Разведены и непредсказуемы

– Ну они бы еще за кольцевой дорогой обосновались, умники! — вполголоса фыркнула Зинаида, глядя на трехэтажное здание, по последней архитекторской моде построенное с большим количеством цветного стекла и непременной крышей-пирамидой. — И как, они думают, мы будем сюда каждое утро добираться? На ковре-самолете? Ох, чует мое сердце — придется мне свою старушку не только на дачу гонять, но и сюда. Эх, не было печали — черти накачали! И кто мне потом ее ремонт оплатит, хотелось бы знать!

– А что, мне нравится, — заметила Люба. — Тихо-то как вокруг! Кругом одни деревья и никаких трасс! А то на старом месте у нас постоянно стекла вибрировали и дышать было нечем! Из одного окна взглядом в железную дорогу утыкаешься, из другого — в промзону и завод, хоть и не смотри вовсе! И грохот этот жуткий день напролет!

– Вот загонят нас в какую-нибудь крохотную конуру в подвале, посмотрим тогда, что ты запоешь! — припугнула ту Зинаида, но Люба лишь махнула рукой.

– А мне все равно здесь нравится! — упрямо повторила она и отошла в сторону, любуясь на здание и окрестности.

Ника еще не могла понять, как она относится к новому месту, и решила подождать с выводами, пока им не покажут помещение, в котором им теперь предстоит работать.

Навстречу дамам вышел охранник, столь же немногословный, как и грузчики, и пригласил следовать за собой. После недолгой процедуры каждой журналистке был выдан персональный пропуск с фотографией и электронным штрих-кодом, и охранник настоятельно рекомендовал на территории делового центра носить его с собой постоянно.

– Ну вот, ровно ошейник для собаки, — бурчала Зинаида, неловко набрасывая через голову шнурок, на котором болтался пропуск. — Хорошо еще анализ крови и мочи не потребовали!

Их офис оказался на третьем этаже, и если зрение Нику не обманывало, то помещение, которое выделили им новые хозяева, было как минимум в два раза больше, чем их старая комнатка, где им приходилось ютиться буквально на головах друг у друга. По западной традиции оно было поделено белыми матовыми перегородками на комнатки-сектора, так что тем, кто любил работать в уединении и не чувствовать за спиной взгляды коллег, здесь однозначно должно было быть уютно. В торце офиса располагалась чайная зона с диспенсером и столиком, на котором стояла большая коробка с пакетированным чаем и высокая пузатая банка с растворимым кофе. Для любительниц сладкого были предусмотрены сахар-рафинад и печенье с джемом. Рядышком красовался ослепительно белый холодильник, в который при желании можно было смотреться, как в зеркало.

– Девочки, кажется, мне здесь все больше и больше нравится! — пропела Люба, кружась по офису. — Чур, вот эта каморка моя!

– А вот эта каморка — моя! — отозвалась повеселевшая Зинаида, указывая на прилегающий к офису кабинет с надписью на двери «Главный редактор».

– Ой, Зинаида Андреевна, какая прелесть! — всплеснула руками Раечка. — Наконец-то у вас будет отдельная комната, все как полагается! Ну вот, а вы еще переезжать не хотели! Смотрите, как здорово!..

Но тут дверь кабинета открылась, и навстречу остолбеневшим от такого поворота событий дамам вышел русоволосый мужчина лет тридцати — тридцати пяти.

– Разрешите представиться! Меня зовут Никита Егорович Аникушин, я ваш новый главный редактор!..

В офисе повисла нехорошая тишина. Зинаида сильно побледнела и, если бы не верная Раечка, бросившаяся на помощь начальнице и подруге, вполне вероятно, упала бы в обморок.

– Что-то не так? — осведомился Никита у своих подчиненных, внимательно оглядывая каждую сотрудницу и отмечая, что в их глазах нет ничего, кроме раздражения и глухой злобы.

Лучше бы он не задавал свой вопрос… 

К своим тридцати трем Никита Аникушин чувствовал себя состоявшимся и опытным журналистом и пока еще ни разу не пожалел о своем выборе профессии. Мать с детства вдалбливала ему: «Будь смелым и напористым, рассчитывай только на себя, тогда не пропадешь!» Как показала практика, мать была права на все двести процентов, и Никита мог с гордостью сказать, что всего в своей жизни добился сам, без всякой «волосатой лапы».

