Студентка с обложки

И тут я нащупываю мыльницу на краю ванны, такую большую, замечательную керамическую мыльницу — она у меня в руке — в воздухе — у него на голове.

Трах!

Я в таун-каре. Джемисон стучит в окно.

— Вот ты где! — пыхтит он. — Я дозвонился Софи. Можешь забирать! — Он открывает дверь и отдает мне платье. Увидев мое лицо, хмурится: — Что-то случилось?

Я хочу рассказать Джемисону, правда, хочу, но, открыв рот, понимаю: если я расскажу, то завтра не буду сниматься, а если я не буду сниматься, мне не заплатят. Я не получу тридцать три тысячи. Поэтому я беру свою кредитку и новое платье и заставляю себя улыбнуться так широко, как только умею.

— Ничего. Я просто устала! Спасибо огромное! Увидимся завтра!

Наступает завтра: «День 2 из 2: пентхаус Джастина». Это сцена поцелуев, в которой Джастин соблазняет девушку своей мечты над кофе «Да Винчи». Каждый раз, когда актер прикасается ко мне, я вздрагиваю, но делаю вид, что все в порядке. Он тоже. Я не могу далеко уйти — я должна быть здесь, в нескольких дюймах от него. Я могу его только игнорировать. Джастин тоже меня игнорирует. Он не говорит ничего.

Мы только передаем друг другу фляжку.

Флавио все еще злится, мне все противно, но я справляюсь. Все не так уж плохо — благодаря виски и моему маленькому мешочку. Я нюхаю кокаин между дублями. Ро сердито косится, а мне все равно. Белый порошок придает мне храбрости.

Глава 28

НЕ ЗВОНИ И НЕ ПИШИ

После окончания съемок «Да Винчи» я все так же много работаю. Накапливаются предварительные заказы от «Мадемуазель», «Базар» и «Вог». Я снимаюсь на четырех страницах для журнала «Селф» («8 способов похвалиться своим здоровым телом»), для каталогов «Бергдорфс» и «Сакс». Я снимаюсь в рекламе для «Каролин Рём» и получаю заказ на ролик для «Пантин». Может, я и не встаю с кровати за десять тысяч в день, но за десять в неделю? Нет проблем.

Еще пара недель в таком же духе, и меня вызывают в агентство.

— Что случилось?

Джастина тыкает в какие-то бумаги ручкой. Начался сезон показов, и агентство превратилось в сумасшедший дом. Казалось бы, пятница, после обеда, а мой агент говорит так, словно у нее аппарат для искусственного дыхания.

— Байрон… и Франческа… они хотят… поговорить… с тобой, — скрипит она.

— Франческа? Кто такая Франческа?

Она бросает полный желчи взгляд в сторону офиса Байрона.

— Она… там.

Глава «Шик» надел маску «я с ВИП-персоной» — такую же холодную и невыразительную, как задница «Давида» Микеланджело. Когда я закрываю дверь, он поглаживает себя по рубашке из хлопка пима и мурлычет:

— Франческа! Я с удовольствием знакомлю вас с Эмили!

Миниатюрная женщина с массой черных как вороново крыло кудряшек, в изящном бежевом костюме, сидит на краешке стула «Ле Корбюзье». Ее малиновые губы раскрываются в теплой улыбке.

— Здравствуйте, Эмили.

— Здравствуйте.

— Эмили, ты не могла бы… — Байрон описывает круг пальцем.

Я поворачиваюсь на триста шестьдесят градусов. Франческа смотрит на Байрона и кивает.

Он улыбается.

— Разве нет?

— Определенно.

— Я так и думал!

— Думал что? — спрашиваю я.

— Присядь, — говорит Байрон.

Я сажусь. Франческа садится на стул поплотнее, берет свою черную нейлоновую сумку с незнакомым мне треугольным логотипом и достает журнал.

— Вот, — говорит она. — Прямо из Италии.

Не может быть! Последний номер «Амика». Я на обложке в красном платье с вышивкой бисером от Версаче, в огромных золотых серьгах и с мегаваттной улыбкой. Обложка номер два. Я это сделала!

— Здорово!

— Это моя новая любимая обложка. Сразу поставим тебе в композитку, — говорит Байрон.

Франческа кивает:

— Очень красивая. Альфредо Робано очень уважают в Милане — еще одно очко в пользу нашего выбора.

Я поднимаю глаза.

Байрон скрещивает пальцы.

