Пейтон-Плейс

— И ты отлично знаешь, что Док прав, Лесли, — сказал Сет.

— Без хижин, — сказал Харрингтон, — земля, на которой они стоят, опустеет; сколько долларов вы соберете в этом случае? И дело не только в этом, вы не можете поднять налоги для них, не подняв налоги для остальных. Разделение на зоны территории хижин повлечет за собой деление на зоны всего города, а тут уж все начнут сходить с ума. Да, ребята, мне не больше, чем вам, нравится платить за образование детей этих дятлов, но я еще раз повторю — оставьте хижины в покое.

— Ради Бога! — воскликнул д-р Свейн, теряя терпение и забыв о предварительной договоренности с Сетом не делать этого сегодня вечером. — Дело не только в налогах и в том, что эти хижины мозолят всем глаза. Это же выгребная яма, вонючая, как канализация, и полезная для здоровья, как африканское болото. Не далее как на прошлой неделе я был в одной из хижин. Ни туалета, ни чистых баков для воды, ни самой воды, восемь человек в одной комнате без холодильника. Это просто чудо, что их дети доживают до школьного возраста.

— Так именно это свербит у тебя в заднице, я правильно понял? — рассмеялся Харрингтон. — Тебя и Сета волнуют совсем не налоги, а то, что какой-нибудь чумазый пострел, бегая босиком на улицу по нужде, подхватит простуду.

— Ты дурак, Лесли, — сказал д-р Свейн — Я и не думал о простуде. Я думаю о брюшном тифе и полиомиелите. Если хотя бы намек на эти болезни появится в хижинах, очень скоро весь город будет в опасности.

— О чем ты говоришь? — спросил Харрингтон. — В наших местах никогда не было ничего подобного. Ты как старуха, Док, и Сет тоже.

Сет покраснел от злости, но не успел он сказать и слова, как вмешался Пертридж.

— Каким, черт возьми, способом ты собираешься выставить их из хижин, если они откажутся подчиниться твоему закону о зонах? — спросил адвокат.

— Не думаю, что многим придется уехать, — сказал Сет. — Большинство из них может позволить себе улучшить свою жизнь. Они могут потратить часть денег, которые пропивают, на постройку туалетов и установку баков для воды.

— На чем ты настаиваешь, Сет? — смеясь, спросил Лесли. — Хочешь превратить Пейтон-Плейс в полицейский штат?

— Я согласен с Доком, — сказал Сет. — Ты дурак, Лесли.

Харрингтон потемнел лицом.

— Может, и так, — сказал он. — Но я знаю: когда начинаешь говорить человеку, что он должен сделать то, другое или третье, ты дьявольски рискуешь, потому что это уже пахнет нарушением гражданских прав.

— О, Боже, — простонал Сет.

— Вперед, можешь еще раз назвать меня дураком, — сказал Харрингтон. — Но ты никогда не заставишь меня проголосовать за закон, указывающий человеку, в каком доме он должен жить.

Сет и Свейн с нескрываемым недоверием выслушали ханжеское заявление Харрингтона, Пертридж же, как прирожденный пацифист, не дал им среагировать на услышанное: он взял карты и начал их перетасовывать.

— Мы собрались, чтобы сыграть в покер, — сказал он. — Ну, так давайте играть.

Больше проблемы хижин в этот вечер не обсуждались. В полвосьмого д-р Свейн взял колоду, чтобы последний раз сдать карты.

— Открываюсь, — сказал Харрингтон, держа карты у самой груди и хмуро их разглядывая.

— Поднимаю, — сказал Сет.

Пертридж и Свейн спасовали, Харрингтон продолжал игру.

— Еще раз, — сказал редактор и придвинул к центру стола деньги.

— Хорошо, — нерешительно сказал Лесли. — Поднимаю дальше.

Д-р Свейн с отвращением заметил, что Харрингтон начал потеть.

«До чего жадный негодяй, — подумал доктор, — с его-то деньгами волнуется из-за ставки в пять-десять долларов».

— Еще раз, — холодно сказал Сет.

— Черт с тобой, — сказал Харрингтон. — Хорошо. Итак, называй.

— Все красные, — мягко сказал Сет, раскладывая карты веером.

Харрингтон, у которого самой старшей картой был король, побагровел.

— Проклятье, — сказал он. — Один раз за вечер пришла приличная карта, и все равно мало. Ты выиграл, Басвелл.

— Да, — сказал Сет, глядя в глаза хозяину фабрики. — Я всегда выигрываю… в конце.