Разумеется, отец то и дело предлагал ему свою помощь, но, встретив очередной отказ, не считал нужным настаивать, за что Никита был ему искренне благодарен. Конечно, хорошо быть сыном мебельного магната, но носить при этом клеймо незаконнорожденного — увольте! Особенно когда у тебя такие тетя и двоюродный брат! О, Анфиса с Виктором никогда не пренебрегали выпавшей им возможностью уязвить Никиту, всячески давая ему понять, что он ничуть не лучше грязи у них под ногами. Никита платил им в ответ ледяным презрением и, кроме как с отцом и дядей, ни с кем из той семейки не общался.

История его рождения самому Никите казалась сказочной и безумно романтичной. Его мать, молоденькая балерина, смирившаяся с вечной ролью «пятого лебедя во втором ряду», вместе с театром попала на гастроли во Францию. Девчонке, ненадолго вырвавшейся за железный занавес, казалось, будто она очутилась в сказке. Париж, Эйфелева башня, Монмартр… А в конце одного спектакля невысокий человек с живым лицом по имени Егор Воронцов подарил ей букет цветов. Именно ей, а не приме Елене и не записной красавице Насте!

Те несколько встреч, что подарила им судьба, мать всегда вспоминала с теплотой и нежностью. А уже вернувшись в Союз и обнаружив, что беременна, не пожелала отказаться от нежданного подарка этой случайной связи и даже нашла возможность сообщить отцу Никиты о рождении сына.

С той поры им время от времени самыми разными путями приходили посылки из Франции. Детская одежда, игрушки, книги… Никита, купавшийся в лучах материнской любви, к десяти годам свободно говорил и писал по-французски и мечтал лишь об одном: когда-нибудь встретиться с папой. Мать объяснила ему, что папа далеко и ему крайне сложно посетить их страну, но это отнюдь не означает, что он не любит своего маленького Никитку.

А потом его мечты в одночасье стали реальностью. Когда он вышел с крыльца института, а к нему наперерез бросился невысокий мужчина с проседью в волосах и, не в силах подобрать слова, просто обнял его, Никита не удержался от слез. Впрочем, его отец тоже. Тот вечер они провели вместе и все говорили, говорили, говорили…

Через некоторое время Егор и его старший брат Серафим окончательно перебрались в Россию. Дядька Никите понравился сразу. Не такой бойкий и неугомонный, как его отец, зато с тем же удивительно добрым прищуром глаз. Кстати, точной копией того, что у Никиты. А вот с дядькиной женой и его сыном они друг друга сразу же невзлюбили. Даже окрик дядьки, крайне воспитанного человека, практически никогда не повышающего голос, не помог его домочадцам держать в узде свои эмоции.

– Кого ты сюда привел, Сима! Это же байстрюк! И ты хочешь, чтобы мы сидели с ним за одним столом? — Визгливый вопль дядькиной жены навсегда врезался в память Никиты, отбив у того всякое желание общаться что с Анфисой, что с ее ненаглядным Витюшей, который требовал ото всех, чтобы его звали Виктор, с ударением на втором слоге.

Разумеется, о его родстве с известными французскими предпринимателями Воронцовыми, кроме самых близких людей, никто не знал. Что отцу с дядькой, что ему самому шумиха вокруг его имени и имени его матери была ни к чему. Кроме того, Никита и в мыслях не претендовал на отцовское наследство, твердо решив, что в этой жизни будет распоряжаться только тем, что заработает сам, о чем не раз и не два сообщил отцу. Тот ни на чем не настаивал, но оставил за собой право материально поддерживать мать Никиты, свою бывшую любовь. Они уже ничего не чувствовали друг к другу, кроме глухой благодарности за сына, но охотно общались и проводили вместе свободное время, ловко скрываясь от пройдох папарацци.

Звонок отца с настоятельной просьбой немедленно прибыть на загородную виллу застал Никиту врасплох. Уже понимая, что стряслось что-то серьезное, он прыгнул в верные «Жигули»-«девятку» и отправился на встречу с родителем.