Правила счастья

Джуди посмотрела на старые часы, висевшие на стене:

– Черт! Уже почти восемь. А мне еще нужно приготовить соус из зеленого перца для устриц. Кто из вас спасет меня и прогуляется с этой бандой по полю?

– Чур, не я, – ответила Триона. – Вон у меня какие каблуки. Я увязну в поле. Пусть Джуно с Джеем сходят.

«Почему у меня такое чувство, что это все подстроено?» Так думала Джуно, обувая галоши. Джуди деловито наряжала Джея в прогулочную заплатанную ветровку Говарда.

– На улице очень тепло, ма, – сказала Джуно, наблюдая, как Джуди пытается убедить Джея надеть сверху охотничий жилет.

– На холме сильный ветер, – Джуди обмотала шарф вокруг его шеи.

– Кто сказал, что мы туда пойдем? – Джуно собиралась быстренько прошвырнуться неподалеку.

– Ну, а как же иначе? – рассмеялась Джуди. – Ты должна показать Джею лошадиный холм. Оттуда открывается такой вид! – Она водрузила на голову Джея старую садовую шляпу. – Можете не торопиться – обед не раньше чем через час. Ты, Джей, возьми Рага. Джуно поведет двойняшек. Девочке может понадобиться защита. Вдруг кто-нибудь вздумает ее изнасиловать. Она ужасная кокетка: сама первая начинает, а как дойдет до дела – сразу в кусты.

Джуно перехватила полный ужаса взгляд Джея, брошенный на нее.

– Мама имеет в виду Эффи, – пояснила она, выходя за дверь. – Не меня.

Они молча прошли по аллее, затем вышли на тропинку. Наряженный, как завзятый бродяга и любитель эля, Джей на коротком поводке вел Рага, который преданно трусил за ним. Мастиффы же взяли Джуно на буксир, и скоро она оказалась метров на пятьдесят впереди Джея. Единственная прелесть такого способа передвижения заключалась в том, что двойняшки тянули с такой силой, что Джуно практически не приходилось напрягать мышцы. Она оглянулась: вид у Джея в этом наряде был ужасно дурацкий.

Но Джуди оказалась права. Несмотря на жаркое вечернее солнце, на холме дул такой сильный ветер, что свистело в ушах. У Джуно слезились глаза: приходилось двигаться против ветра, потому что мастиффы взяли привычный курс на лошадиный холм. Совершенно запыхавшись, Джуно остановилась, чтобы дождаться Джея.

– Ты в порядке? – спросил он, взобравшись по склону. Шляпу он снял, а черные очки надел и теперь выглядел почти как обычный элегантный Джей.

– Все прекрасно!

Джуно пошла вперед по узкой тропинке. Он шел сзади, и ее толстая попа тряслась у него перед глазами. Она ужасно застеснялась и стала на ходу подтягивать мышцы так, чтобы ягодицы казались поменьше, что делало ее походку похожей на пингвинью. Они добрались до вершины известкового холма, напоминавшего собой белую лошадь, и остановились на открытой площадке. Джей огляделся вокруг и восхищенно присвистнул. Джуно прилегла на траву: ноги гудели. Джей присел рядом. С другой стороны лег, прижавшись к ней горячим боком, мастифф, и тепло разлилось по ее коже, от холода покрывшейся пупырышками.

– Да, стоящее место, – негромко заметил Джей.

– Правда же? – откликнулась Джуно, закрыв глаза: она заметила, что с закрытыми глазами ей легче разговаривать с ним.

– Тебе, наверное, уже надоело на это смотреть?

– Я думаю, что в первый раз этим видом лучше любоваться в одиночку, – ответила Джуно, по-прежнему плотно сжимая веки. – Тогда это место откроет свою тайну. Это целительное место, – добавила Джуно, подумав: неплохо, если бы оно исцелило ее измученные ноги.

– Ты часто приходила сюда подростком? Когда тебе было грустно?

– Постоянно. Когда хотелось спрятаться ото всех. Я предпочитала это место даже своей комнате. Особенно зимой, когда кругом вообще ни души и погода соответствует настроению.

– А я приходил к заброшенному дому, неподалеку от того, в котором мы жили, и отковыривал дерьмо от стен, – сказал Джей. – А потом этот дом облюбовала шайка наркоманов, и я украл в магазине баскетбольный мяч и стал лупить по кольцу, чтобы выпустить злость.

Джуно затаила дыхание. Наконец-то он начал рассказывать о себе. Пока совсем немного, но в голове у нее возник яркий образ: рассерженный подросток на пустыре. Ей хотелось узнать больше.

