Проверяя Сенатора (ЛП)

специализирующаяся на производстве и прокате кино– и видеопродукции] от банкротства.

Последний боевик Вульфа заработал в этом году в прокате миллионы долларов, войдя в

первую пятерку списка самых кассовых фильмов.

Дверь открывается и Брук и Дерек выходят, держась за руки.

– Ну и? – говорю я, вставая с дивана. – Все хорошо?

– Ксавия, это Дерек Вульф.

– Приятно познакомиться, – говорит он глубоким голосом, пожимая друг другу руки.

Брук смотрит на меня, затем на Дерека и улыбается. – Я не буду. . делать аборт. Мы

собираемся пожениться.

– Похоже, вы уверены в этом. Гораздо более уверены в вашем будущем. Что ж. – Я

продолжаю, – я необычайно рада за вас двоих... троих!

– Спасибо за заботу о ней. – Дерек тянет Брук в свои объятия. – Она сказала мне, что ты

та, кто помогала ей, когда я не мог этого сделать. Я твой должник, Ксавия.

– Так и поступают друзья. – Широко ухмыляюсь я.

– Ты можешь отогнать мою машину обратно к нашей квартире? – спрашивает она. – Я

уезжаю в Лос–Анджелес, а вернусь во вторник. Как раз к занятиям.

– Можешь даже не просить меня. – Я хватаю свою сумочку и, остановившись около

стойки регистрации, я объясняю медсестре ее решение.

– Нужно будет заполнить кое–какие формы. И возврат денег займет некоторое время, –

отвечает женщина за стойкой, глядя на нас поверх очков, выглядя не слишком довольной.

– Детка, мы опоздаем на рейс, если задержимся здесь, – Дерек надевает солнцезащитные

очки и тянет ее за руку. – Пусть оставят деньги себе.

– Я разберусь с этим. – Я поправляю ремешок сумки на плече. – Идите. Вы ведь не хотите

опоздать на рейс.

– Цены тебе нет, Кса. – Брук обнимает меня, крепко сжимая в своих объятиях, и я вдыхаю,

немного дрожащим голосом.

– Ксавия, скоро встретимся и поболтаем. – Дерек оттаскивает Брук дальше от стойки.

Я наблюдаю, как они выходят в холл, а затем на улицу. Солнечный свет очерчивает их

силуэты на фоне яркого света. Брук оборачивается и машет мне и у меня возникает резкое

чувство боли в сердце, меня наполняет прилив радости за нее. Она пила настолько сильно,

что облажалась и накосячила по полной программе, и только благодаря своему огромному

состоянию, она сможет пережить эту огненную бурю, которая разразится, если все

происходящее станет известно и сможет спалить ее. Но она как кошка, у которой девять

жизней, и из всех, кого я знаю, она единственная, кто всегда приземляется на ноги.

Полчаса спустя, я чувствую, что мой мозг затуманен от выпитого количества кофеина и

слишком малого количества сна. Я направляюсь к выходу и убеждаю себя, что буду

чувствовать себя лучше, когда я что–нибудь поем и немного вздремну. Выйдя наружу, я

будто в стену врезаюсь от навалившейся на меня жары и на какой–то момент я не могу

сообразить, где я припарковала машину. Парковка забита и я крепко сжимаю брелок, не

обращая внимания ни на что и ни на кого вокруг, кроме как ищу моргающие фары

автомобиля, означающие, что двери разблокированы.

– Мисс Кеннеди! – Кто–то зовет меня и я оборачиваюсь, думая, что я забыла что–то, что

относится Брук.

У меня перед глазами начинают мелькать вспышки.

– Почему вы решили прервать беременность?

– Что? – переспрашиваю я, совершенно ошеломленная. – Я не ...

Женщина шагает ко мне.

– Какой у вас срок?

– А Сенатор Стоун тоже здесь? – На меня обрушивается еще один вопрос, а затем еще

кто–то выкрикивает: – А он знает?

Мелькает еще больше вспышек, а затем несколько человек тянутся своими микрофонами к

моему лицу, задавая меня вопросы.

– Без комментариев, – отвечаю я автоматически, зажатая ими со всех сторон. Я иду в ту

сторону, где, как я думаю, находится машина Брук, но я не могу прорваться сквозь этих

репортеров или ту тучу фотографов, которые, как мне кажется, вырастают из–под земли.

