Любовь в ритме танго

Я не читала книг, ничего не учила, не гуляла, не ходила в кино и не пошла бы в кино ни за что, у меня не было желания насыщаться чужой ложью, мне теперь следовало избавиться от собственной. Рейна старалась привести меня в чувство. Я видела, как двигались губы, когда она говорила, ела, смеялась, я видела, как она занимается, танцует, уходит по вечерам. Я слышала ее и бесстрастно внимала ее рассказам обо всех этих вечеринках, которые стали казаться мне вдруг такими вульгарными, такими далекими. Однажды она сказала мне, что была бы очень рада, если бы я стала такой, какой была прежде, я ничего не ответила ей. Рейна часто целовала и обнимала меня, когда приходила домой на рассвете, она залезала ко мне на кровать, чтобы подвести итог закончившейся ночи, как будто мы были еще маленькими. Так я узнавала обо всех ее друзьях, обо всех барах, обо всех ее привычках, о традициях разных мест, в которых она побывала, обо всех ее ухажерах. Сестра мне все чистосердечно рассказывала, а я ничего не понимала, она рассказывала мне о важных для нее событиях, о принятых и готовящихся решениях, о выводах, которые она делала относительно того или другого, а я ничего не понимала, ее слова никак не отзывались в моем сердце. Все, что происходило с Рейной, было значимо для меня одинаково. Никак.

Теперь я знаю, Фернандо был альфой и омегой того падения, и мне стыдно это признать, потому что я не считаю себя ни подстилкой, ни безвольной дурой. Прошли годы, и я осознала, что с Фернандо я потеряла нечто большее, чем его самого, большее, чем его голос и его имя, большее, чем его слова, большее, чем его любовь. Вместе с Фернандо я лишилась возможности прожить другую жизнь, свободную, о которой я так мечтала, я лишилась ее раз и навсегда. И по этой жизни, которой у меня уже никогда не будет, я носила мрачный тихий траур, а мой самый обыкновенный стул превратился в остров, лишь на котором я чувствовала себя безопасно в полном одиночестве, очень милый островок, очень удобный, хотя временами он бывал похож на маленькую тюрьму с заплесневевшими холодными и влажными стенами, единственной радостью в которой было разрешение вешать на окна веселые занавески. Я жила ради простых радостей, ради того чтобы сесть на стул.

Я жила так до тех пор, пока однажды вечером Рейна не потащила меня к друзьям, она не желала слушать моих отговорок. Жених Марианы вытащил из кармана металлический ящичек и показал мне его содержимое с двусмысленной улыбкой. Там были разноцветные таблетки.

— Возьми две желтые, — сказал он.

Первое, что меня зацепило настолько, что я даже испугалась, — его поразительная красота… Никогда раньше я не чувствовала большего желания назвать прекрасным лицо мужчины. Даже теперь, вспоминая то мгновение, мне трудно подобрать другое, более подходящее слово. Сантьяго был совершенством во плоти, тем не менее я была далека от обморока, а именно так порой действует красота на некоторых людей. Его лицо покоряло безупречностью каждой своей черточки и вызывало воспоминания об изначальной гармонии мира, о подлинной красоте.

Я стояла с рюмкой в руке и долго, не отрываясь смотрела на него. Мне не хотелось сливаться с роботами, которые двигались по кругу и совершали какие-то запрограммированные движения. Меня очаровали, пленили черные брови Сантьяго, его глаза — круглые, большие, с каким-то таинственным блеском; его классический нос, губы, как у меня, крупные и четко очерченные. Я внимательно и неторопливо рассматривала фигуру Сантьяго. Мне хотелось подойти к нему, но я не решалась и только наблюдала издалека. Я старалась не смотреть на Сантьяго, но не могла отвести от него глаз. Он был похож на меня: тоже одинокий, не такой, как все, возможно, именно это меня и привлекло. Тогда я подумала: может, он пришел на эту вечеринку лишь затем, чтобы я смогла его встретить.

Я пришла в тот дом около семи вечера и собиралась пробыть часов семь. Деревенский дом, простое кирпичное строение — два этажа и погреб с гаражом, огромный дровяник, окруженный хвойными деревьями, плотницкая мастерская, просторная терраса с металлическими перилами, гостиная, столовая с французскими каминами, встроенными шкафами и дверями в кастильском стиле. Это была собственность жениха подруги одного моего знакомого, несчастного врача, который не совал свой нос в наши дела, относясь ко всем с подчеркнутым презрением. В этот день была задумана грандиозная вечеринка в честь наступивших выходных. Среди развлечений было все — секс, наркотики и упадническая попса, потому что рок-н-ролл считался чем-то ограниченным, банальным. Вечеринка казалась всем потрясающей затеей, а попса — оригинальным решением. Единственная проблема состояла в том, что я думала иначе.

