Роковая весна

Миранда вздохнула и открыла свое. «Быстро заказать, — подумала она, — еще быстрее все съесть и как можно быстрее уйти отсюда. Благотворительность… Так он, кажется, назвал эту заботу обо мне? Тем лучше…»

— Выбрала?

Взглянула. На его лице вместо прежней откровенной неприязни — вежливая холодная любезность. Да, она права! Он ждет-не дождется, когда закончится неприятное для него происшествие. Почему-то ей стало грустно.

— Мисс Стюарт, а-уу?

Улыбнулась. Заглянула в меню. «Перечень загадочных названий французской и голландской кухни на пяти страницах. Если бы знать, чем одно блюдо отличается от другого!..»

— Мне все равно. Суп можно. Ветчину, фриты… Гамбургер, например. Яичницу с беконом… Что закажете, все будет одинаково хорошо, — Миранда отложила в сторону меню и улыбнулась.

Дэниел кивнул ей и сделал знак метрдотелю.

— Кофе мне, — сказал он, — а даме для начала — гороховый суп, потом — ветчину и фриты.

— Да, сэр!

— Еще она хотела бы гамбургер. На подобострастной физиономии лакея брови поползли вверх, но…

— Да, сэр! Конечно, сэр!

— И еще — яичницу с беконом. Метрдотель встретился глазами с Дэниелом, когда тот отдавал меню.

— Десерт закажем после, — добавил Дэниел, оригинально откомментировав случайную встречу взглядов.

— Я по-прежнему вдохновляю вас на трюкачество? — спросила Миранда, наклонившись к нему через стол. — Для чего вы все это заказали? Чтобы было посмешней?

— Ничуть, — пожал он плечами. — Мы попросим завернуть с собой то, что вы не осилите за ужин.

— Хорошо. Действительно, все разом одолеть невозможно.

Проглотив ложку супа, она уже не могла остановиться…

— Спасибо, — сказала Миранда, когда съела все, что заказала. — Большое спасибо. Кажется, вкуснее никогда не ела.

— Я полагал, что ты несколько преувеличиваешь. Теперь вижу: лучший врач — тарелка супа… Миранда почувствовала неловкость:

— Нельзя сказать, что я все время голодаю, но…

— Ты американка? — перебил он. Миранда кивнула.

— Вы же тоже американец. Я сразу почувствовала, что нас что-то роднит, — она нерешительно улыбнулась.

Он не заметил улыбки. Во всяком случае, сделал вид.

— Ты когда приехала в Голландию?

— Чуть больше пяти месяцев. «Кажется, он не злой, — подумала Миранда. — Самое время объяснить мои обстоятельства».

— Я приехала в Амстердам, потому что… Вы, конечно, знаете, что Амстердам считается в мире…

— Я примерно представляю, что такое Амстердам, мисс Стюарт. Свободы навалом… Легкость жизни необыкновенная, которая вас поначалу вдохновила, а потом обнадежила…

Миранда рассмеялась.

— Да нет! Совсем не то, мистер Торп. Я как раз хочу сказать, что я приехала в Амстердам… Он резко наклонился к ней и, не дав договорить, спросил:

— Разве можно так жить? Быть вольной пташкой — одно, а набитой дурой — совсем другое. Миранда вспыхнула.

— Если бы вы дали мне возможность объяснить, то…

— Ты же, как… цыганка, черт возьми! Нельзя же так жить, честное слово! Нельзя быть такой легкомысленной.

Взглянула на него:

— Согласна с вами в отношении легкомыслия. Но именно про меня так нельзя сказать. Я много работаю, как, вероятно, и вы, и многие другие.

— Полагаю, что ты права. Ходить по рукам у мужиков — не легкая работенка.

Краска малиново залила ее лицо, шею: «Какой же он негодяй!»

— Нет, совсем нет! — ответила спокойно. «Что он знает о моей жизни и вообще про жизнь и труд художника, — думала Миранда. — Три месяца назад, позируя часами скульптору, я еле двигалась, уходя домой. Икры ног кололи тысячи иголок. А преподаватели живописи… Как тщательно разбирают они все мои промахи!»

— Нет, — повторила она, и глаза ее сверкнули. — Это в самом деле нелегкий труд. Ведь каждый, поймите, подходит по-разному и при этом требует полной отдачи. — Изобразив обольстительную улыбку, добавила:

— Но, могу сказать, что меня хвалят и даже ценят. Это свойственно мне. Я бы…

«Ну, опять!» — подумала Миранда, когда он схватил и с силой сдавил ее ладонь.

