Целуй и танцуй: в поисках любви в Буэнос-Айресе

На работе дела идут по-прежнему, что является для меня громадным облегчением. Статуя Свободы слезла со своего пьедестала, как только увидела нас, и сразу же принялась разматывать сотни ярдов зеленой ткани. Из «Тауэр рекордс» по-прежнему гремит ужасная (и очень громкая) музыка. И теперь именно в мои обязанности входит попытаться уговорить их уменьшить звук. Для этого приходится постоянно просить об этом небольшом одолжении продавца. Мне кажется, он включает музыку на такую громкость специально, чтобы заманить меня в свою лавчонку: на мне невероятно короткая юбка, чулки в сеточку и туфли на каблуках.

Автоматические двери «Си энд Эй» постоянно раздвигаются и сдвигаются, в то время как поток покупателей устремляется в магазин и из него, обдувая меня восхитительными порывами свежего воздуха, не дающими потерять сознание от жары между тандами. Уличные попрошайки цыганята продолжают заниматься своими обычными шалостями, вбегая в круг зевак и выбегая из него во время выступления, что, как и прежде, доводит Фелисию до белого каления. Все действующие лица снова на своих скамейках, на своих привычных местах. Старик в серой куртке с капюшоном (не имеет значения, какая стоит жара) рядом с беззубой пожилой женщиной, та, в свою очередь, соседствует c мужчиной, у которого, как я подозреваю, легкий случай синдрома Дауна. Рядом с ним — основатель (и единственный участник?) официального «Фан-клуба «Ла Грига»» — он, как всегда, высоко поднимает плакат из картона, когда это кажется ему уместным и он хочет вызвать поддержку и одобрительные возгласы остальных зрителей.

Единственное, что несколько странно и непривычно, — это удары по кастрюлям и сковородкам, которые почти постоянно слышатся отовсюду. Однако звук доносится откуда-то издалека, и поэтому вполне можно не обращать на него внимания.

— Осторожно! Ты испачкаешь мои брюки! — одернул меня Пабло, когда я нечаянно зацепила ногой его брючину, продемонстрировав окружающим носок. Ой, ну надо же, и кое-что поинтереснее: подвязка, которая поддерживала этот самый носок. Такая faux pas [83] случилась в момент, когда я выполняла обычное украшение в танго, заключающееся в поглаживании лодыжки партнера и одновременном шутливом вращении ступней. Однако сегодня Пабло может шикать на меня сколько душе угодно, ведь я так счастлива оказаться снова на Флорида, и ничто не может огорчить меня.

Я улыбнулась и начала танцевать с закрытыми глазами, пытаясь представить, что танцую с Сантьяго. Открыв глаза, я заметила в толпе Эрнесто — с огромным мешком на спине. Он стоял, опершись на свой велосипед. Я послала ему воздушный поцелуй, в связи с чем поймала на себе один из нехороших взглядов Фелисии. Знаю, я услышу от нее пару «теплых» слов, едва лишь окончится танда. Но меня это не волнует. Я вернулась домой! Мое место здесь!

— Ciao, Princesa! — воскликнул Эрнесто, послав мне ответный поцелуй, после чего запрыгнул на велосипед и весело нажал на педали.

Я снова закрыла глаза и оказалась в объятиях Сантьяго. Но вскоре, решив, что такое поведение все же есть нездоровое, я заставила себя остановиться. И сосредоточилась на том, что я делаю и как я это делаю, подумав при этом: «Вот чем я по-прежнему занимаюсь в culo del mundo!»

9 января 2002 года

За одну-единственную ночь Аргентина превратилась в «банановую республику». И я вовсе не имею в виду магазины. Все случилось позавчера: ожидаемая с ужасом девальвация, которую каждый предсказывал с тех самых пор, когда я переехала сюда почти три года назад. Первое, что сделал Дуальде, став у власти. Курс песо, раньше равнявшийся доллару — el uno рог uno [84], — перестали искусственно поддерживать, и в результате он упал в цене на тридцать процентов. А это значит, я теперь зарабатываю не пятнадцать, а пять долларов в день!

Из-за этого все жители города словно безумные принялись заниматься спекуляцией. В основном каждый пытается получить доллары, прежде чем песо упадет ниже некуда. Другие выходили подхалтурить, и уже сделали своей постоянной работой покупку и продажу долларов в соответствии с колеблющимися рыночными ценами. Обменные пункты, которые, казалось, уже и не жильцы вовсе, снова возродились к жизни. Раньше я недоумевала, зачем они вообще существуют, ибо постоянно пустуют. Теперь же понимаю. Обменные пункты просто пережидали, зная, что наступят такие времена.