— Эмили, Франческа — агент по поиску талантов для «Серти», самого крупного и успешного агентства Милана. Они хотели бы с тобой поработать.

— Очень хотели, — подчеркивает Франческа и трогает меня за предплечье. — Ваш клип, обложки, ролик с Джастином Филдсом — все это вызвало в моей стране огромный интерес к Эмили Вудс.

— Вот-вот начнется сезон показов, так что время выбрано идеально, — добавляет Байрон.

— Значит, вы хотите, чтобы я поехала сразу же.

Франческа пожимает плечами.

— Сегодня, завтра, в воскресенье — как вам удобнее.

Показы в Италии. Когда я была в Европе, то пропустила все показы — слишком много работала, чтобы ходить на кастинги. Теперь мне предоставляется новая возможность.

— И я буду жить… где?

— Об этом мы уже позаботились, — говорит Франческа. — У нас постоянная договоренность с очаровательным пансионом — конечно, учитывая сезон, первые несколько недель там будет небольшое столпотворение; но потом станет гораздо спокойнее.

Недель?

— Вы хотели сказать, дней…

Кудряшки качаются из стороны в сторону.

— Нет, недель.

Байрон улыбается. У меня нет конкретных мыслей, просто чувство, что из живота по рукам и ногам течет озноб.

— На сколько вы меня приглашаете?

— О, не меньше чем на три месяца, — говорит Франческа. — Хотя идеально было бы шесть.

Я пытаюсь обратить все в шутку.

— О, я была бы рада приехать на полгода, но я здесь так занята! И у меня квартира, подруги… Я просто не представляю себе, как…

Я жду, что Байрон скажет: «Ни в коем случае! Я не могу расстаться с такой хорошей девушкой так надолго!»

— Разве тебе не интересно?! — чирикает он. — Милан тебе понравится!

— Что?!

Видимо, моей фразе хватило жара, потому что Байрон поворачивается к Франческе и говорит:

— Вы извините нас на минутку?

— Конечно.

Мы выходим в коридор. Байрон хватает меня за руку.

— Эмили! Ты ставишь меня в неловкое положение!

— Я тебя ставлю в неловкое положение?! А ты меня — в дурацкое! — злюсь я. — Что происходит? Почему я должна ехать на полгода в Милан, если у меня столько работы здесь — а еще никто не видел вторую обложку. У меня вторая обложка! Я добилась этого! Ты снова мой агент, Байрон! Я снова на стене трофеев!

Я хочу подкрепить свои слова наглядной демонстрацией, но второй обложки «Амика» нет. Первой тоже.

— Байрон, ты отстал…

Я замолкаю. В верхнем ряду — обложка итальянского «Вог» с Фоньей. Вышедшая несколько недель назад.

Меня снова бьет озноб.

— Байрон, что происходит?

— «Амика» выходит еженедельно, а мы не вешаем на стену еженедельники, — нежно говорит Байрон. — Никаких второсортных журналов, свадебных журналов и еженедельников — ты сама знаешь.

Не знала.

— Почему нет?

— Потому.

— Но почему?!

— Потому что они не того калибра, — говорит Байрон тем же сладким голоском. — Мы не вешаем и журнал «Нью-Йорк», если это тебя утешит.

Не утешает. Я никогда не работала на «Нью-Йорк». У меня две обложки, но не от «Нью-Йорк». А если они не на стене, значит…

— Как я понимаю, таким образом ты хочешь мне показать, что не будешь моим агентом?

Байрон гладит меня по голове.

— Сегодня? Не буду. Но наверняка буду, как только ты вернешься.

Теперь я разозлилась. Злость жалит меня и ослепляет. Я беру журнал «Амика», который непонятно когда успела свернуть в трубку, и бью им по ладони. Шлеп!

— Ты меня отсылаешь! — кричу я.

— Потому что тебе нужно ехать.

— Почему?! У меня все так здорово получается!

— Неплохо, — говорит Байрон.

Неплохо?

— НЕПЛОХО? — Шлеп! — Байрон, помнишь вечеринку в кафе «Табак»? Сколько внимания мне уделили Айзек, Тодд и Грейс? Грейс Коддингтон из «Вог»! «Вог» постоянно меня заказывает!

— А ПОТОМ ОТМЕНЯЕТ! — взрывается Байрон.

Щиплет в глазах. Коридор кружится. Франческа смотрит на нас через стекло.