобы справиться с ним в одиночку. Она называла себя «детищем вселенной», и мне это нравилось — было в этих словах что-то свободное, неистовое… Мне кажется, они дорого обошлись ей, загнали в такие жесткие рамки, о которых многие из нас даже не слыхивали.

Я окинула взглядом море незнакомых лиц и снова повернулась к гробу Хэлен.

— Прости, что подвела тебя. Прости, что не поняла, как тяжело быть замужем и растить детей. Прости, что вернулась домой только потому, что не хотела стоять в пробке, хотя обещала проведать тебя. Мы слишком мало говорили. Как я хочу, чтобы ты была здесь, Хэлен. Хочу, чтобы ты сама увидела тех, кто любит тебя. Но ты не исчезла бесследно. Все хорошее в тебе — отныне в твоих детях, я смотрю на них и вижу тот же потенциал, которым обладала ты. Обещаю: я позабочусь о том, чтобы их любили и поддерживали. И уж извини, я расскажу им обо всех наших проделках и забавных выходках.