Беверли-Хиллз

– Что ты сделала с моим отелем? – Он считал, что это прозвучит как раскат грома, но это больше напоминало жалкий писк.

Каролин Киркегард в обтягивающем ее немыслимые груди деловом костюме от Валентино приветствовала его улыбкой, широкой и острой, как двулезвенная бритва.

– Твой отель? – якобы удивилась она.

– Мой. И Кристины. И какого дьявола ты влезла сюда? Твоей ноги здесь не должно… – Он осекся. И вдруг почти жалобно задал вопрос: – Неужели Кристина?.. Она разрешила?..

– Мне не нужны разрешения.

Вот теперь Роберт понял, каков голос громовых раскатов и подступающей катастрофы.

– Ты дважды меня выгонял. Мне будет достаточно и одного раза.

– Не ври, что ты выкупила долю Кристины. Она не продается! – У него был еще козырь, и он выкинул его на стол.

– Продавать? Купить? Не понимаю, о чем речь.

Она была жутко спокойна, а Роберт с ужасом догадался, в чем причина ее спокойствия.

– Нет! – воскликнул он так громко, что, наверное, могли дать трещину стены.

– Да, – сказала Каролин. – Кристина отдала мне пятьдесят один процент акций… «Сансет-отеля», а это… – она подтолкнула ему через стол листок бумаги, – …это акт дарения.

Роберт смотрел на листок, как на собственное кровоточащее сердце, которое Киркегард вырвала только что у него из груди и выложила перед ним на стол.

Читать его не имело смысла. Адвокаты Плутарха сделали это и, несомненно, изучили каждую букву. Дар. Подарок. Это условие Роберт не додумался включить в договор с Кристиной. Оно и не могло прийти ему в голову. Разве мог он предусмотреть немыслимое?

– Что ты с ней сделала? – спросил он дрогнувшим голосом.

Каролин откинула назад голову и рассмеялась.

– Больше того, что она сделала со мной…

Намек на нечто постыдное содержался в ее словах.

– Я одолею тебя, Каролин. Ни один суд не признает этот бредовый документ.

Теперь уже она улыбнулась ему покровительственно.

– Борись со мной любыми способами, но утруждать себя судебными разбирательствами я не собираюсь. «Взаимопонимание» между Кристиной и мною неопровержимо. Никакого принуждения не было. Вся инициатива исходила от твоей дочери. Так что теперь это мой отель, Роберт, и, кстати, ты мне напомнил… Кажется, мне докладывали, что твой номер нам нужен, а ты его не освободил к расчетному часу. Боюсь, что тебе придется раскошелиться и оплатить за полные сутки.

Он невольно отшатнулся от нее, а она, вперив в него взгляд, уже взялась за телефон.

– Да, мистер Хартфорд выезжает. Пусть секьюрити проследит… Да, прямо сейчас. Сию минуту. Нет, я не имею представления, куда он переедет. Доложите мне, как только он покинет отель. Я не думаю, что без него «Сансет-отель» осиротеет.

Смог окутал Лос-Анджелес – ядовитое, грязно-желтое одеяло, над которым, однако, сияли в лучах уходящего к закату солнца возвышавшиеся над городом Беверли-Хиллз и Голливудские холмы. Роберту, уткнувшемуся носом в дюймовой толщины стекло небоскреба Сенчури-Сити, казалось, что он плывет над омерзительным океаном к манящим, сказочно красивым далеким высотам – плывет, но доплыть не может.

Он стоял, потому что не был уже в состоянии расслабиться и присесть, не мог выносить, как падают на его темя тяжелые капли беспросветного пессимизма, который обходился ему в тысячу долларов за час. В этом офисе, в изобилии украшенном пальмами, четыре ведущих юриста фирмы получали по меньшей мере двести пятьдесят долларов в час за свое словоблудие. Но не в деньгах была проблема, а в Кристине.