Откуда они берутся и почему они считают, что я буду делать аборт? Главное правило

контроля последствий – не давать повода. Любая реплика или частично выхваченная фраза

будут использованы или неправильно истолкованы. Частичная правда – это худшая форма

лжи.

Откуда–то позади меня раздается голос мужчины.

– Много ли времени заняла процедура аборта?

Ничего не видя вокруг, я перехожу на полу–бег, когда замечаю машину Брук, и крепко

сжимаю брелок. Удары моего сердца отдаются у меня в ушах, когда я открываю

водительскую дверь. Репортеры толпятся вокруг меня и я спотыкаюсь, падая на переднее

сиденье. Я вцепляюсь руками в руль, пока вокруг мелькают вспышки. На секунду я

замираю, но затем захлопываю и блокирую дверь. Мои руки трясутся так сильно, сжимая

ключ, что я не могу вставить его в замок зажигания.

Внутри машины пекло. Черт, я не могу просто сидеть здесь. Я закрываю глаза,

отгородившись от взглядов толпы, которая окружила машину, я не могу ничего поделать с

их вопросами, взглядами или ослепляющими меня вспышками фотокамер. Делая глубокий

вдох, я стараюсь заглушить смятение и гнев, которые расползаются по моему телу, как

будто огнедышащие змеи. Разгоряченная, потная и раздраженная, я делаю еще один

глубокий вдох.

Открыв глаза, я вставляю ключ в замок зажигания. На этот раз двигатель «ревет» и я зря

время не трачу. Посигналив им в качестве своего последнего предупреждения, я включаю

заднюю и разворачиваюсь.

Довольно быстро я приезжаю к своему дому и не могу поверить своим глазам. Около

здания я сталкиваюсь с похожей ситуацией от которой я только что смогла убежать.

Репортеры со съемочными группами снуют туда и сюда вдоль тротуара. Парочка таких

даже выходят из вестибюля. Как будто находясь в замедленной съемке, я вижу, как их

головы поворачиваются в мою сторону. Бл*я! Я не собираюсь здесь оставаться и вжимаю

педаль газа в пол.

Но куда я могу поехать? Из всех возможных мест, куда я могу податься, есть только одно

место, которое приходит мне на ум. Офис. Мой пропуск позволяет мне находиться там

круглосуточно

Я добираюсь очень быстро и облегченно выдыхаю, когда вижу, что перед подъездом к

зданию Сената никто не толчется. Я паркую свою машину и вхожу в пустой коридор,

ведущий из гаража. Мои ноги скользят по гладкому мраморному полу. Дежурный

охранник улыбается, проверяет мои документы и советует мне не утруждать себя слишком

сильно работой.

Поездка в лифте на четвертый этаж проходит быстро, но вызывает болезненные

ощущения. Мой живот скручивает в узел, пока я иду по коридору. Мой взгляд скользит по

желтым табличкам, размещенным на стенах коридора, и я провожу пальцами по одной из

них на кабинете Беннетта, моргая, чтобы убрать резь в глазах. Когда я открываю дверь в

свой кабинет, слабый и знакомый запах его одеколона, витающий в приемной, вызывает

покалывание у меня на коже. Аромат становится все интенсивнее, когда я прохожу мимо

его дверей и мое сердце начинает грохотать все сильнее с каждым шагом, который я

делаю по ворсистому ковру. Я стою на пороге своего кабинета и вглядываюсь в его дверь.

Трудно поверить, что прошло всего лишь несколько недель, а такое чувство, будто прошла

целая вечность.

Тяжело вздохнув, я поддаюсь искушению и берусь за ручку его двери в кабинет и

открываю ее. Я не должна входить, если я хочу сохранить свое душевное равновесие.

Меня омывает запах его одеколона, смешанный с легким ароматом кожаной мебели. Моя

кожа покрывается мурашками, а соски становятся как камушки. Что–то напоминающее

вид сексуального рефлекса и мои глаза снова начинают гореть от слез. Я моргаю, выходя,

чувствуя, что слезы вот–вот хлынут и хлопаю дверью. Ой, бл*я!

Как мы могли так ошибаться? Один сраный ужин и моя неустойчивая Вселенная