Любовь в ритме танго

Я провела его по всем закоулкам Индейской усадьбы. Мне казалось, что ее интерьеры не должны были сильно измениться с 1940 года, когда отец Фернандо расставлял игрушечных солдатиков между ножками кресел. Мебель в этом доме была большей частью такая же старая, как дедушка. Ее даже не переставляли за все то время, что я помню, а современных вещей в доме было минимальное количество, может быть, именно поэтому дом казался душным. К тому же бабушка, несмотря на большие пространства гостиной, была категорически против того, чтобы поставить там телевизор. Там стояли лишь стулья из красного дерева и легкие круглые столики, на которые Фернандо посмотрел так, словно их у него украли, будто, глядя на них, он почувствовал себя ребенком, изгнанным из рая. Теперь в силу своего упрямства он хотел покончить со своими слабостями. Лунный свет просачивался в комнату через большие окна, я села на спинку софы и стала наблюдать за Фернандо. Только теперь я действительно полностью осознала, что Фернандо — мой двоюродный брат. Он двигался вперед очень осторожно, тщательно фиксируя в своей памяти каждую деталь, каждую мелочь. Он прошел через двойную дверь, которая отделяла гостиную от библиотеки. Дверь была открыта, он секунду помедлил и так посмотрел на порог, словно ему необходимо было увериться в том, что он существовал, прежде чем пройти вперед. После того как Фернандо внимательно осмотрел все книжные полки, он повернулся налево и остановился у одной полки с особым интересом. Планировка дома превращала территорию библиотеки в острый угол огромной буквы «L», по обе стороны которой были выходы в столовую и гостиную. По затихающему звуку шагов Фенрнандо я догадалась, что он направился в дальнюю комнату, и нетерпеливо стала ждать его возвращения. Я тогда не слышала ничего подозрительного, мне казалась, что все опасности исчезли в глубоком молчании, которое мы продолжали хранить.

Фернандо появился снова в том же углу, где он рассматривал перуанский шкафчик и из которого исчез несколько минут назад. Он смотрел на меня, скрестив на груди руки. Я подождала несколько секунд, но когда убедилась в том, что Фернандо не хочет двигаться, поднялась и пошла к нему сама. Мои намерения прекратить нашу авантюру разом изменились. Когда я подошла к Фернандо и прижалась к нему всем телом, его лицо оказалось прямо напротив моего. Мне не хотелось шевелиться, я боялась двигать не только руками и ногами, но даже кончиками пальцев. Но Фернандо хотел другого, он взял меня за руку и потянул на пол. Я медленно опускалась, слегка касаясь лицом и ладонями его тела, и чувствовала возрастающее желание его плоти.

Оказавшись на полу, я коснулась лицом того места, где только что были мои руки, по всему телу разлилось приятное тепло. Я не совсем понимала, что делаю, но, несмотря на это, точно чувствовала, что именно сейчас следует делать. Все мои чувства были словно наэлектризованы. Никогда потом, никогда, я не была так опьянена, как в тот момент. Никогда я не была так неспособна управлять собой.

Фернандо много раз упоминал с уважением об одной женщине из Любека, которую замещал пару недель в должности психолога колледжа, где учился на последнем курсе бакалавриата. «Она была замужем, понимаешь?» — объяснял он, как будто я не могла запомнить этот славный, героический поступок. «Ей двадцать восемь лет, и она была замужем», — повторял Фернандо. «Немного старовата, разве нет?» — оставалось мне спросить, а он притворялся изумленным: «Кто, Аннелизе?» и ошеломленно смотрел на меня: «Что ты! У Аннелизе очень стройное тело!» И двадцать восемь лет, и была замужем, и она начала… Я не могла поверить, что он попытался обольстить эту женщину. Конечно, она была той, о ком Фернандо теперь хотелось говорить. Фернандо был в очень опасном возрасте, так она говорила, возможно, его проблемы на занятиях по литературе связаны с чрезмерной озабоченностью сексом, и эта Аннелизе просто проводила с ним сеансы «терапии»… Фернандо рассказывал о своей пассии, а мне захотелось его перебить: «Да, конечно! Не заливай!» Но он смерил меня презрительным взглядом и продолжал рассказывать о том, как эта пресловутая Аннелизе призналась ему в любви, поэтому было вполне логично, что они развили отношения, «особенно живя в одном социуме, не приветствующем сексуальную активность человеческого либидо», и так далее, и так далее… «В любом случае ей было достаточно!» — временами вставляла я и думала про себя, что она настоящая шлюха… Но тут Фернандо перешел на отвратительный тон этакого искушенного донжуана, чтобы сказать, что я еще ребенок, а он сглупил, попытавшись объяснить мне вещи, которые я не могу понять. От этих слов мне стало еще хуже, я жутко разозлилась, чего и добивался Фернандо.