– Нам придется доказывать, что ее умственные способности были ослаблены в момент дарения. Не сейчас, а именно тогда. А как можно это определить, и какие свидетельства представить суду, если событие произошло, например, год или два назад?

Все это говорилось раньше и повторялось опять. Роберт отвернулся от окна. Разговор был немыслимо тягостен, потому что шел по кругу.

– Но послушайте, черт побери! Мы толкуем не о каком-то давнем прошлом, и даже не о событии годичной давности. Все случилось шесть недель назад. И в любом случае, эта сделка сама по себе уже говорит о том, что Кристина свихнулась. Она просто так отдала пятьдесят один процент акций отеля стоимостью в сто пятьдесят миллионов. Если это не безумие, тогда что же это такое?

– Люди часто отдают свои деньги. Это называется благотворительностью.

– «Движение Судьбы» не благотворительный фонд, не госпиталь, не детский приют. Это секта. Мою дочь подвергли промыванию мозгов. И вы бы лучше нашли путь, как заставить какого-нибудь судью в это поверить, а начните с того, что поверьте в это сами.

– Я предполагаю, что мы смогли бы попросить предписание суда или хотя бы распоряжение приостановить действия Киркегард в отношении отеля до окончания слушания. Но все равно мы и на этом этапе должны представить какие-то свидетельства, а проблема состоит в том, что мы их не имеем.

Старший партнер фирмы своей речью старался впрыснуть некоторую дозу оптимизма в клиента, но это ему никак не удавалось.

– Беда в том, – продолжал он, – что у адвокатов Плутарха все нити в руках. Они знают дюжину способов, как похоронить наше ходатайство еще в зародыше. Мы можем связаться с вашей дочерью, Роберт.

– Она отказывается говорить со мной, а я не могу попасть в «Сансет-отель». У них там теперь охраны больше, чем официантов и горничных. Они устроили там настоящую крепость, – с горечью поведал Роберт.

– Думаю, что мы могли затребовать повесткой в суд, если возбудим иск, но это гарантирует нам ее враждебное отношение. Суть в том, что если мы не получим Кристину, то не получим и дела. Если они держат ее у себя в кармане, – а выглядит это именно так, – нам потребуется черт знает сколько времени доказывать ее несостоятельность.

Роберт принял прежнюю позу у окна, отвернувшись от адвокатов. Отсюда не был виден «Сансет», зато шпиль на крыше «Шато дель Мадрид» словно палец пророка надменно указывал на небеса.

За спиной Роберта вкрадчиво заверещал телефон. Один из адвокатов поднял трубку.

– Да, он здесь. Сейчас передам… – Он протянул трубку Роберту. – Это вас, мистер Хартфорд. Срочно. Врач из госпиталя «Седаре-Синой».

– Мистер Хартфорд? – раздался доброжелательный мужской голос. – Это доктор Пил. Я предполагаю, что вы знаете о нашем пациенте мистере Грэхеме Овендене. Больше года он пребывал в коме.

– Я знаю, о ком вы говорите, – сказал Роберт раздраженно.

– Так вот, он вышел из комы. С подобным случаем я никогда еще не сталкивался в своей практике. Он в сознании и хочет увидеться с вами.

– Меня он не интересует, – отрезал Роберт.

– Кажется, ему есть что сказать вам, мистер Хартфорд. Весьма захватывающая история. Я думаю, что вам стоит ее послушать. Он вроде бы признается в убийстве какого-то мужчины во Флориде и еще кое в чем, что касается персонально вас, мистер Хартфорд, некоторых событий вашей личной жизни. Я не могу уж так сильно настаивать на вашем срочном приезде сюда, но мы не знаем, как долго продлится эта сознательная фаза…

Доктор еще продолжал говорить, но Роберт его уже не слушал. На бегу он уронил трубку, вырвался из кабинета через приемную к лифтам. Слова доктора звучали в его ушах. Грэхем признался в убийстве. Во Флориде. Могла ли быть вся история Паулы правдива и в остальном? О боже, боже милостивый! Пусть будет так!