Теперь все стало другим — ярким, возбуждающим, веселым, эмоциональным и, самое главное, новым. Гораздо раньше того, как изумруд Родриго показал свою силу, амфетамины спасли мне жизнь, сохранили ее смысл. На рассвете я улетала, наглотавшись наркотиков и распластавшись на кровати, чувствуя при этом себя так, словно мое тело мне не принадлежало. Я очень быстро научилась радоваться таким рассветам, они стали моими друзьями. Теперь я брала из металлического сундучка несколько пастилок разных цветов — желтых, красных, белых, оранжевых. Я принимала их как лекарство, ощущая, как они медленно проходили по пищеводу внутрь меня. Я опускалась на стойку бара и заказывала себе две рюмки, как будто хотела запить анальгин. Это мы называли: «улучшить свое самочувствие». Это было правдой, нам становилось лучше, потому что мы словно отделялись от окружавшей реальности, от привычных вещей и людей, вокруг нас начинали звучать стены. Музыка была повсюду, гости разделялись на маленькие группки, которые создавались и распадались со скоростью, с какой кровь бежит по жилам. Мое зрение притупилось, по всему телу разлилась приятная слабость. Я с трудом держалась на ногах, покачиваясь из стороны в сторону. Все вокруг двоилось, из-за слабости мне было трудно смеяться, на все стало наплевать.

Вскоре я отказалась от тяжелых наркотиков и всего, что могло затуманить голову. Однако алкоголь, более быстрый по своему действию, всегда занимал на моем столе свое законное место. Я продолжала пить и пить, ограничивая себя необходимыми дозами для того, чтобы отгородиться от мира, от важности происходящих в нем событий. Я не хотела возвращать себе былую энергию, не хотела снова становиться проворной, быстрой и непостоянной. Теперь я стояла у склона горы, быстро доползла по нему наверх и увидела у своих ног незнаковый и одновременно родной город, в котором я жила.

Когда я познакомилась с Сантьяго, мне еще не исполнилось двадцати двух лет, это случилось на вечеринке, но я там не веселилась. Пару лет до этого все было иначе. Я отучилась целый год, мои успехи были очевидны, целые дни я проводила в городе. Я исходила его вдоль и поперек, чтобы найти бар с бильярдом или черный лак для ногтей, или какой-нибудь редкий экземпляр резинки для волос, например, пурпурно-серебряной. Мне хотелось это купить, а потом испробовать магическую красоту этих вещей в свете неоновых огней ночного города, придававших мне волшебное обаяние. Я переступала через порог очередного клуба, и мне казалось, что весь мир смотрит на меня.

Я не делала особых усилий, чтобы стать красивой, привлекательной и желанной, но все же до сих пор я никогда не придавала так много внимания своему внешнему виду, никогда до этого настолько тщательно не выбирала себе наряд, прежде чем выйти на улицу. Небольшая экстравагантность казалась мне необходимой, я боялась лишь одного — быть как все. Я мыла голову каждый день и тратила несколько часов на прическу, сооружая из волос волны правильной формы щипчиками под паром, или конструировала на голове вертикальные хохолки-начесы разной величины. В течение целого сезона я выходила на улицу со спиральными локонами, воображая себя обеспеченной успешной и беззаботной женщиной. И хотя мне это не шло, я продолжала делать такую прическу еще несколько раз. Я начала переодеваться в середине дня, я раскладывала на кровати содержимое шкафа, чтобы попробовать различные варианты одежды, прежде чем решиться что-либо выбрать. У меня была куча платьев разных цветов, стилей, жуткого качества, дешевых, но ярких, и тысячи чулок — черных, красных, желтых, голубых, коричневых, оранжевых, с ажурным рисунком, с вышивкой, в горошек, с надписями, кружочками, нотами, кровавыми пятнами, контурами губ, рельефно вышитыми силуэтами мужчин. Иногда я пугалась собственной бесчувственности и начинала краситься — на макияж я тратила очень много времени. Потом смотрелась в зеркало и любовалась своим отражением.