Он задел меня за живое своими рассуждениями: «Ты, конечно, не можешь понять, иногда даже я не понимаю, и меня это мучает. В любом случае, какие разные женщины! В твоем возрасте девушки способны только на привычные вещи, но когда они превращаются в настоящих женщин… Тогда…» «Что?» — перебивала я, упрямо глядя на Фернандо, и он рассказывал мне все с самого начала о том, что произошло в том кабинете. Аннелизе, не вставая со своего вращающегося кресла, притянула его пальцем, который засунула за пояс его брюк, и отымела Фернандо, пока он не выдохся. Поэтому на следующее утро он крепко спал на лекциях, а она, хотя тоже не спала всю ночь, занимаясь любовью в гостиничной кровати, весело шагала по коридорам, как будто ничего не произошло. Она хотела доминировать, она, двадцативосьмилетняя, замужняя, не могла позволить, чтобы поимели ее, потому что, видимо, муж был с нею груб. «Меня пугало, что в колледже по вечерам она делала мне минет, — признался сейчас Фернандо. — Мне не хотелось, чтобы нас накрыли, ведь она всегда так кричала от удовольствия. Я не уверен, конечно, но у меня было стойкое чувство, что для нее существовал только секс, а то, что она делала со мной вечерами, когда ласкала губами, ей нравилось еще больше. Видела бы ты, какое у нее было лицо, когда я кончал. Знаешь, она проглатывала все, при этом глаза у нее были закрыты, как будто ей очень нравился вкус… Вот поэтому я говорю, что все женщины очень странные, мне ее поведение казалось невероятным, я этого не понимаю. Они говорят, что женщинам полезно для кожи глотать это, но, все равно, невозможно понять, она…»

— Черт возьми! — закричала я. — Ты меня слышишь, Фернандо? Черт возьми, парень! Я не верю ни одному твоему слову, так что ты можешь говорить до второго пришествия, но меня тебе не убедить.

— Мне — тебя? — сказал наконец Фернандо с выражением ангельский невинности. — Ты думаешь, я хочу в чем-то тебя убедить? — Он медленно покачал головой, как будто что-то в моем голосе, в моем лице его глубоко задело. — Я тебе только говорю то, что важно для меня, я пытаюсь разделить это с тобой, я никогда от тебя этого не попрошу, Индианка, ты понимаешь, я никогда не делал это с девушкой твоего возраста…

Я часто думала, что, говоря об Аннелизе, он пускает мне пыль в глаза. Я была уверена, что она никогда не существовала, что ее имя и ее возраст, и ее общественное положение, и ее стройное тело, роскошное, но крепкое, взрослое, но гибкое, опытное, но готовое потерпеть поражение, что все это было выдумкой мальчика-ребенка. Мне казалось, что она никогда не жила ни в Любеке, ни в Гамбурге, ни в каком-либо другом месте этой страны. Но иногда я все же думала, что он говорит правду, потому что в его слова вплетались слова «похоть», «либидо». Я не знала, что и думать, и тогда вспомнила о Хельге. Бесцветная Хельга, бедная хорошая девушка-католичка, никогда меня не тревожила, а эта Аннелизе выводила из себя.

— И к чему ты мне все это рассказал? — сказала я наконец, намеренно говоря громче, чтобы вопрос не звучал риторически, хотя ответ на него знали мы оба.

— И что от этого выигрываю я, ты хочешь сказать? — поправил меня Фернандо и закрыл лицо руками, как будто пытался закрыться от меня, но я продолжала давить на него.

— Тогда я тебе скажу, мне твой рассказ не дает ничего, абсолютно ничего. Ты слышишь? Ничего, ничего.