Беверли-Хиллз

– Мой долг предупредить вас, что перспективы не слишком обнадеживающие. У него наблюдается некоторая мозговая активность, но я больше чем уверен, что он никогда не придет в сознание. Вам обойдется в целое состояние…

– Это не имеет значения, – отрезала Паула.

– Что ж, ему… если можно так сказать, повезло.

Врач поглядел на несчастного Грэхема, потом вновь на Паулу. Он понял, что выразился весьма неудачно.

– Он единственный, кто у меня остался, – сказала она.

Разговаривая, Паула и доктор стояли спиной к кровати и не заметили, как пальцы Грэхема сжались и разжались, и это слабое движение повторилось несколько раз. Затем рука вновь застыла неподвижно, и больной вновь погрузился в абсолютный покой своей комы.

– Хватит с меня! Забудем о том, что ты там понаписал в своем бредовом сценарии, и ответь вразумительно лишь на один вопрос. «Рыба, выброшенная на сушу» – такова идея главного героя? Или нет?

Стены трейлера Хартфорда, в котором проводились производственные совещания, завибрировали от громового голоса Роберта. В робкого сценариста он вонзился, как кулак в живую плоть, после чего пару секунд царила полная тишина.

– Я думаю, Роберт прав, – сказала Зуки Марлоу, одновременно выставляя напоказ свои длинные ноги. Хартфорд обладал именем, приносящим доход, и постелью, в которой ей было приятно. Значит, он должен быть прав, даже когда совсем не прав.

– Хорошо, пусть… да, герой – «это рыба, вытащенная на сушу», но зачем же делать из него полного кретина и дремучего невежду? Если так, то он к концу начнет по суше плавать, будто никогда не слышал, что для этого есть гребаный океан.

Пальцы Роберта Хартфорда прекратили отбивать дробь по обложке сценария.

– Прошу не употреблять подобных слов в присутствии Зуки, – сказал он.

Упрек, произнесенный устами кинозвезды, пригвоздил несчастного сценариста к стулу. Он злился на себя за свою покорность, на них за то, что эти люди вытворяют с его сценарием, и еще на то, что не выиграл в государственной лотерее десяток миллионов и поэтому не может во всеуслышание сказать этим законченным идиотам, кто они есть на самом деле.

Режиссер, выступавший в роли рефери в споре, принял сторону заведомого победителя.

– Я склонен согласиться с Робертом и Зуки, – произнес он медленно, как если бы взвешивал все «за» и «против». – Можешь ли ты переписать сценарий в этом ключе?

Невысказанное им: «Если не сможешь, то мы найдем того, кто сможет», – ясно угадывалось и повисло как дамоклов меч.

– Да, конечно, я могу переписать все в этом ключе, и могу даже перевернуть все вверх тормашками и превратить в мюзикл или, если угодно, перенести действие в Древний Рим, но только сомневаюсь, что люди будут смотреть эту белиберду.

– Некоторые из присутствующих здесь знают, что люди хотят смотреть, а что нет, – немедленно парировал дерзкий выпад сценариста Роберт.

– Единственное, в чем я абсолютно уверен насчет будущего, это то, что, в сущности, непредсказуемо, особенно когда дело касается кино, – сказал сценарист. Он уже жалел, что из-за глупого идеализма выступил против всемогущей кинозвезды, но все же гнул свою линию.

Роберт Хартфорд воспринял слова сценариста на удивление спокойно. Во всяком случае, голос его был спокоен:

– Если ты в себе не сомневаешься, значит, убеждать тебя бесполезно.

Последовало долгое молчание.

– Тогда в отсутствие прямых указаний от всевышнего и отставив пока в сторону права, оговоренные в контракте, мы, вероятно, в нашем тесном кругу можем решить вопрос демократически, то есть большинством голосов.

Чуть заметный сарказм промелькнул в его последней фразе. Он бросил взгляд на Зуки, потом на режиссера.

– Роберт прав, – тотчас поддержала его партнерша по фильму.

На самом деле она считала, что прав автор, но в киноиндустрии надо уметь выбирать, под чью дудку плясать.

– Значит, так и порешим, Дэвид. Ты покажешь нам переписанные страницы, и мы вместе обсудим их с исполнителем, – витиевато высказался в заключение режиссер. – Ведь ты именно этого хотел, Роберт?