— Мне больно, уберите руку! Что вы себе…

— Ну, наконец-то, Дэниел! — раздался радостный возглас рядом. — Я уже беспокоиться начала.

Дэниел мгновенно убрал руку, и Миранда поразилась, с какой готовностью он вскочил, отставив стул. У столика возникла седая немолодая дама. «Мягкие черты лица и прыгающие чертики в голубизне проницательных глаз…»

Дэниел нахмурился.

— Тетя Софи, что вы здесь делаете?

— Ну, как тебе сказать. Обещал вернуться до обеда, а все нет и нет, — говорила она ему, глядя на Миранду. — И не позвонил. Все утро ждала тебя. И сейчас, Дэниел, жду, сообразишь ли ты, наконец, представить меня твоей очаровательной даме.

— Тетя Софи, это — Миранда Стюарт, — произнес он без особого энтузиазма. Взглянул с плохо скрытой злобой на Миранду. — Софи Прескотт. Моя тетя.

Миранда перевела взгляд на пожилую особу и, подумав, улыбнулась ей:

— Рада познакомиться!

— Дэниел, — воскликнула дама. — Где твои манеры? Мог бы и пригласить меня…

— Мог бы, и не без удовольствия, но Миранда уже уходит.

— Нонсенс, дорогой. — Софи Прескотт сама отодвинула стул и села рядом с Мирандой, не обратив внимания на неудовольствие племянника. — Вы ведь не уйдете, пока я, с вашего позволения, закажу чашку чая. Да, мисс Стюарт?

— Да, конечно. Но…

— Спасибо. Простите мою навязчивость, дорогая, где вы познакомились с моим Дэниелом?

— Тетя Софи, ради Бога…

— Вы художница, мисс Стюарт?

— Да, — ответила Миранда, изумленно подняв брови. — Совершенно верно, но как вы… Софи весело рассмеялась:

— Ах, дорогая! Вся моя юность прошла в Париже. В милом, славном Париже… Мне знаком каждый камушек на Монмартре. А Бульмиш [1]? Там жили Хемингуэй, Гертруда Стайн… В Париже тогда работали Шагал, Пикассо… — Покачав головой, улыбнулась по-детски трогательно. — Вы напомнили мне те ласковые годы, а ваш облик… я хочу сказать, что вы будто только что вышли из ателье парижского художника.

— Или из студии амстердамского живописца, — сухо бросил Дэниел.

Дама радостно кивнула.

— Именно! Вы поэтому в Амстердаме, дорогая? Вы учитесь?

Миранда, глядя на Дэниела, сказала:

— Да. Учусь живописи. Я стипендиатка Харрингтонского центра.

— Ах, вот как! Старина Харрингтон… Как же, как же!… Стало быть, его стараниями… Миранда улыбнулась.

— Да. Но откуда…

— Я его помню безусым юнцом. Это было году в 1934… или нет, в 1924? Точно не припоминаю…

Дама задумалась, на лице отразилось беспокойство.

— Тетя Софи, какое это имеет значение, — голос Дэниела заметно подобрел.

— Но мне хочется вспомнить! Мисс Стюарт, — заулыбалась она, — скажите, эти так называемые благодетели из фонда по-прежнему отъявленные плуты и содержат студентов впроголодь?

Миранда рассмеялась.

— Вы хотите сказать, что они и тогда отличались строгостью нравов?

— Еще как! У меня был знакомый юноша, так он никогда не знал, когда будет есть в следующий раз. Помню, все облюбовывал себе скамеечку на случай выселения из квартиры. Ах, какое чудное время! — она вздохнула и посмотрела на Миранду. — Правда, он физически был крепким парнем, в этом плане ему повезло.

— Тетя Софи! Я думаю, мисс Стюарт не интересны эти подробности.

— Но я же правильно сказала. Ему действительно повезло, он был, как молодой бычок, этот юноша с классическим телосложением. У него отбоя не было от рисовальщиков. Вы меня понимаете, дорогая, — обратилась она к Миранде. — Это же замечательно, когда есть дополнительный заработок. Держу пари, что и у вас отбоя нет. Вы позируете? У вас прелестное лицо.

«Сам Бог послал мне ее!» — подумала Миранда и, глядя Дэниелу в глаза, сказала:

— Да! Когда есть время, я позирую. Вы правы, пока — это единственная возможность заработать деньги.

Беседа покатилась клубочком…

Воспоминания Софи Прескотт порой обрывались, Миранда, улыбаясь, умело устраняла обрывы, вязала узелочек за узелочком… Дэниел сидел и молчал. Не произнося ни слова…