Никто, кроме тебя

– Нет ли его фотографии в кабинете? – Ракель с надеждой посмотрела на дворецкого.

– Да, сеньора, дон Антонио не очень любил сниматься. Но здесь есть его последний снимок, и он с радостью покажет его…

Темные, с затаенной улыбкой, глаза. Небольшие усы над волевым ртом. Курчавые темные волосы. Казалось, он знает что-то очень важное. И так сильно было это ощущение, что Ракель поспешно поставила фотографию на место, поблагодарив Эсекьеля. Она вернулась в комнату и достав чемодан, стала быстро кидать туда свои вещи.

Неплохо все придумал Максимилиано, думала Марта. Конечно, не очень-то красиво она выглядела перед родной сестрой, уговаривая ее молчать. Но ей, конечно, есть прямой смысл не ссориться с Максом – он ей так прямо и сказал, что ценит за покладистость. И еще признался, что не хочет причинять никому из ее семьи вреда, наоборот… Но если не будет выхода, ничего другого не останется. Слишком щепетильна Ракель, – недовольно добавил он, сморщившись. Не все ли равно, погиб Антонио случайно или это кем-то подстроено… Важно воспользоваться моментом. Теперь все его состояние достанется Ракель, ему и конечно, ей как сестре. Многое перепадет… И тут же предложил Марте – она ушам своим не поверила! – прокатиться за покупками в Нью-Йорк…

Но, кажется, ее сестрица и в самом деле закусила удила. Марта поднялась после разговора с Максом к ней и обнаружила на туалетном столе записку: «Я возвращаюсь домой. Можешь сказать, что я сошла с ума. Ракель».

Макс пришел в негодование, сказал, что она и в самом деле сумасшедшая, забил тревогу, отчитал портье у ворот – зачем, мол, выпустил без разрешения, а Марте строго-настрого приказал никому не говорить о внезапном отъезде сестры – никто не должен об этом знать, даже Виктория, пусть думают, что она отдыхает или спит… Так Марта и должна всем говорить, а он, Макс, срочно полетит за ней в Гвадалахару…

Виктория, спустившись в гостиную, попросила Эсекьеля узнать, как себя чувствует Ракель. Дворецкий постучал в комнату Ракель, и тут же навстречу ему вышла Марта, прикрыв за собой дверь и, выслушав дворецкого, ответила, что Ракель плохо спала ночью и сейчас еще отдыхает, а ей, Марте, ничего не нужно. Эсекьель доложил обо всем хозяйке, прибавив к докладу и свой рассказ об утреннем разговоре с Ракель. Упомянул он и о фотографии. Виктория растрогалась. Какая она хорошая девушка! Бедный мой сын… И сеньора тяжело вздохнула. Как раз в этот момент раздался пронзительный телефонный звонок. Сообщили, что говорит доктор Хименес из отделения Красного Креста в Игуале…

Виктория побледнела, потом, чтобы удержаться на ногах, присела рядом с телефонным аппаратом на диван.

– Повторите, что вы сказали? – голос ее срывался. – Да, я Виктория Ломбардо… Сеньор Антонио у вас?! Его доставили сегодня утром?! Не может быть! – Виктория не в силах была поверить в услышанное. – Но ведь его самолет развалился на куски… взорвался… Конечно! Да, да! Ничего опасного, доктор? Спасибо, спасибо, доктор. Мы немедленно едем к вам!..

Положив трубку, сеньора Ломбардо срывающимся от радости голосом позвала:

– Камила, Клаудио, Маура! Скорее к нам! Антонио жив!

Первой сбежала по лестнице Марта. Лицо ее было растерянным, но Виктория ничего не замечала, сквозь слезы повторяя:

– Антонио жив, жив… Что-то спасло его!.. Какие-то крестьяне сегодня утром привезли его в отделение Красного Креста в Игуале. К счастью, ничего серьезного! Скажи Ракель… пожалуйста! А я постараюсь найти Макса и отправить его с Пабло за Антонио.

Каково же было изумление Виктории, когда по прошествии часа, она, не дождавшись девушек, поднялась в комнату Ракель и обнаружила ее пустой, а портье сообщил по телефону, что и сеньор Максимилиано только что уехал в аэропорт.

Глава 4

Доктор Хименес обнадежил пациента: ребро заживет через некоторое время, осмотр черепа не выявил никаких повреждений. Возможны правда, провалы памяти вследствие шока, полученного при аварии…

И этот диагноз подтвердился очень скоро, когда приехавший за Антонио Пабло рассказал сеньору о переживаниях его жены – сеньоры Ракель. Жена? Антонио с удивлением смотрел на собеседника. Он впервые слышит о ней. И уже в машине по дороге в Акапулько Пабло подробно изложил ему детали приезда в дом его жены и всех событий, связанных с его, Антонио, женитьбой. Сеньор Ломбардо только изумленно слушал: свадьба в Гвадалахаре накануне аварии? Жена – Ракель Саманьего?..