Роберт скромно промолчал, ограничившись лишь кивком. Он победил, как побеждал в таких ситуациях неоднократно. Изобразив на лице задумчивость, он уставился в окошко, за которым в искрящемся, словно шампанское, живительном воздухе проступали серые очертания могучих, как орудийные башни линкора, гор. Сейчас он был доволен собой, доволен и своим окружением. Здесь он ощущал себя королем, а съемочная группа состояла из придворных, которые смотрели ему в рот, жадно ловя каждое высказанное или невысказанное им желание.

Почему же в «Сансет-отеле» все обстояло совсем не так?

Последний обед, который Роберт съел в ресторане отеля, вызвал у него приступ отвращения. Кухня перестала быть похожей на прежнюю изысканную кухню, во всем ощущались признаки постепенного упадка. Не слышалось смеха, и беседы велись вполголоса, как будто гости что-то уныло бормотали про себя, удивляясь, что вообще привело их в это место. Официанты подавали посредственно приготовленные блюда с таким видом, будто раздавали святые облатки, и двигались меж столами с тягостной медлительностью церковнослужителей, выполняющих похоронный ритуал.

– Роберт?

– Что?.. Да, да… делайте все, как договорились.

Черт побери! Ему нельзя разбрасываться. Он всегда полностью отдавался работе в процессе съемок, но «Сансет» отвлекал его. Всю неделю, когда он должен был бы, по идее, «сжигать» себя на съемках, обрубив все связи с Лос-Анджелесом, Кристина бомбардировала его плохими новостями. Он лишь наполовину присутствовал там, где требовалась от него стопроцентная концентрация.

– Вот план работы на завтра, Роберт. Боюсь, что не всем будет по душе, но что поделаешь. Подъем в четыре утра, грим, репетиция. За минуту до восхода мы должны скомандовать «мотор». Эти рассветы в пустыне действительно нечто особенное. Поживописнее, чем закаты в Лос-Анджелесе.

Режиссер вручил Роберту отпечатанный и размноженный на ксероксе план.

– Зуки нам тоже понадобится, – добавил он. За этим крылась невысказанная просьба: «Пожалуйста, не трахай ее всю ночь напролет».

Роберт перелистал странички, но никак не мог отогнать мысли о «Сансет-отеле».

– Тебя это устраивает, Роберт? Я беспокоюсь насчет столь раннего старта. – Его опять вернули к действительности, к насущным заботам, коими нельзя было пренебречь.

– Да, конечно, никаких проблем.

Но он обманывал себя. Проблема существовала. Как нельзя смешать воедино воду и масло, так несовместимы оказались его кинематографическая карьера и «Сансет».

На столе перед ним ожил телефон. Роберт тотчас схватил трубку.

– Мистер Хартфорд. Ваша дочь Кристина здесь, в главном офисе. Я сказала, что у вас совещание, но она хочет срочно с вами увидеться. Она говорит, что это очень важно.

– Проводите ее сюда! – воскликнул Роберт, но сразу же одернул себя. Необходимо было сдерживаться и беречь свои эмоции. Он уже достаточно растратил их сегодня на болтовню в трейлере, а неожиданное появление Кристины, явно с полной сумкой «приятных» сюрпризов, сулило ему тяжкие испытания.

Он встал и объявил:

– Ну что ж, договорились. Я жду посетителя из Лос-Анджелеса.

Все поспешили покинуть трейлер, во всяком случае, сценарист и режиссер сделали это с облегчением. Общение с суперзвездой было им всегда тягостно. Только Зуки Марлоу выразила мимикой свое недовольство по поводу неизвестного посетителя из Лос-Анджелеса.

Кристина появилась сразу же после их ухода и начала говорить уже с порога:

– Прости, па. Я очень не хотела тебя беспокоить, но наш разговор не для телефона.

Роберт с рассеянным видом положил руки ей на плечи, приглашая сесть, но она осталась на ногах.

– Рузвельт ушел, – коротко объявила она. – Вчера. Он сказал, что у него личный конфликт с тобой.

– Уж он бы молчал! Гребаное ничтожество! – заорал Роберт.