— Если я что-то не люблю больше, чем жалкого неудачника, — ответил Харрингтон, не отводя глаз, так это жалкого победителя.

— Взяв зеркало, вынужден смотреть на собственное отражение, — сказал Сет, улыбнувшись Харрингтону. — Это мое любимое выражение. А ты что всегда говоришь, Лесли?

Пертридж встал из-за стола и потянулся.

— Ну, ребята, утро приходит рано. Думаю, мне пора домой.

Харрингтон проигнорировал адвоката.

— Выигрывает тот, у кого лучшие карты, Сет. Вот, что я всегда говорю. Подожди, Чарли, я пойду с тобой.

Когда Харрингтон и Пертридж ушли, д-р Свейн дружески положил руку на плечо Сету.

— Плохо, парень, — сказал он. — Я думаю, тебе лучше подождать и, прежде чем начинать писать статьи об этих хижинах, переговорить с Джаредом и Лейтоном.

— Чего ждать? — раздраженно спросил Сет. — Я жду не первый год. Чего мы должны ждать на этот раз, Док? Тифа? Полиомиелита? Плати деньги и выбирай.

— Я знаю, знаю, — сказал д-р Свейн. — И все-таки лучше подождать. Ты должен научить людей думать по-новому, иногда это очень долгий процесс. Если ты выстрелишь без подготовки, они поведут себя так же, как Лесли сегодня. Они скажут что хижины всегда были в Пейтон-Плейс и никогда не было никаких эпидемий или чего-нибудь подобного.

— Черт, Док, я не понимаю. Может, одна хорошая эпидемия решит эту проблему Может, для города было бы лучше, если бы жители вообще исчезли.

— Нет ничего дороже жизни, Сет, — грубо сказал Свейн. — Даже жизнь обитателей этих трущоб.

— Пожалуйста, — сказал Сет, к которому постепенно начало возвращаться чувство юмора. — Ты мог бы сказать, «лагерь» или «летние домики»

— Пригород! — поддержал д-р Свейн. — Видит Бог — именно так! Вопрос: «Где вы живете, мистер Владелец Хижины?» Ответ: «Я живу в пригороде и совершаю ежедневные поездки в Пейтон-Плейс».

Они расхохотались.

— Выпьешь еще перед уходом? — спросил Сет.

— Да, сэр Пригород, — сказал д-р Свейн. — Мы можем даже дать имена этим поместьям. Например, Сосковый Гребень или Солнечный Холм.

Все это совсем не смешно, рассуждал д-р Свейн, выйдя из дома Сета и совершая свою обычную вечернюю прогулку перед возвращением домой.

Пройдя по Каштановой улице, он двинулся дальше на юг и уже через полчаса миновал первую хижину. За единственным маленьким окном едва теплился свет, из оловянной трубы поднимались тонкие завитки дыма. Д-р Свейн остановился посреди грязной дороги и посмотрел на крохотный черный дом, где ютились Лукас Кросс, его жена Нелли и трое их детей. Доктор уже как-то бывал внутри этого дома и знал, что он представляет собой одну комнату, где семья ест, спит и живет.

Должно быть, зимой там чертовски холодно, подумал доктор и понял, что это единственно добрая мысль о доме семьи Кросс.

Он уже повернулся и собрался идти обратно в город, как вдруг тишину ночи разорвал пронзительный крик.

— Боже мой! — вслух сказал Свейн и побежал к хижине; на бегу он представлял все возможные варианты несчастного случая и корил себя за то, что не носит с собой постоянно медицинский саквояж. Подбежав к двери, он услышал голос Лукаса Кросса.

— Ах ты, сука, — орал пьяный Лукас, — Говори, куда спрятала!

Послышался грохот, будто кто-то упал, повалив при этом стул.

— Я же говорила тебе, говорила, — скулила Нелли. — Больше ничего нет. Ты все выпил.

— Ты еще врешь, чертова сука, — не унимался Лукас. — Я знаю, ты спрятала. Или ты скажешь где, или я сдеру с тебя твою вшивую шкуру.

Нелли снова закричала резко и громко. Почувствовав легкий приступ тошноты, доктор отвернулся от двери.

«Я могу предположить, — подумал д-р Свейн, — что неписаный закон не лезть не в свое дело — хороший закон. Но иногда я просто не могу в это поверить».

Он быстро пошел в сторону дороги, но не успел сделать и нескольких шагов, как наткнулся и чуть не перелетел через маленькую фигурку, на корточках сидящую на земле.