– Украсть мяч непросто, я думаю, – заметила она, ладонью прикрывая от солнца глаза.

– Пацаном я мог стырить что угодно, – его голос напрягся.

– А как ты это сделал: засунул мяч под футболку и притворился беременным?

Он ничего не ответил. Джуно выглянула из-под ладони и пожалела о невоздержанности своего языка.

– У тебя было безоблачное детство, да? – наконец спросил он.

– Не знаю. Наверное. Смотря с чем сравнивать.

– Еще бы, – он саркастически вздохнул.

– Ну хорошо, пусть безоблачное, – она поставила точку, хотя могла бы уточнить: вряд ли совсем безоблачным может быть детство девочки-толстушки, родители которой бывшие хиппи со странностями, падкие на выпивку.

– Примерно такая картинка висела на стене в моей спальне, – сказал Джей. – Я вырвал ее из библиотечной книги. На ней была изображена какая-то местность в Ирландии – не знаю, что именно. Там были такие же зеленые холмы, деревья и прочая дребедень. Очень красиво, знаешь.

– Да, в Ирландии славно, – осторожно отозвалась Джуно.

– Да, – он издал короткий горький смешок. – Она была очень красивой, моя картинка. Я любил представлять себе эту землю, откуда родом мои предки. Я все время расспрашивал моего старика о ней, но он только смеялся в ответ – какого дьявола он, дескать, может знать об Ирландии, если ни разу в жизни не выезжал за пределы штата Нью-Йорк. Его отец умер, когда ему было пять лет. А моя бабуля никогда не бывала достаточно трезвой, чтобы связно рассказывать о чем бы то ни было.

Джуно отодвинула ладонь и посмотрела в ясное небо. Она не верила своим ушам: неужели он и впрямь рассказывает о себе? Похоже, пунш ее мамы подействовал, как эликсир откровенности. Она не решалась смотреть прямо на него, чтобы не вспугнуть.

– Я смотрел на свою нарисованную Ирландию и мечтал жить там, – продолжал он. – Это был один из дешевых открыточных видов, которые делают с использованием фиолетового фильтра, чтобы небо казалось еще синее, а трава изумруднее. Конечно, я не знал этого тогда. Я верил, что Ирландия на самом деле такая прекрасная и мирная страна, особенно, по сравнению с нашей отсыревшей квартирой в убогом квартале. Стены в ней были такими тонкими, что мы слышали телевизор и ругань соседей. Все вокруг было омерзительно серым, грязным, дешевым. Я часами смотрел на яркую картинку, а рядом ругались сестры, родители, соседи. Я очень долго был убежден, что крик – нормальный способ общения между людьми, и никогда не слышал, чтобы люди разговаривали спокойно. Наверное, поэтому я так легко впадаю в агрессию сейчас. Мне до сих пор легче ссориться, чем разговаривать, понимаешь?

Он стал говорить быстрее:

– Мой старик не мог не кричать. Он работал на стройке бригадиром. Его действительно уважали, знаешь? Он был настоящий мужик. Он был груб, но не хотел никому зла. До того, как заболел, он обычно… – Джей резко оборвал свой рассказ.

Джуно смотрела в небо, пока глаза не начали слезиться. Ей хотелось, чтобы он продолжил свою историю, чтобы этот мягкий хрипловатый голос снова зазвучал. Наконец молчание стало невыносимым для нее.

– От чего умер твой отец?

Он ответил после долгой паузы:

– Можно сказать, что я убил его.

Джуно замерла, а сердце у нее стучало, словно пытаясь пробить ребра.

– Ты убил своего отца?

– Ну не в прямом смысле, конечно, – почти прошептал он. – Но я виноват в его смерти – точнее, мое поведение. Я никогда не прощу себе этого. Никогда.

Собакам наскучило сидеть на месте, и они нетерпеливо зашевелились. Джуно хотела сказать Джею тысячу разных слов, задать тысячу вопросов, но она молчала, опасаясь, что все это будет не то и он сразу же замкнется, если она откроет рот.

После паузы, которая показалась ей вечностью, он снова заговорил:

– Я думаю, он не мог простить моей старухе такого количества дочек. Она рожала их одну за другой, всего шесть девочек. Уходила уйма денег, чтобы их прокормить и одеть, а он мечтал об одном – о сыне. Это мучило его, терзало. А старуха не могла простить ему того, что он никогда не любил ее девочек так, как меня, – его голос дрогнул.