– Неужели я действительно потерял память? Как странно, что я не помню ничего, связанного с женитьбой.

Многозначительно взглянув на него, Пабло посоветовал обязательно съездить в Мехико или… в Америку, чтобы пройти полное обследование.

Они подъехали к дому и сразу увидели счастливую, радостную Викторию, встречающую их. Пабло, уходя, осторожно предупредил сеньору, что у Антонио теперь бывают провалы памяти. Виктория с тревогой всмотрелась в лицо сына. Антонио улыбнулся: ну, не совсем, помнит же он ее, Камилу, Клаудио, Пабло, Мауру… да, пожалуй, всех. Но есть какие-то события, какие-то вещи, которые он не помнит совершенно, врач говорил, что все со временем нормализуется, так что особенно волноваться нечего.

– Ты не помнишь каких-то конкретных событий? – допытывалась Виктория.

– Да, – медленно сказал Антонио. – Я напрочь забыл о своей женитьбе, поездке в Гвадалахару. Не помню жены, ее лица, имени… – Антонио задумался. – И потом, почему я женился столь скоропалительно и столь тайно, – это так на меня не похоже.

Виктория не в силах была дать ответ на эти вопросы, и откровенно призналась, что состояние его здоровья пугает ее. Антонио признался, что и сам испуган не менее матери… Ему нужно немедленно увидеть жену… Ракель, кажется.

Виктория опустила глаза, едва слышно произнесла, что теперь это невозможно: девушку так огорчило известие о смерти Антонио, что после похорон она сразу же захотела уехать, несмотря на все ее уговоры. Макс полетел за ней. Виктория показала газету, где была напечатана фотография Ракель… Может, он вспомнит ее, если увидит?.. Нет, увы, фотография этой красивой девушки не всколыхнула память. Виктория снова и снова подробно описывала ему события прошедших трех дней. Как обнаружив брачное свидетельство и телефон Ракель в его кабинете, она позвонила в Гвадалахару. Как потерянная, убитая горем, девушка приехала на следующий день в Акапулько вместе с сестрой… Да, еще такая странность: Ракель утверждала, что он, Антонио, скрыл от нее свое истинное положение, уверял, что у него нет родных и что он всего-навсего является рядовым служащим строительной компании.

Нет, и этого Антонио не помнил…

Виктория умолчала об одном: о своем недавнем разговоре с сестрой Ракель, Мартой, который чрезвычайно озадачил ее. Сеньора Ломбарде не могла не заметить смятения на лице девушки, когда она сообщила ей, что Антонио жив. Вместо радости – кислое выражение лица, опущенные глаза… С чего бы это?.. Виктория, дожидаясь приезда Антонио, попросила Марту зайти в кабинет, ей хотелось узнать причину отъезда Ракель. Почему она покинула дом Ломбарде тайно, никому ничего не сказав? Потом она попросила Марту позвонить в Гвадалахару. Дон Даниэль сообщил, что дочь уже уехала обратно с… Антонио… нет с Максимилиане, в Акапулько: тот ее уговорил…

Но как Макс узнал, что Ракель уехала в Гвадалахару, для Виктории оставалось загадкой.

Всю дорогу в самолете Ракель не промолвила ни слова. Молчал и Максимилиане Только когда самолет пошел на посадку, он попытался взять руку Ракель в свои, хрипло прошептал: «Прошу, не держи на меня зла, я, правда, люблю тебя». Ракель отвернулась к окну, выдернув руку, очень тихо, но внятно сказала: «А я тебя ненавижу!». У нее были все основания говорить и поступать именно так – слишком живы воспоминания о недавних часах, проведенных в отцовской квартире Гвадалахары. Когда она, уставшая и измученная, вошла к отцу, Макс был уже там. Она думала, что отдохнет, придет в себя, но не тут-то было: он тут же потребовал ее возвращения обратно в Акапулько. Нет, бросила Ракель ему в лицо, – нет, ей плевать на его далеко идущие планы, пусть он даже посадит ее в тюрьму… Он обманул их всех, назвавшись Антонио Ломбардо, и убил этого, ни в чем не повинного человека – никто ее не разубедит в обратном, теперь ясно все. И тогда этот подонок, называя ее своей любимой – какова наглость! – снова стал грозить тюрьмой, теперь уже ее отцу, держа его в страхе, напоминая постоянно, что тот торговал краденым…