Внезапно Аргентина стала страной очередей. Если люди не толпились перед посольствами, то становились в очереди перед casas de cambio. Но обмен денег не ограничивался пространством внутри этих убогих конторок. Сделки совершались на каждом шагу, абсолютно открыто. Уличные торговцы валютой повсюду (внезапно огромное их количество появилось на улице Флорида). Они подходят к вам вплотную и воровато шепчут: «Cambio?» [85]

Я не понимаю, почему они так нервничают. Непохоже, чтобы кто-то собирался им мешать или останавливать их. Похоже, полицию подобные махинации ничуть не волнуют.

Другой ощутимый результат девальвации — то, что многие продавцы уже подняли цены на товары. Во многих случаях в качестве упреждающей меры. Сегодня у меня закончился увлажняющий крем, и я отправилась в аптеку. Просто не могу поверить: бутылочка увлажняющего лосьона для смешанной кожи (нежирного) стоит теперь восемнадцать песо! Больше моей дневной выручки. Вот что я называю вымогательством! Даже не та марка, которой я обычно пользуюсь! Однако я не смогла найти ту, а меня попросту загнали в угол. Этот флакон, должно быть, стоял на полке не меньше полугода, судя по слою пыли на коробочке. Но ведь мне действительно необходимо увлажняющее средство. Поэтому я заплатила эти восемнадцать песо, испытывая в душе приступ злости.

Я не имею никакого права жаловаться, я просто испорченная и избалованная девчонка в сравнении со всеми фелисиями на свете. У меня есть весьма удобная платежная карточка, позволяющая мне снимать деньги с банковского счета в Нью-Йорке. Пусть даже сейчас и нет никакой гарантии, что я смогу воспользоваться своими деньгами. Серьезная нехватка зеленых бумажек означает, что у банков их недостаточно, чтобы отдать мне. В результате, когда подхожу к автомату, и теперь загадываю: «Повезет — не повезет?» Не везет чаще.

Но дело в том, что с настоящего времени жизнь станет намного дешевле для тех из нас, у кого есть доллары. Если только все не выйдет из-под контроля и страна не столкнется с проблемой гиперинфляции, как это случилось в 1989 году, из-за чего, собственно, и пришлось приравнять песо к доллару. Люди просто в ужасе, что подобное может случиться вновь. Возить с собой в тачке ворох бумаги, чтобы заплатить за чашку кофе? Но прямо сейчас подобные вещи не особенно меня беспокоят.

Больше всего меня волнует то, что пропасть между мной и Фелисией только что увеличилась на тридцать процентов. За одну ночь она стала на тридцать процентов беднее, а я на тридцать процентов богаче — смотря как посмотреть. Таким образом, мне станет на тридцать процентов сложнее работать с ней. Было довольно трудно не раскрывать определенных подробностей моего существования. Теперь станет еще сложнее притворяться бедной. И моя вина в связи с этим уже оценена намного выше, нежели в тридцать процентов.

24 января 2002 года

Прошлым вечером я пошла на ужин и взяла с собой на всякий случай зубную щетку. Теперь не всегда можно предсказать, удастся ли потом добраться до дома или нет. Никогда не знаешь, перекроют ли площадь из-за очередного митинга. Только между нами, но я считаю, что все чересчур затянулось.

Напряжение усилилось с тех самых пор, как власти украли деньги у населения. Это называется «песофикация» — то есть все сбережения в долларах конвертируют в песо. Человек считает себя обладателем, скажем, десяти тысяч долларов на сберегательном счете, но в один прекрасный день, проснувшись, узнает, что эти десять тысяч долларов превратились в три тысячи, которые завтра вполне могут оказаться равными лишь двум тысячам пятистам песо. А кто знает, какова будет их стоимость еще через день? Подобная политика явно не укрепляет уверенность людей в банковской системе. Особенно когда банки не позволяют мечущимся вкладчикам забрать свои деньги. И вообще зайти внутрь. На моей улице каждое банковское отделение заколочено досками. Однако что делать с вооруженными баллончиками с краской старушками, которые бросились расписывать стены? На фасадах банков пожилые леди пишут слово «ladrones» (воры.) Слезы наворачиваются на глаза, когда я понимаю: это единственное, что им остается.